Потерянная Россия

Привожу целиком по ленте Юза весь разговор.

«Министр — председатель Керенский ждет генерала Корнилова.

— У аппарата генерал Корнилов.

— Здравствуйте, генерал. У аппарата В. Н. Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать, согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

— Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

— Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю, то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили известить меня, министра, председателя, только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас Александр Федорович колеблется вполне доверить.

— Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настоятельную просьбу приехать в Могилев.

— Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

— Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович (Савинков) приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.

— Приезжать ли только в случае выступления, о котором идут слухи, или во всяком случае?

— Во всяком случае.

— До свидания, скоро увидимся.

— До свидания».

Сомнений быть больше не могло! Каждое слово письменного ультиматума В. Львова было подтверждено самим генералом Корниловым. Весь мой разговор с ним был, конечно, условным разговором, когда отвечающий знает настоящий смысл условных вопросов и раскрывает его в своих ответах [95]. В особенности интересно было подтверждение генералом Корниловым пункта, касавшегося вызова Савинкова и меня в Ставку. Этого пункта в письменном ультиматуме нет. А между тем генерал Корнилов на мой вопрос: «Необходим ли приезд Савинкова?» — на вопрос формальный отвечает по существу: «Все сказанное мной касается в равной степении Савинкова».

Когда с лентой разговора в руках мы выходили с Вырубовым из аппаратной, навстречу нам по витой лестнице спешил В. Н. Львов. Он был по — прежнему возбужден, но менее встревожен.

— Меня задержали.

— А я уже переговорил и от вашего имени.

— Хорошо, что вы начали разговаривать, не ожидая меня [96].

По дороге в Зимний дворец в автомобиле я навел разговор на вопрос: стоит ли мне ехать в Ставку?

— Ни за что, ни за что не меняйте вашего решения, — страшно разволновался Львов, — не ездите туда. Вас там убьют [97].

Дело в том, что во время разговора перед поездкой на прямой провод В. Львов, передав мне, так сказать, приказ диктатора явиться в Ставку, затем, после некоторых колебаний, стал упрашивать меня туда не ездить. Старые хорошие отношения ко мне победили в нем чувство острого раздражения последних месяцев, и он поступил так, как говорил Набокову: «…Произойдет окончательный разрыв, и тогда мне, как человеку близкому к Керенскому и расположенному к нему, останется только позаботиться о спасении его жизни».

Кстати, после ареста генерала Корнилова и его соучастников оставшиеся на свободе заговорщики организовали по плану генерала Алексееваи на оставшиеся в их распоряжении деньги очень удачную и ловкую оборонительную кампанию в печати. Смысл ее заключался в утверждении, что никакого заговора не было, что между Корниловым и главой Временного правительства произошло «недоразумение», что никакого ультиматума генерал Корнилов не посылал, а Львов «все напутал». Утверждалось даже, что через управляющего Военным министерством Савинкова я был «в соглашении» с генералом Корниловым. А затем «под давлением Советов» и по своему «малодушию» генерала «предал». Это клеветническое измышление было подхвачено немедленно большевиками и сделалось в их руках тем динамитом, которым они (буквально в несколько дней) и взорвали на низах армии доверие к только что восстановленной государственной власти и силу только что по — настоящему укрепившегося в стране авторитета правительства.

Для того чтобы яснее себе представить весь цинизм оставшихся на свободе вдохновителей заговора, хладнокровно и даже с некоторым садизмом наблюдавших, как их бесстыдная клевета отравляет политическую атмосферу России, достаточно кроме всего выше мной рассказанного напомнить еще одну маленькую подробность по поводу вызова меня лично генералом Корниловым в Ставку. «Недоразумение» с «путаником» В. Львовым произошло будто бы вечером 26 августа, а утром этого дня, когда. Львов был еще в поезде между Могилевом и Петербургом, генерал Корнилов (по свидетельству генерала А. И. Деникина) самоличноприспособлял уже комнату рядом со своим кабинетом под помещение для меня. Здесь я должен был «охраняться» по приезде в Ставку лично самим «диктатором» от покушений со стороны его ближайших сотрудников…

Но вернемся к событиям в вечер 26 августа. Автомобиль, который вез нас с прямого провода, остановился у подъезда Зимнего дворца. Вырубов прошел во внутренние комнаты. Я с Львовым остался в огромном официальном кабинете — библиотеке. Тут освещен был только один угол у двери на площадку к витой лестнице, здесь стоял стол. Все остальное пространство было погружено в полумрак. Там в глубине, за роялем, на глубокой оттоманке сидел заранее вызванный мной помощник директора Департамента милиции С. А. Балавинский [98]. Подойдя к столу, я развернул на нем ленту прямого провода и прочел ее Львову. Он еще раз подтвердил содержание ультиматума и снова разъяснил каждый его пункт. На этот раз «поручение» генерала Корнилова было передано мне при официальном свидетеле, присутствия которого в комнате сам «гонец», однако, не подозревал [99].

