Тьма надвигается

– Почему? – повторил он себе под нос и, поразмыслив, ответил: – Здесь я, по крайней мере, знаю тех фортвежцев, кто недолюбливает меня всего лишь из-за цвета волос. В столице они всегда будут заставать меня врасплох. Иные сюрпризы бывают приятны. Но без таких вот я лучше переживу.

Поначалу Ванаи решила, что в жизни не слыхивала подобной глупости. Но чем дольше она размышляла над ответом, тем разумней он казался.

При всем прочем остров Обуда мог бы даже понравиться рядовому Иштвану. Погода была, на его взгляд, благодатная: уроженцу студеных владений гетмана Залаберского, что в срединном Дьёндьёше, не пристало жаловаться на небеса. Земля здешняя была – опять же по меркам горцев – плодородна. Военная дисциплина Иштвана не смущала: отец поколачивал его суровей, чем сержант. Обуданцы были дружелюбны, а их женщины – еще того лучше. Островитяне неизменно утверждали, что предпочитают жить под рукой Арпада, экрекека Дьёндьёшского, чем при семи князьях Куусамо.

Когда Иштван как-то утром в казарме упомянул об этом, сержант Йокаи нещадно его высмеял.

– Потаскушки они, вот что – заявил сержант. – Два года тому обратно, прежде чем мы вышвырнули куусаман с этой каменюги, здешние – можешь мне поверить – им так же твердили, что рады вусмерть.

– Может, что и так, – пробормотал Иштван.

– Может, не может – было, вот что! – уверенно заявил Йокаи. – И если косоглазые козьи дети выбьют нас снова, обуданцы первыми побегут тех уверять, какие они герои. А если нашим парням не удастся скрыться вовремя – выдадут каждый наш схрон.

Спорить с сержантом – не слишком разумное занятие, если только ты не соскучился по наряду вне очереди. Иштван осушил утреннюю кружку пива – его приходилось возить с родины, потому что дрянь, которую варили на острове, пить было невозможно – на взгляд солдата, ею даже пятна выводить было невозможно, – и вышел.

Казармы стояли на окраине Соронга, самого большого города на острове – из трех ровным счетом, и еще пара деревушек помельче – на полпути к вершине здоровенного холма, который туземцы именовали горою Соронг, отчего у Иштвана делались колики со смеху. Если бы здешние жители увидали, какие пики громоздятся в небе над родной деревней солдата, они бы снесли «гору Соронг» вместе с нелепым именем в море, потому что большего эта жалкая кочка и не заслуживала.

Но поскольку холм оставался на острове самой высокой точкой, то и видно с него было дальше всего. Далеко внизу маячили скудные рощицы, между ними – узкие полосы полей, засеянных пшеницей и ячменем, огороды. За ними то накатывал на берег, то вновь отступал прибой.

Прежде чем попасть в армию, Иштван никогда не видел моря. Бескрайние просторы завораживали его. В синей дымке на горизонте проглядывали очертания соседних островов. В остальном воды простирались в бесконечность, иди докуда хватало глаз – с точки зрения Иштвана, это было одно и то же. Горец привык видеть небо над собой, а не перед собой.

Подняв голову, он заметил в вышине пару кружащих драконов, так высоко, что в размахе великанских крыльев они казались почти точками, будто мошки на расстоянии вытянутой руки. Там, на высоте самых высоких гор Иштвановой родины, воздух становился холоден и жидок. Летчики кутались в меха и шкуры, будто охотники, отправляющиеся за снежным барсом или обнаглевшими горными макаками.

Раздумья его оказались грубо прерваны, когда за спиной солдата возник сержант Йокаи. Иному способу прерывать что бы то ни было сержантов, кажется, не учили.

– Баклуши бьем? – поинтересовался Йокаи. – Позор. Просто позор. Пойди-ка ты лучше выгреби дракошню. Разведчики еще, смотрю, нескоро вернутся.

– Смилуйтесь, сержант! – взмолился Иштван.

Просить милосердия у Йокаи можно было с тем же успехом, что и луну с неба.

– Давай, грабли в зубы – и вперед, – скомандовал неумолимый сержант.

Безделье в любой форме сержант ненавидел. А искусство притворяться занятым по горло бедолага Иштван еще не освоил.

