Страница 3 из 142
Выступления Керенского, резкие, требовательные, будоражащие, не остались незамеченными и при дворе государя. «Керенского надо повесить на первом же фонаре», — заявила императрица Александра Федоровна. Однако Николая II думские речи встревожили и понуждали к действиям; паническое настроение царя наглядно отразилось в правительственной чехарде последних двух лет. Начались бесконечные смены министров и премьеров (ИЛ. Горемыкина сменил Б. В. Штюрмер, Штюрмера — А. Ф. Трепов, Трепова — Н. Д. Голицын). 6 и 9 декабря 1916 года московская полиция разогнала съезды Союза земств и Союза городов. Такая же участь ожидала и Думу.
«В те черные месяцы этот орган народного представительства, конечно же, весьма далекий от совершенства, был единственной надеждой России», — пишет Керенский и приводит сбивчивые от волнения слова председателя Думы М. В. Родзянко, сказанные им Николаю II13 февраля 1917 года, в канун возобновления депутатских заседаний: «Я по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь… вы хотите распустить Думу… Еще есть время, еще возможно все изменить и дать стране ответственное правительство. Видимо, этому не суждено сбыться. Ваше величество, вы выражаете несогласие со мной, и все останется, как было… Я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать».
И предвещание Родзянко (не у Керенского ли почерпнутое?) сбылось. В последнюю декаду февраля ежедневно приходили вести о забастовках, а 23 февраля началась всеобщая стачка. Сдержать войсками противостояние тысяч возбужденных до предела рабочих было уже невозможно.
Последняя сессия Думы все эти дни, с 1 ноября 1916–го по 26 февраля 1917 года, не прерывала заседаний. «Мысли всех депутатов были заняты ожиданием дворцовой революции», — отмечает Керенский. В полночь с 26 на 27 февраля царь своим указом работу Думы все‑таки остановил. А утром в резервных батальонах гвардейских частей вспыхнул мятеж. В то же утро перестало существовать правительство князя Н. Д. Голицына. «Судьбоносные дни» — так озаглавил Керенский свой рассказ о событиях, в которых ему было уготовано самое видное и самое ответственное место.
Главный этап жизни Керенского начался в тот день, когда после горячих дебатов Временный комитет Государственной думы к полудню 2 марта 1917 года завершил подготовку списка министров Временного правительства. Огласить документ поручили П. Н. Милюкову. Павел Николаевич вышел в Екатерининский зал Таврического дворца, переполненный рабочими и солдатами. Назвал первое имя: князь Г. Е. Львов [2], избран на посты министра- председателя и министра внутренних дел. В ответ — напряженное молчание, выкрики протеста. «Но, господа, — продолжил Милюков, чутко уловив настроение зала, — я счастлив сказать вам, что и общественность нецензовая тоже имеет своего представителя в нашем министерстве. Я только что получил согласие моего товарища Александра Федоровича Керенского занять пост в первом русском общественном кабинете. (Бурные рукоплескания.)Мы бесконечно рады были отдать в верные руки этого общественного деятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Шпормерам и Сухомлиновым. (Рукоплескания.)Трусливые герои дней, прошедших навеки, по воле судьбы окажутся во власти не щегловитовской юстиции, а министерства Александра Федоровича Керенского. (Бурные рукоплескания, крики.)». (Заславский Д. О., Канторович В. А. Хроника Февральской революции. Пг., 1924. С. 13).
Вечером того же дня Керенский, еще ранее занявший пост товарища председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, явился на заседание и, прервав его, потребовал слова для внеочередного заявления. Ошеломленному Совету, только что решившему не участвовать в правительстве, Керенский объявил, что дал согласие принять портфель министра и теперь настаивает на доверии делегатов.
«Когда я спрыгнул со стола, — вспоминал ожидавший скандала Александр Федорович, — делегаты Совета подняли меня на плечи и пронесли через всю Думу до самых дверей, где заседал Временный комитет.
Пресса тех дней свидетельствовала: приход Керенского к власти одобрялся повсеместно. «Вот головокружительная карьера! — читаем в «Петроградском листке» 23 марта 1917 года. — В 36 лет еще не избранный, но уже признанный глава Российского государства. Не только министр юстиции — министр правды. Без Керенского русская революция немыслима. Если бы Керенского не было, его пришлось бы выдумать!»