Установив все нужные мне данные письменным ультиматумом, лентой прямого провода и бесспорным официальным свидетельским показанием, я оборвал разговор с Львовым.

— Ну, теперь я поеду, — сказал он, — тороплюсь в Москву [100].

— Нет, вы никуда не поедете, — остановил я Львова. — Как участник заговора против верховной власти, вы арестованы.

Я подошел к дверям за стоявшим у стола Львовым, открыл их — оттуда вошел капитан Кузьмин [101], помощник командующего войсками Петербургского военного округа. Он получил приказ взять бывшего члена Временного правительства, члена Государственной думы Львова под стражу и поместить его под надлежащий караул в одном из верхних помещений дворца.

Все это произошло между 5 и 10 часами вечера 26 августа 1917 года. До минуты ареста Львова о совершившейся в Ставке катастрофе никто ничего еще не знал — ни в правительстве, ни в столице, ни в стране.

Теперь задача заключалась в том, чтобы с чрезвычайной быстротой, по возможности не расширяя круга посвященных, остановить безумие в самом его зародыше. Я не боялся успеха генерала Корнилова, он был объективно невозможен. Я боялся того впечатления, которое заговор Верховного главнокомандующего произведет в армии и в стране.

Около 11 часов вечера со всеми документами в руках я был в заседании Временного правительства. Здесь было по моему предложению единогласно решено: 1) телеграфно предложить генералу Корнилову сдать верховное командование генералу Клембовскому, главнокомандующему Северным фронтом, и явиться безотлагательно в Петербург, 2) вручить мне особые полномочия для пресечения в самом корне подготовлявшегося переворота.

95

Говорить прямо, называя все своими именами, было невозможно, так как на обоих концах провода у аппаратов сидели телеграфисты — солдаты.

96

Тут же В. Н. Львов прочел ленту и вполне ее одобрил.

97

По воспоминанию В. В. Вырубова, В. Н. Львов сам обратился к нему в автомобиле со словами: «Запомните хорошенько, Василий Васильевич, что я сегодня спас жизнь Александру Федоровичу».

98

Балавинский Сергей Александрович (Андреевич; 1864–1928) — адвокат, журналист. В 1917 г. помощник начальника главного управления по делам милиции, полковник. Во время мятежа Корнилова арестовал В. НЛьвова. После 1917 г. в эмиграции

99

Вот показания помощника начальника Главного управления по делам милиции, данные им судебному следователю на другой же день, 27 августа: «Я находился в кабинете Керенского и хотел уйти ввиду предстоящей беседы его со Львовым, но Керенский просил меня остаться, и я оставался в кабинете во все время разговора. Керенский привез с собой два документа. Прежде всего он прочел вслух Львову ленту телеграфного прямого провода со Ставкой, содержащую разговор его, Керенского, с генералом Корниловым, ту самую, которую вы мне теперь предъявляете, и Львов подтвердил правильность изложенного на ленте разговора. Затем Керенский прочел вслух Львову предъявленную мне собственноручную записку Львова, и тот тоже подтвердил правильность этой записки, удостоверяя, что все предложенное в этой записке исходит от генерала Корнилова. Далее В. Львов говорил, что общество и все в Ставке так возбуждены против Керенского и Временного правительства, что генерал Корнилов не ручается за личную безопасность А. Ф. ни в одном месте в России, и потому приезд Керенского и Савинкова в Ставку необходим, а Львов со своей стороны дает Керенскому “добрый совет” принять и исполнить условия генерала Корнилова. Советуя Керенскому исполнить требования генерала Корнилова, В. Львов говорил, что генерал Корнилов во вновь образуемом им кабинете министров предлагает посты: Керенскому — министра юстиции, Савинкову — военного и, как мне кажется, морского министра».

100

Сейчас же после ареста В. Львова на его имя в Зимний дворец пришла телеграмма из Ставки от Аладьина, содержащая поручения в Москву.

101

Кузьмин — капитан, помощник командующего войсками Петербургского военного округа