Тихонько ругаясь про себя, рядовой уставным быстрым шагом – потому что сержант всю дорогу буравил ему спину взглядом – направился к дракошне, где, натянув кожаные рукавицы по локоть и такие же поножи поверх башмаков, вооружился граблями, метлой и ведрами.

Турул, старший драконер, хихикнул, глядя на мрачного солдата.

– Ну и как ты сегодня наряд заработал? – спросил он.

– Дышал, – огрызнулся Иштван.

Турул хихикнул снова.

– Ты, это, за работой постарайся не дышать, а то пожалеешь потом.

– Я уже жалею, – буркнул Иштван, отчего драконер расхохотался в голос.

Самому Иштвану было не смешно. Убирать навоз за конями или единорогами – работа грязная и мерзкая. Убирать навоз за драконами было еще и опасно.

Солдат торопливо вываливал в ведро тяжелые лепешки и сгребал в кучу грязную солому, старясь, чтобы смрадная – куда более смрадная, чем простые конские яблоки, – слизь не попала на голую кожу. Сера и ртуть, которыми наравне с мясом питались гигантские ящеры, делали их выделения не только вонючими, но и едкими, а для тех, кому приходилось годами иметь дело с драконами, – вдобавок и ядовитыми. Выражение «безумен, как драконер» вошло в пословицу, хотя при Туруле Иштван не осмеливался его употреблять.

Когда пара капель драконьей мочи брызнула на руку выше рукавицы, солдат выругался. Мерзкая дрянь обжигала, словно кислота – нет, она и была кислотой. Иштван поспешно стер капли чистой соломой из кучи в углу дракошни, и все равно остался скверный красный волдырь.

Меднокожий обуданский мальчишка наблюдал за его работой, широко раскрыв глазенки. Драконы завораживали туземцев. Даже дикие ящеры редко встречались вдоль длинной цепи островов, протянувшейся между Куусамо и западным побережьем Дерлавая, а уж о том, чтобы приручить их, островитяне и помыслить не могли. То, что человек мог взмыть на спине дракона к самым небесам, служило для них источником неизменного трепета и восхищения.

Иштван, впрочем, не любил, когда у него стоят за спиной. Подхватив рукавицей комок драконьего навоза, он сделал вид, что сейчас запустит в мальчишку ядовитым снарядом. Маленький островитянин сбежал, заливаясь хохотом.

Иштван усмехнулся и сам. Настроение его понемногу исправлялось. Грабли и метлу он вернул Турулу, ведра опорожнил в особую канаву, вырытую глубже, чем солдатские выгребные ямы, и дальше от текучей воды, и только тогда со вздохом облегчения снял поножи и рукавицы, чтобы повесить на гвоздик.

Солдат не успел еще отойти от дракошни, когда увидел, что к свежевычищенному загону снижается кругами его обитатель.

– Снова все загадишь! – рявкнул он, погрозив летучему зверю кулаком. – Сам и выгребай!

Турул расхохотался – наверное, решил, что это смешно. Иштван был совершенно серьезен.

Приземляясь, дракон захлопал крыльями так, что солдата едва не сбило с ног ветром. Летчик выпрыгнул из седла и, торопливо накинув посадочную цепь на железный кол посреди загона, ринулся прочь.

– Эй, кто тебе задницу подпалил? – бросил Турул ему в спину.

– У нас скоро будет компания! – ответил летчик, махнув рукой на восход и, не тратя лишних слов, умчался давать отчет начальству – что именно за компания и как скоро появится.

Главное было ясно и так: куусамане. В окрестностях Обуды сходилось несколько становых жил. Потому-то Дьёндьёш и Куусамо продолжали войну за остров. Туземные колдуны не открыли чародейных жил – их лодки двигались за счет ветра или весел, как рыбачьи челны, качавшиеся сейчас близ берегов.

– Если бы мы не сражались в то же самое время с ункерлантцами, мы бы так врезали Куусамо, что семь князей зареклись бы нам перечить, – с жаром заявил Иштван.

Турул пожал плечами.

– Если бы все семеро князей пришли хоть раз к согласию, они могли бы врезать нам. Ни они, ни мы не бросаем все силы на эту войну – по мне, так оно и к лучшему.

– Да пропади оно пропадом, коли так! – воскликнул молодой горец.

– Бьюсь об заклад, вербовщики при виде тебя ухмылялись до ушей. – Турул тоже ухмыльнулся, но выглядело это не слишком приятно.