Клетка

— Не только кильку, но и акул, сэр.

— Верно, нас не пугает ни величина, ни сезон, когда рыбачить запрещено.

Заметив в окно, что у подъезда остановилась машина, Кэслейк радостно пошел к вешалке за шляпой и пальто — эти несколько секунд позволят собраться с мыслями — и сказал: «Он признался, что когда-то работал у нас. С неким Полидором».

— Правда? Он и впрямь работал с… вернее сказать, на Полидора. Никто никогда не работал с Полидором. Люди или подчинялись ему, или руководили им.

— Куинт замолк, поглядел, как Кэслейк надевает пальто, сухо хмыкнул и продолжил: — Пожалуй, после обеда я принесу досье на него. Вам стоит прочесть. Потом доложите свои соображения, — вдруг просиял: — Полидор, знаете ли, давным-давно погиб. Несчастный случай. Настоящая трагедия. Ну, пойдемте. — Он по-отечески взял Кэслейка под руку и вывел из кабинета. Кэслейк повиновался начальнику со счастливой улыбкой. Впервые ему обещали дать прочесть досье на сотрудника Клетки, и, зная Куинта, он понимал — это не просто награда за службу, и вызвана она не мимолетным расположением начальника к подчиненному.

Фарли, в пижаме и халате, толкнул бедром полуоткрытую дверь и вошел в спальню, неся на подносе завтрак. Сара сидела в постели, накинув на плечи коротенькую ночную рубашку.

— Завтрак, сеньорита, — проговорил Ричард, улыбаясь. — И еще раз с добрым утром. — Он поставил поднос на кровать и легонько поцеловал Сару. Налил кофе в две чашки, взял одну и уселся за столиком у окна.

— Ричард, закрой дверь, — попросила Сара. — Фабрина увидит.

Он повиновался и сказал: «Ради нее не беспокойся. Она уже в курсе дела».

— Откуда ты знаешь?

— Тебе и впрямь нужно объяснить?

— Да, и, кстати, ты что, есть не собираешься?

— Нет. Кофе выпью и все. Она догадалась потому, что влюбленных выдают глаза. Да и не так она глупа, чтобы не отличить постель, в которой спали, от просто скомканной. А если хочешь, чтобы наши отношения выглядели для нее нормально, скажи ей, что мы собираемся пожениться. На свете нет такой страны, где бы влюбленные не забегали вперед.

— Ты очень прямолинеен.

— Знаю. Это от счастья. Тебе придется с этим смириться.

— Ты и впрямь хочешь свадьбы?

— Нет, если у тебя найдется мысль получше.

— Откуда?!

— Значит, решено. Или тебе хотелось услышать более напыщенное предложение руки и сердца?

— Нет, дурачок. Сойдет и такое. Ричард, я просто не верю своим ушам.

— Я всегда говорю правду. Знай, мне можно верить. И я не сторонник полумер. Если крашу бассейн, то полностью. И так во всем. Поговорим серьезно или просто насладимся завтраком и вдоволь наглядимся друг на друга?

— Мне на тебя за всю жизнь не наглядеться. Как, по-твоему, у нас будет ребенок?

— Неужели ты думаешь, что нет, — рассмеялся он, — если мы станем продолжать в том же духе?

— Ты снова прямолинеен.

— Хорошо, стану практичным. Ты, надеюсь, понимаешь, что я женюсь на тебе и из-за денег тоже? Ведь кроме двух тысяч эскудо, штанов и машины, давно пережившей лучшие дни, у меня ничего нет.

— Перебьемся. У меня есть вилла, рента от отца… да и за пояс Венеры можно кое-что выручить.

— А я стану опять баклуши бить? Нет, так дело не пойдет.

— Как же быть?

— Не знаю. Надо подумать. — Он помолчал немного, сознавая, что это не пустые слова, которыми прикрывают истинные планы на будущее. Ему не хотелось пока обсуждать, разбирать происшедшее между ним и Сарой. Время и обстоятельства открыли их друг другу. И их любовь крепнет с каждой минутой. И точка. Не в его характере оспаривать случившееся. Главное — оба рады такому раскладу. Вот Сара сидит и смотрит на него — все та же и вместе с тем совсем другая. Да и он уже далеко не прежний Ричард Фарли. Неведомые ранее чувства изменили их, вывели на новую ступень, где ждало непредвиденное счастье. Теперь она стала женщиной, а он — мужчиной в полном смысле этих слов. Они воистину расцвели. И грешно было бы разбирать случившееся по частям, пытаясь понять, как оно зародилось и чем дышит. Иначе можно и не собрать его потом.

