Страница 2 из 20
Боль все крепче сжимала графа в безжалостных объятиях, не дав ему закончить покаяние в грехах. Во время соборования и елеосвящения он жалобно кричал, заглушая слова мессы. Наконец фра Никколо вышел из покоев.
Под дверью собралась вся семья делла Торре, узнавшая от лекаря о том, что умирающий потребовал священника.
– Можете проститься, – сурово произнес фра Никколо.
Тихо, гуськом они вошли в комнату и встали вокруг ложа страдальца. Младший брат графа Паоло, красивый крепкий мужчина тридцати пяти лет, его сыновья – похожий на отца пятнадцатилетний Паоло-Джачинто и тринадцатилетний весельчак Лучано. Супруга Паоло, мадонна Ортензия, хмурая полноватая женщина. Некрасивая и немолодая, в прошлом месяце отметившая свое тридцатилетие, она безмерно ревновала своего все еще полного мужской силы супруга к каждой хорошенькой служанке. Ревность и зависть к чужой юности прорезали глубокие складки вокруг рта, брюзгливо опустили уголки губ. Глаза навыкате делали мадонну Ортензию похожей на большую рыбу…
Чуть поодаль от остальных родственников стояла юная мадонна Анджелика – жена умирающего. Высокий выпуклый лоб, золотистые кудри, выбившиеся из-под светлого покрывала, широко раскрытые ореховые глаза, в которых дрожали беспомощные слезы, аккуратный носик, детски припухлые губы… мадонне Анджелике было восемнадцать лет. За юбку ярко-голубого платья цеплялись двое мальчиков – сыновья, близнецы Витторио и Алессандро, одинаковые как две виноградины с одной кисти. Господь не благословил первый брак Амедео детьми. Овдовев, граф выдержал положенный срок траура и женился на тринадцатилетней Анджелике из небогатого рода ди Грассио. Разница между супругами составляла четверть века. Амедео, без памяти любивший юную жену, молил Бога лишь об одном – о наследниках. Его мечта осуществилась вдвойне, и спустя год Анджелика подарила мужу близнецов.
Боль скручивала внутренности, мешала дышать. Граф слабо махнул рукою, подзывая жену. Та склонилась над умирающим, поцеловала горячие сухие губы. Сдерживая рыдания, подняла детей, чтобы Амедео смог проститься с ними.
– Ступай… Андже, – с трудом проговорил его светлость, не желая делать юную супругу свидетельницей своих мучений, а самое главное, того, что должно было произойти сейчас…
Схватив мальчиков за руки, плачущая мадонна Анджелика вышла. Как же плохо будет ей одной, с детьми, без мужа и отца, без опоры. Не успел, не защитил… все в руках Господа… Амедео хватал воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. Словно рыба…
Следующими к смертному одру подошли племянники, затем мадонна Ортензия. И их больной выпроводил прочь. Когда над постелью склонился Паоло, боль стала невыносимой. Будто зверь, рвущийся на свободу, она когтила внутренности, раздирала их, наполняла рот кровью. И Амедео уступил ей. Издал жалобный крик, выплюнув на грудь кровавый сгусток, содрогнулся в последней агонии и замер с широко распахнутыми глазами.
Паоло прикоснулся ко лбу покойного поцелуем. Прикрыл веки.
– Прощай, брат…
Богатство и власть – великое искушение. Неудовлетворенное желание и страсть, которую невозможно разделить, рождают в душе злобу и зависть. Амедео был силен и крепок и мог прожить еще много лет. Если бы Паоло не помог смерти найти свою жертву. Недаром вот уже десять лет он с помощью алхимика тайно изучал яды. В его лаборатории стояли наполненные морской водою резервуары, в которых плавала разная рыба. На ней Паоло испытывал действие ядов. Однажды ему пришла удивительная мысль о том, что человек, съев рыбу, накормленную отравою, будет отравлен и сам. Паоло блестяще доказал эту гипотезу, ежедневно подкармливая кефаль ядом.
Амедео любил острый паштет из кефали. Больше никто из домочадцев не притрагивался к этому кушанью. Верный слуга Паоло осторожно прокрадывался в большую кладовую, где в чане плескалась живая рыба, и подменял кефаль. Напрасно мессэре Чиприано пытался поймать убийцу, отравляющего блюда. Напрасно с паштета снималась двойная проба. У собак и рабов крепкие желудки, и маленький кусочек паштета не мог им повредить. Зато его ежедневное употребление медленно убивало Амедео, который даже на смертном одре не мог отказаться от любимой еды. К тому же физик, сам того не желая, ускорил гибель пациента, рекомендовав ему острую пищу «для выжигания черной желчи».
Паоло прикрыл лицо ладонью, словно скрывая от покойника торжествующую улыбку. Теперь его непременно изберут подестой Милана! Теперь ему принадлежат все состояние и вся власть семьи делла Торре. И мадонна Анджелика…
Стон, раздавшийся в покоях, заставил его вскрикнуть. Амедео распахнул глаза и устремил на брата горящий взгляд:
– Подойди…
Содрогнувшись в душе, Паоло вновь склонился над графом, так упорно цеплявшимся за уходящую жизнь…
Иссохшая рука дернулась, провела по окровавленному рту. Собравшись с последними силами, Амедео ударил брата по губам. Шутиха Челестина слишком поздно сумела узнать, кто и как убивает его. Он не смог сохранить жизнь, зато за ним осталось право мести.
– Убийца… будь проклят проклятием каиновым…
Последняя судорога была короткой и страшной: спустя мгновение все кончилось. Теперь граф делла Торре был мертв.
Паоло попятился от кровати, ощущая на губах вкус крови своего родного брата…
Глава 1
«Du hast! – заорало под ухом. – Du hast mich!» [5]
Владивосток, ноябрь 2009 года
Шепотом чертыхаясь, Сергей нащупал мобильный, лежавший рядом с подушкой, отключил будильник, в который раз пообещав себе сменить его мелодию. Он любил «Раммштайн», но просыпаться предпочитал подо что-то более… симпатичное. Звонок установила Алиса. Пошутила, называется.
Сергей еще немного полежал: вставать не хотелось. Понедельник… Ощутив, что вот-вот снова провалится в сон, решительно отшвырнул одеяло, скатился с дивана, несколько раз отжался, разогревая затекшие мышцы.
С портрета, висевшего на стене, – работа младшей сестренки – на Сергея смотрел его двойник. Коротко стриженные русые волосы, худощавое лицо с твердым подбородком, спокойный взгляд близко посаженных серых глаз, прямой нос с горбинкой, упрямо сжатые губы. Сейчас оригинал отличался от изображения не в лучшую сторону: подбородок украшен двухдневной щетиной – в выходные было лень бриться, волосы всклокочены, глаза смотрят хмуро и недружелюбно. Сергей не любил первые минуты утра, вырывавшие его из сна.
После бритья, контрастного душа и чашки кофе утро уже не казалось мрачным, а новая неделя – бесконечной. Сергей заглянул в комнату сестры. Дашка спала, уютно закутавшись в одеяло до самой макушки, в ногах у нее дремал, свернувшись в клубок, толстый серый кот. Полоса света из коридора падала на стол, заваленный рисунками. