Страница 72 из 72
Моци поднял автомат, но в этот момент увидел в голубом небе крохотный черный шарик, который, взмыв ввысь, описал дугу и начал падать вниз. Вслед за ним летел другой.
— Ложись! — крикнул Моци и распластался у подножия огромного камня. Остальные, повинуясь мгновенно сработавшему инстинкту и многолетнему опыту, последовали его примеру.
А тем временем, крутясь в воздухе, две гранаты, случайно обнаруженные пьяным Эндрюсом у Арианны за вырезом блузки, медленно летели вниз. Гранаты эти Эндрюс заприметил, когда они с Гроганом обнаружили в сосняке бездыханную девушку, и Гроган, считая себя более трезвым, ради успокоения и безопасности, забрал их у Эндрюса. И вот теперь, стоя на вершине скалы, куда он случайно забрел спросонок, оставив Эндрюса отсыпаться в сосняке, Гроган смотрел, как падают вниз обе гранаты, а голова его по-прежнему гудела и все плыло перед глазами после вчерашней попойки… Сквозь туманную пелену он разглядел старого сэра Джорджа, лежащего на песке под автоматным обстрелом…, и этого майора, которого они доставили сюда с Гибралтара…, и мертвые тела на черном песке…
— Э-эх! — заорал он, когда гранаты достигли цели, и громко расхохотался, вспомнив, как его дружок Эндрюс, едва держась на ногах, звал его, истошно вопя: «Нет, ты только посмотри, кого я нашел! Тут девчонка с четырьмя сиськами! Пойди полюбуйся на это чудо!…»
А внизу один за другим раздались два взрыва. Первым убило Абу, Роупера и Плевски, второй уничтожил полковника Моци.
Джон медленно поднялся.
— Оставайтесь здесь, — твердо сказал он сэру Джорджу и Мэрион.
Держа автомат наготове, он осторожно выбрался из укрытия и побрел по берегу. Слева на песке лежали неподвижные тела Сифаля, Лоренцена и Миетуса.
Джон взобрался на камень, служивший укрытием Моци и остальным, и глянул вниз. Все семеро… В воздухе пахло пороховым дымом.
По тропинке к берегу, с трудом передвигая ноги, торопливо спускался какой-то человек. Джон с любопытством рассматривал его. Вдруг человек остановился и склонился над чем-то лежавшим на земле.
В жарком мареве, тишиною нависшем над берегом, раздался удивленный возглас:
— Э-э!… А это еще что такое? Мертвяк, завернутый в одеяло!… Что за чертовщина?!
Крича и размахиваая руками, Гроган подбежал к Джону, но его слова утонули в реве мотора, донесшегося с моря. Самолетамфибия, вздымая пену, сорвался с места, поднялся в небо и, медленно набирая высоту, полетел к югу, скрывшись вскоре за горизонтом.
Джон обернулся. Сэр Джордж и Мэрион вышли из укрытия. Мэрион медленно подошла к Ричмонду, взяла его за руку и прижалась к нему. Джон почувствовал, как она дрожит. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
За спиной Джон услышал голос сэра Джорджа, обращавшегося к незнакомцу:
— Да кто вы такой, черт возьми? Впрочем, это не важно. Вы подоспели весьма кстати…
Джон стоял, крепко обняв Мэрион и прижимая ее к себе, голоса за спиной слились в один расплывчатый звук… Он вдруг отчетливо представил себе ту возню и суматоху, которая скоро поднимется вокруг всех этих событий… Репортеры, политики, расспросы, дознания, утомительные, бесконечные разговоры…
Только все это рано или поздно обязательно кончится… Все, кроме того, что у него есть сейчас, кроме щемящего ощущения близости с Мэрион. Он посмотрел на нее, и она улыбнулась в ответ.
В тот же вечер, когда солнце уже клонилось за отроги Ла-Кальдеры, во двор вышел Дженкинс, неся в руках моток изоляционной ленты, баночку с краской и ведро со шпаклевкой.
Из ствола драконова дерева все еще сочился алый сок. Весь день Дженкинс был страшно занят, и только сейчас, когда немного освободился, у него появилась возможность помочь раненому растению. Обогнув помятые кусты, ворча и бранясь про себя, он подошел к дереву и некоторое время стоял, разглядывая покалеченный ствол, истекавший кровью. Казалось, она сочилась из самого сердца растения. Подобная картина могла вызвать слезы у кого угодно. Не так ли порой и люди уничтожают то, что неподвластно их пониманию, равняя с землей все вокруг, словно полчища дикарей… Ну что ж, есть вещи, которых уже не исправишь, но это дерево… Он, повар Дженкинс, пожалуй, мог бы продлить ему жизнь еще на тысячу лет, ибо был убежден, что садовник-самоучка все равно лучше, чем пять сотен вышколенных, обученных солдат… И Дженкинс приступил к работе, ворча и чертыхаясь, в то время как руки его терпеливо и заботливо выполняли свое доброе дело.