И Сара — она, казалось, уже обрела способность читать мысли Ричарда — сказала: «Не стоит торопить события. У нас уйма времени обдумать и устроить нашу жизнь».

— Верно, — улыбнулся он. — А пока давай просто повитаем в облаках. Земными делами займемся потом.

— И все-таки надо написать обо всем отцу. Ведь он мой единственный близкий родственник и — несмотря на прошлое — отнесся ко мне со всей душой.

— Конечно… — Он чуть отвернулся, чтобы она не увидела его лица полностью. Уже без мук — кошмары кажется, оставили его — он подумал, как обрадовались бы они такому письму, если бы были живы. Мать обожала бы Сару… а отец однажды сказал бы: «Если будешь ее обижать, я с тебя шкуру спущу». Он слегка смутился и, по-прежнему скрывая лицо, повертел в руках взятую со стола книгу, прочел название на переплете: «Беседы души и тела — Святая Катерина Гэнуэзская».

Не выпуская ее из рук, он повернулся к Саре и продолжил: «Не слишком ли это серьезное для тебя чтение?»

— Отнюдь. — Сара расхохоталась. — Это дневник матери. Я привезла его из Эсториля вместе с поясом. Мать назвала его, наверное, так, чтобы никого чужого не прельщало заглядывать туда. Она обожала подобные розыгрыши.

— Неужели? Она, видимо, была очень интересной женщиной. При случае расскажи мне о ней.

— Конечно, расскажу, но почему бы тебе не прочесть ее дневник? Он расскажет о матери гораздо лучше меня.

— Но разве можно заглядывать в чужой дневник?

— О, Ричард, не будь таким щепетильным, — Сара вновь расхохоталась. — Читай на здоровье, если хочешь. Мать завещала его мне, а все мое теперь принадлежит тебе.

— Ладно, когда-нибудь. — Он положил дневник на место и повернулся к Саре всем лицом; поглядел, как она намазывает на хлеб масло, а потом — персиковое варенье. Любовь к ней согрела его. «Какая она красивая девушка… нет, теперь уже женщина… полногрудая, страстная… Господи, сколько лет она потеряла. Глупая затея, все эти монастыри… Неужели Богу нравится, когда люди отрекаются от мира?» — Он отогнал эти мысли и с легким сердцем заметил: — Ты вареньем всю постель закапала. А я на липких простынях спать не люблю.

— Не беспокойся. — Она улыбнулась. — Я их переменю. Иди сюда, поцелуй меня и я добавлю тебе кофе.

Он подошел к ней, а она тем временем положила бутерброд на поднос и вытерла губы салфеткой. Он поставил поднос на пол и скользнул к ней в постель.

— Ричард, ты что! О, Ричард!

— Сара… милая Сара…

Полковник Брантон стоял спиной к Гедди, разглядывал проспект за окном. Молодые листочки на деревьях трепетали под ветром, солнце рябило на них, словно на реке. Не за горами май. Все растет, все волнует и волнуется… ягнята и озимые… молодые девушки и девушки уже не столь молодые… молодые люди и несчастные старики — такие, как он сам. Брантон улыбнулся мыслям. И заговорил:

— Дела привели меня в Челтнем, вот я и решил заглянуть к вам, показать ее письмо. А она даром время не теряет. Восемь лет просидела в монастыре… однако, едва сбежав оттуда, влюбилась и собралась замуж. Есть в ней что-то от Евы, чем ее мать обладала в избытке. Вы знакомы с этим парнем?

Гедди оторвал взгляд от письма Сары, которое только что дочитал: «Я наслышан о нем. Один из моих подчиненных ездил к мисс Брантон улаживать денежные дела и встречался с ним. Говорит, хороший парень, но не слишком честолюбивый. Его отец служил в ВМФ, вышел в отставку капитаном второго ранга».

— Это уже кое-что.

— Кстати, именно он вытащил ее из моря.

— Неужели? Тогда все ясно как божий день. Что еще может сильнее взволновать такую простушку, как Сара? Они намереваются вскоре приехать ко мне. Он, видимо, хочет сделать все честь по чести. Просить руки моей дочери, как в старые времена… и я не против. Признаться, я даже тронут. Мне часто казалось, будто леди Джин сызмальства настраивала Сару против меня. Бог знает, почему. Кстати, не забудьте рассказать обо всем Беллмастеру.