Тьма надвигается

Враги тоже заметили его. Один альгарвеец выпалил по врагу из жезла, но луч прошел мимо. Скарню с проклятиями нырнул обратно в лес и прошел немного вдоль опушки, прежде чем высунуться на открытое место снова – на сей раз предусмотрительно скрывшись за нависающей веткой.

Словно по волшебству, рядом материализовался сержант Рауну.

– Без изрядной толпы я бы на это поле не сунулся, – заметил он невыразительным тоном. – Правду сказать, я бы и в большой толпе не сунулся на это поле, но так хотя бы кто-то сможет пройти его до края.

– Я, – сухо отмолвил Скарню, – и не планировал брать эту деревушку штурмом.

– Слава за это силам преисподним и горним, – пробурчал Рауну.

Маркиз не имел понятия, предназначались слова сержанта для его ушей или нет, а потому сделал вид, что ничего не слышит. Он вытащил из кармана карту.

– Это, надо полагать, деревня Бонорва, – проговорил он. – За лесом на той стороне должна находиться основная линия альгарвейских укреплений.

– Дело говорите, вашбродь, – кивнул Рауну. – Крепости эти как раз настолько от границы отнесены, чтобы с нашей стороны ядро было не дометнуть.

Скарню задумчиво присвистнул – такая мысль ему в голову не приходила. Может, Рауну и был сыном колбасника, но дураком он не родился. Многие дворяне Валмиеры считали простолюдинов недалекими: маркиз вспомнил свою сестру и хмыкнул про себя. Сам он не был свободен от подобных предрассудков, но не позволял им затмевать свой разум.

– Для атаки на укрепления нам придется сосредоточить здесь все силы, – заметил он. – По сравнению с этим взять Бонорву будет все равно что прогуляться по Двуречному парку.

– Крови прольется немало, – согласился Рауну. – Знать бы, сколько из тех ребят, что пойдут в атаку на крепости, выйдет с той стороны линии.

– Сколько бы их ни оказалось, они смогут сорвать с Альгарве панцирь, словно с толстого омара, – предрек Скарню.

– Тут я, вашбродь, не советчик, – смешался Рауну. – Мы все больше хлебом да колбасой, да огородом… Но пока кожуру не проколешь – ее не снять. Это вам скажет всякий, кто воевал в Шестилетнюю.

Все генералы Валмиеры – да и любой другой державы – были ветеранами прошлой войны. Но Скарню раздумывал не о других державах, а о собственной.

– Вот почему мы не нажали сильней! – воскликнул он в озарении. – Командующие боятся потерь!

– Командиры, что не боятся терять солдат, долго не прокомандуют, – отозвался Рауну. – Есть предел, за который люди не пойдут. В Елгаве случались мятежи в войсках в той войне. Войска Ункерланта на альгарвейском фронте взбунтовались, чтобы потом устроить междоусобицу – по мне, так глупость несусветная. А в конце концов взбунтовались и альгарвейцы. Потому мы и победили в тот раз.

Для Скарню Шестилетняя война была историей. Для Рауну – историей его жизни.

– Чтоб им и теперь взбунтоваться, – пробормотал капитан. – Не хотели воевать – не надо было с помпой входить в Бари.

– Пожалуй, что и так, вашбродь. – Рауну вздохнул, потом фыркнул. – Я в душе старый солдат и прямо скажу: я бы лучше в казарме пиво хлестал, чем ползать по здешним силами забытым лесам.

– Винить тебя не могу, но раз король и его министры приказывают – мы повинуемся, – ответил Скарню, и сержант молча кивнул.

Капитан отполз поглубже в лес, там набросал письмо, где описал положение роты, и вызвал вестового.

– Отнесешь в штаб, – приказал Скарню, отдавая письмо. – Если там соберутся выслать нам подкрепление – поспеши назад, сообщить об этом мне. Тогда будет ясно, готовить нам наступление или окапываться и удерживать позиции.

– Так точно, сударь! Как скажете! – Вестовой умчался.

– Наступать нам или окапываться – это еще и альгарвейцы решить могут, вашбродь, – заметил Рауну, указывая на закат.

– Ммм… верно, – неохотно признал Скарню. – Вот еще почему я бы предпочел атаковать: чтобы навязать противнику нашу волю.