За карьерным взлетом Керенского ревностно наблюдали и друзья, и недруги. А некоторым из сочувственников, среди них Зинаиде Гиппиус и ее окружению (Д. С. Мережковский, Д. В. Философов, А. В. Карташев, В. А. Злобин, Б. В. Савинков), в оценке личности Керенского довелось всего за год пройти путь от восторгов до разочарований. Это подробно зафиксировал дневник Гиппиус.
В их с Мережковским квартиру в угловом доме на перекрестке Сергиевской и Шереметьевской улиц Керенский забегал то и дело в течение всего 1917 года — в каждый свободный час: поделиться впечатлениями, повозмущаться («выпустить пар») и успокоенным вернуться в «свой» Таврический дворец.
«2 марта. Замечу следующее: революционный кабинет не содержит в себе ни одного революционера, кроме Керенского. Правда, он один многих стоит».
«4 марта.Даже Д. В. (Философов. — Т. П. ),вечный противник Керенского, вечно споривший с ним, сегодня признал: “Александр Федорович оказался живым воплощением революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная”».
«7 марта.Керенский — сейчас единственный ни на одном из “двух берегов”, а там, где быть надлежит: с русской революцией. Единственный. Один. Но это страшно, что один».
«14 мая.В скором времени Керенский будет неограниченным властелином России… в ожидании Ленина».
«20 мая.Керенский военный министр. Пока что — он действует отлично… Керенский — настоящий человек на настоящем месте».
Оборвем здесь цитирование похвал Керенскому и приведем запись о нем позднюю, неожиданную:
«5 ноября.Да, фатальный человек; слабый… герой. Мужественный… предатель. Женственный… революционер. Истерический главнокомандующий. Нежный, пылкий, боящийся крови — убийца. И очень, очень, очень, весь — несчастный» (Гиппиус 3.Собр. соч. М.: Русская книга, 2004. Т. 8: Дневник. 1893–1919. С. 225, 229, 235, 260, 333).
Чего ждали от Керенского? Что из грандиозных замыслов ему осуществить удалось и что осталось лишь провозглашенным в его бесчисленных речах 1917 года? К воспоминаниям и размышлениям об этом Александр Федорович и сам возвращался в течение всей своей жизни, написал несколько книг и сотни статей (с некоторыми из них читателей впервые знакомит наше издание). Из тех семи месяцев, что находилось у власти Временное правительство, редко какой день остался неописанным мемуаристами и неисследованным учеными. Из тысяч событий, наполнявших исторические дни России, скажем лишь о тех, которые Керенский сам выделил особо как важнейшие в своей судьбе, а также о тех, что до сих пор остаются недостаточно изученными и спорными.
Главным итогом Февральской революции Керенский справедливо считал то, что в России впервые за ее тысячелетнюю историю установился строй свободы, равенства и социальной справедливости. Фундаментом новой демократии стали «все гражданские и политические права человека и гражданина» («О революции 1917 года»). «Я категорически утверждаю, — продолжал Керенский, словно отвечая сразу всем своим обвинителям, тогдашним и будущим, — что Временное правительство, опираясь на все здоровые и демократические силы государства, целиком выполнило свой долг: после падения монархии в кратчайший срок весь государственный, административный и хозяйственный аппарат государства был перестроен на твердых началах политической и социальной демократии. Никакая дальнейшая демократизация была невозможна — она бы вела к абсурду; через абсурд — к диктатуре» (что позже как раз и продемонстрировали миру большевики).
2
Львов 2-й Владимир Николаевич (1872–1934) — землевладелец, депутат 3-й и 4-й Государственных дум. 27 февраля 1917 г. избран членом Временного комитета Государственной думы. С 2 марта по 21 июля 1917 г. обер-прокурор Синода. Поддержал выступление Л. Г.Корнилова против Временного правительства. После Октябрьского переворота эмигрировал. В 1922 г. вернулся и работал в обновленческом Высшем церковном управлении. В 1927 г. был арестован и выслан в Томск