Тьма надвигается

Потом чародей забыл о Рохелио, забыл обо всем, отдавшись протекающему сквозь амулет, сквозь его тело чувству, которому служил не столько субьектом, сколько проводником, подобно тому, как становая жила была проводником сил, которые ощущал Фернао. Когда токи сил затрепетали перед ним, чародей чуть наклонился и резко вскинул правую руку.

Палуба вздыбилась под ногами. «Пантера» совершила поворот на правый борт. Никакой парусник не смог бы сменить курс так резко – словно тот был прочерченной по угольнику линией. Фернао не мог видеть, где пересекаются под волнами становые жилы, но и не нуждался в этом – для того ему служили иные чувства.

Убедившись, что поворот выполнен удачно, чародей повесил цепочку обратно на шею. Привычный вес амулета вернулся на свое место над сердцем. Рохелио помахал ему с мостика, и Фернао ответил ему тем же. Чародей гордился своей работой. Особенно когда выполнял ее хорошо.

Внезапно на лицо его набежала тень. Вновь сорвав с шеи амулет, он впился в него пальцами и замахал уже не на шутку.

– Капитан! – заорал он. – У нас скоро будет компания!

– Что чуется? – крикнул в ответ Рохелио, сложив ладони рупором.

– Дрожь в становой жиле… нет, двойная дрожь! – поправился Фернао. – Два корабля на нашем курсе, приближаются. Встретим их через час, может, чуть меньше.

Рохелио отпустил пару соленых словечек.

– Они знают, что мы здесь? – осведомился он.

– Да, если только их чародеи не дрыхнут на вахте, – ответил Фернао.

Капитан «Пантеры» облегчил душу еще раз.

– Это, – он все еще пытался бодриться, – случайно не наш альгарвейский конвой?

Фернао нахмурился снова – такая мысль ему в голову не пришла – и сосредоточился на амулете.

– Мне кажется, это не альгарвейцы, – промолвил он наконец, – но точно не скажу. У Сибиу и Альгарве свои приемы становой магии, от наших они не сильно отличаются. Но не валмиерские, точно: у Валмиеры и Елгавы особый стиль.

Рохелио спустился с мостика, чтобы не надрывать горло.

– Сибы, точно, – предрек он. – Вот сейчас станет интересно.

– Мы же нейтральная страна, – напомнил Фернао. – Сибиу нуждается в торговле с нами больше, чем Альгарве: их острова далеко не все родят, в чем нуждается страна. Если они заградят нам путь, то попадут под эмбарго. Надо быть дураком, чтобы полагать, будто король Витор станет попусту бросаться подобными обещаниями, – а сибы не дураки.

– У них война, – ответил Рохелио. – Когда воюешь – головой не думаешь. Всякий, кто об этом забывает, – точно дурак, дражайший мой чародей.

– Вполне возможно. – Фернао отвесил ему церемонно-вежливый поклон. – Но вот что я скажу вам, дражайший капитан: если Сибиу начнет очень сильно мешать лагоанской торговле, король Витор не ограничится эмбарго. Он вступит в войну… и тут уже сибам надеяться не на что.

– Сибиу против нас и Альгарве? – Рохелио поджал губы, потом кивнул. – Да, вы правы, хотя якорь мне в глотку, если мне по душе мысль о союзе с королем Мезенцио.

– Мы будем не союзниками, а совражниками, – ответил Фернао. – Ункерлант и Куусамо воюют с Дьёндьёшем, но они не союзники.

– А вы бы стали заключать союз с Ункерлантом? Да я скорей стисну зубы и поцелую Мезенцио в лысину, – огрызнулся Рохелио и тут же оскалился в жуткой гримасе. – Но если сибы подговорят Куусамо ударить нам в спину…

– Не будет такого, – возразил Фернао и понадеялся про себя, что окажется прав. Во всяком случае, у него была причина так думать: – Куусамо не станет воевать на два фронта.

Капитан хмыкнул.

– Ммм… может быть. Я бы на два фронта точно воевать не хотел. Царской брадой клянусь – я и на один-то фронт рваться не стану.

Его прервал окрик с «вороньего гнезда»:

– Два корабля на западном горизонте! Похожи на сибианские фрегаты!

Рохелио кинулся на мостик.