Рауну хмыкнул.

– У альгарвейцев воля тоже сильная. Странно еще, что они нам свою навязать не пытались.

– Они осаждены с четырех сторон, – ответил Скарню. – Очень скоро где-нибудь найдется слабина.

Рауну хмыкнул снова.

Пару минут спустя вернулся вестовой с приказом для роты Скарню: закрепиться на позиции. Капитан подчинился, как велела присяга. А уж что он при этом бормотал себе под нос – никого не касалось.

В вышине завопил дракон. Ванаи запрокинула голову, пытаясь различить в вышине крошечную точку, и наконец ей это удалось. Дракон летел на восток, а значит, принадлежал фортвежской армии, а не альгарвейской. Ванаи помахала ему рукой, хотя летчик, конечно, не мог ее увидеть.

Бривибас обогнал ее на несколько шагов, прежде чем заметил, что внучки нет рядом.

– Работа ждать не будет! – бросил он через плечо, в раздражении невольно и для самого себя незаметно переходя с каунианского на фортвежский.

– Простите, дедушка, – отвечала Ванаи на родном наречии.

Случись ей вот так оговориться, дед окоротил бы ее куда как суровей. Старик был уверен в собственном неотъемлемом каунианстве, что мог временами невзначай переступать его границы. Если же оступиться случалось кому помоложе, Бривибас мог днями ворчать про разжижение древней крови.

Ванаи поспешила за ним, переходя на бег. Короткая облегающая блузка и тугие штаны натирали страшно. Девушка остро завидовала своим фортвежским сверстницам в удобных широких платьях – их одежда куда больше годилась для местного жаркого, сухого климата. Но создатели Каунианской империи ходили в коротких рубахах и штанах в обтяжку – а страдать приходилось их потомкам.

– Дедушка, вы уверены, что точно рассчитали, где лежал древний становой родник? – спросила она чуть погодя, обливаясь потом. – Мы уже прошли полдороги до Громхеорта, если мне не мерещится.

– Не говори «Громхеорт», – наставительно промолвил Бривибас. – Скажи скорей «Екабпилс», ибо под таким именем сей град был ведом во времена более славные.

И он двинулся дальше, словно не замечал усталости, невзирая на годы: ему уже почти шестьдесят стукнуло. Шестнадцатилетней Ванаи дед казался неизмеримо древним.

Чуть погодя старик извлек из походной сумы собственными руками сооруженный инструмент: пара золотых крылышек, на золотой же проволочке подвешенных в стеклянном шаре, и пробормотал заклятье на диалекте каунианского, который звучал на старинный лад, еще когда империя переживала века расцвета.

Одно из крылышек дрогнуло.

– А, прекрасно! Сюда, – распорядился Бривибас, свернув на луг.

Они миновали купу миндальных деревьев, пробрались через заросли кустарника, в неожиданном изобилии наделенного шипами и колючками, и наконец – на взгляд Ванаи, с изрядным запозданием – остановились. Золотые крылышки внутри шара трепетали в равновесии.

Бривибас просиял.

– Вот оно!

– Оно, – тоскливо согласилась Ванаи. По ее убеждению, нога человека не ступала в здешние края. Вместо того чтобы высказать свои сомнения прямо, она осторожно поинтересовалась: – И древние кауниане действительно знали об этом месте?

– Полагаю, что да, – ответил Бривибас. – Отдельные тексты из Королевской библиотеки в Эофорвике позволяют обоснованно предположить, что да. Но, сколько мне известно, никто еще не провел чародейных испытаний, которые единственно способны обратить предположение в уверенность. Для того мы сюда и пришли.

– Да, дедушка, – покорно согласилась Ванаи.

Старик был добр к ней; он вырастил ее, когда родители совсем еще маленькой девочки погибли в разбившемся караване; он дал ей превосходное образование, классическое и современное. Ванаи находила его работу археомага интересной, а временами – просто завораживающей. «Если бы только, когда мы работаем в поле, он видел во мне не просто лишнюю пару рук», – мелькнуло у нее в голове.

Чародей опустил на землю свой мешок, и Ванаи со вздохом облегчения последовала его примеру.

– А теперь, внучка, – скомандовал Бривибас, – если ты будешь так добра подать мне зеленый камень-оракул, начнем, пожалуй.