Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 67 из 78

Иногда можно встретить утверждения, что Петр I «унизил Церковь». Думается, что такая формулировка — бессмыслица. По поводу содержания понятия «Церковь» замечательно высказался в начале XX века архимандрит Сергий (Тихомиров, 1871–1945). «Если мы станем на точку зрения апостольскую, нам будет предноситься образ Церкви как великого Тела Христова: Глава Тела — Христос. Члены — все верующие в Него, без различия званий, состояний, наций. Глава не мыслится без тела, тело не мыслится без главы. Взаимоотношение между Главою и Телом постоянное, живое, не прекращающееся» [445].

«Церковь» в своем исходном, высшем, абсолютном значении никакой смертный, даже наделенный безбрежной властью, «унизить» не в состоянии. Он может изменить и даже упразднить земное установление, «общину людей», историческое социальное явление, но «отнять» Церковь, «лишить» Веры он не в силах. Однако оскорбить чувства верующих, умалить святыни своим святотатством повелитель может, в особенности, если отмечен знаком сакрального избранничества, как то и произошло с Царем-Императором Петром Алексеевичем.

Характерно, что Петр в своей законотворческой деятельности предал забвению «Уложение» отца Алексея Михайловича, хотя формально оно и не упразднялось. Мало того. 18 марта 1700 года даже появился Указ, в котором говорилось, что «новоуказные статьи» должны служить как бы продолжением «Уложения 1649 года [446]». Однако «новоуказныхстатей» появлялось так много, они имели столь широкий предметный охват, что «Уложение» было по факту отменено. За последние двадцать лет правления Петра I (1705–1725) в законотворческом процессе не только нет ссылок на «Уложение»; оно вообще больше не упоминается.

Отказ от наследия Алексея Михайловича проявился в принципиальном изменении отношения верховной власти к Церкви. Давно известно: самый страшный ущерб достоинству Церкви всегда наносили не атеисты-богохульники, даже самые воинственные, а — недостойные пастыри. В случае же с неблагочестивым Царем этот урон неизмеримо весомее, особенно учитывая тот факт, что Русь, невзирая на все несовершенства и отступления, в целом являла образец Государства-Церкви. Петр I решительно и безоглядно постарался разорвать эту органическую историческую связь. Русь становилась светской Империей, в которой Православие сделалось лишь главной концессией. Теперь не Церковь пребывала в Империи, и не Империя была в Церкви; отныне, по протестантскому образцу, Церковь становилась как бы ведомством, обязанным обслуживать «государственный интерес».

Государство начало преподноситься как самодовлеющая и самоценная историческая субстанция, а «дело Государя» заменялось «государственным делом». Причем любое уклонение от защиты интересов его признавалось преступлением, достойным смерти. Петровский указ от 24 апреля 1713 года устанавливал жесточайшее наказание «вредителям государственного интереса»: «Сказать во всем Государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякие пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам казнен будет» [447].

Особым указом от 23 октября 1713 года подданные поощрялись доносить лично «Его Царскому Величеству» о «преступниках и повредителях интересов Государства», за что им полагалось щедрое вознаграждение в виде движимого и недвижимого имущества «повредителей» [448].

Что такое «интерес государственный», в законе не разъяснялось. Из контекста же всего петровского законодательного творчества следовало, что это — «воля Государя», которая напрямую не корреллировалась с сакральным заданием, адресованным христианскому правителю. Теперь государственный закон в первую очередь не охранял больше достоинство Церкви и ее пастырей, как то было при Алексее Михайловиче. Отныне только отвлеченный «интерес государственный» становился самоценной приоритетной заботой Законодателя.

Конечно, Петра Алексеевича нельзя назвать примитивным «атеистом на Троне», как его иногда именуют. Он был слишком умным и, так сказать, масштабным; для этого он был «слишком русским». Во всяком случае, он прекрасно понимал то первейшее значение, которое имело Православие в жизни его подданных. Он не отвергал Бога. Мало того, силой своего беспощадного закона он оберегал Имя Божие, Имя Пресвятой Богородицы от возможных оскорблений и поношений. За подобные деяния, по петровскому указу, полагалась смертная казнь: «отсечение главы». В его «Воинских артикулах», увидевших свет в 1716 году, об этом говорится со всей определенностью.