Фернао глянул на запад. Тощие акульи силуэты быстро приближались. Без сомнения – сибианские фрегаты, ощерившиеся станковыми жезлами и баллистами, чьи сверкающие снаряды могли изувечить торговый корабль с расстояния в несколько миль. «Пантера» не могла ни скрыться от преследователей, ни сражаться с ними.

– Почтенный чародей, нас вызывают по кристаллу, – окликнул его Рохелио. – Вы же говорите по-сибиански? У меня выходит скверно, а лагоанского тот ублюдок, с которым я беседую, почти не понимает.

– Говорю.

Фернао поспешил на мостик. Сибианский, альгарвейский и лагоанский языки были сродственны, но первые два походили друг на друга, как родные братья, в то время как лагоанский приходился им седьмой водой на киселе, растерявшей общие для всего семейства склонения и обильно пополнившийся куусаманскими и каунианскими корнями.

Из кристалла «Пантеры» на чародея смотрел мужчина в иссинязеленом мундире военно-морского флота Сибиу. Фернао представился на его родном языке, после чего перешел к делу:

– Кто вы и чего требуете?

– Капитан Пропатриу, фрегат королевского флота Сибиу «Пронзающий», – ответил моряк. Слова его эхом отдавались в тесном шаре. – Ложитесь в дрейф и будьте готовы принять на борт наших инспекторов.

Когда чародей перевел, Рохелио решительно мотнул головой.

– Нет, – промолвил Фернао. – Мы направляемся по своим законным делам. Не вмешивайтесь или пеняйте на себя.

– Вы направляетесь в Альгарве, – возразил капитан Пропатриу. – Мы обыщем ваше судно.

– Нет, – повторил Фернао. – По распоряжению короля Витора мы не потерпим никаких препон нашей торговле с любойиз держав и готовы подкрепить свое решение эмбарго – или более серьезными мерами. Может ли Сибиу позволить себе это?

– Вонючие надменные лагоанцы, – пробормотал Пропатриу. Фернао сделал вид, будто не слышал. Видно было, как сибианский моряк берет себя в руки.

– Ждите, – бросил тот в толщу кристалла, и отполированный камень опустел.

– Что он делает? – спросил Рохелио.

– Вызывает базу и просит инструкций, если я не ошибаюсь, – отозвался чародей, подумав, что если он ошибается, то скоро здесь будет жарко.

Однако несколько минут спустя капитан Пропатриу опять проявился в кристалле.

– Продолжайте движение, – проскрежетал он с явной ненавистью, добавил: – Под мои проклятья! – и сгинул вновь.

Рохелио и Фернао разом облегченно вздохнули. «Пантера» проскользнула между бортами сибианских кораблей и помчалась в направлении Альгарве.

Глава 2

Из дворца царя Шазли Хадджадж выезжал в ункерлантское посольство со всем энтузиазмом человека, собравшегося вырвать себе зуб. К великому южному соседу Зувейзы он относился с настороженностью и опаской, примерно как домашняя кошка – к поселившемуся по соседству льву, и царь Шазли, равно как любой зувейзин, имеющий в голове хоть гран здравого смысла, вполне эту точку зрения разделял.

Солнечные лучи падали почти отвесно с лаково-синих небес: Зувейза простиралась на север дальше, чем любая другая держава континента Дерлавай. Невзирая на блеск светила, большинство прохожих на улице было облачено лишь в широкополые шляпы и сандалии, не прикрыв тело ни единой ниткой. Темная кожа позволяла им без труда переносить самое жаркое солнце.

Из уважения к обычаям Ункерланта Хадджадж накинул ситцевую рубаху, прикрывавшую тело до самых колен. Какой смысл людям носить одежду, он не мог понять до того, как впервые провел зиму в университете Трапани, еще до начала Шестилетней войны. Какой смысл носить одежду в зувейзинском климате, он не мог понять до сих пор, но что поделаешь – такова плата за дипломатическую карьеру.

У дверей посольства стояли в карауле ункерлантские солдаты. Они тоже были одеты: в сланцево-серые мундиры, ошеломительно неуместные в городе белой известки и сверкающего золотом песчаника. Под мышками и на груди у них проступали окаймленные белесым мокрые пятна пота. Страдая от невыносимой для них жары, солдаты стояли совершенно неподвижно – только глаза жадно следили за проходящими мимо симпатичными молодыми зувейзинками. Хадджадж посмеялся – про себя, там, где это незаметно.