Одновременно с этим, Петру I, любившему различные «регламенты», потребовалось, «как в Европе», сформулировать и верховные властные прерогативы, ему принадлежавшие. Так впервые в русской истории появилась формула, определяющая формальной юридической категорией, «письменным словом», права Самодержца. «Его Величество, — говорилось в «Артикулах», — есть самовластный Монарх, который никому на свете ответу дать не должен: но силу и власть имеет свои Государства и земли, яко Христианский Государь, по своей воле и благомнению управлять» [449].

Формулировка была явно неудачной; она не проясняла источник «самовластной» прерогативы, а само это выражение подменяло самодержавное определение монаршей власти. Ведь понятие «самовластье» и «самодержавие», хотя и можно поставить в один семантический ряд, но в семиотическом, историко-духовном значении, это — две разнозначимые величины.

Петр заявлял себя Монархом, властные права которого безбрежны, абсолютны. Верховная власть трансформировалась из «самодержавной» в «абсолютную». При конституировании царекратической идеи в XVI веке смысловые акценты были иными. Как заявлял Иоанн Грозный в письме князю А.М. Курбскому в 1564 году, «Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благомнением наших родителей, и, наконец, нами своими государями…» [450]. Прошло сто пятьдесят лет, и родилось новое самосознание Сюзерена: только воля правителя, его «благомнение», которое можно трактовать как угодно, является содержанием верховной власти.

В своем отторжении от прошлого, отвержении традиции Петр руководствовался намерением укрепить и власть, и Россию. Идеологическое оправдание этому стремлению он находил в историческом опыте Империи ромеев («Византии»), но брал оттуда только то, что ему представлялось наиболее показательным — отрицательный пример. В 1701 году Монарх писал: «Когда греческие Императоры, покинув свое звание, ханжить начали, а паче их жены, тогда некоторые плуты к оным подошли и монастыри уже в самих городах строить испросили и денежные помочи требовали: еще же горше, яко не трудитися, но трудами других туне питаться восхотели, к чему императоры весьма склонны явились и великую честь погибели самим себе и нарду стяжали, — на одном канале от Черного моря до Царя-города на 30 верст с 300 монастырей было, — и так как от прочаго неосмотрения так и от сего в такое бедство пришли: когда турки осадили Царьгород, ниже 6000 человек воинов сыскать могли. Сия гангрена и у нас зело было распространяться начала под защищением единовластников церковных» [451].

Никогда еще в русской истории правитель «милостью Божией» так нелицеприятно не отзывался о священстве, но особенно о монашествующих, о которых Иоанн Грозный, вслед за Преподобным Феодором Студитом, говорил: «Свет инокам — ангелы, свет мирянам — иноки». Царь Петр не видел такого света, что свидетельствовало о том, что духовной природы Церкви и смысла монашеского служения он не ощущал и не понимал. Как очень точно выразился историк Церкви, религиозность Царя была «рассудочной» [452].

445

Записки петербургских религиозно-философских собраний. 1901–1903. М., 2005. С. 27.





446

Полное собрание законов Российской Империи (ПСЗ). СПб., 1830. Т. 4. С. 14.

447

Полное собрание законов Российской Империи (ПСЗ). СПб., 1830. Т. 5. С.26.

448

Там же. С. 63.

449

Полное собрание законов Российской Империи (ПСЗ). СПб., 1830. Т. 5. С. 321.

450

Русская социально-политическая мысль XI — начала XX века. Иван Грозный. М., 2002. С. 93.

451

Терновский Ф. Изучение Византийской истории и ее тенденциозное приложение в Древней Руси. Киев. 1876. С. 264.

452

Смолич И.К. Указ. соч. С. 65.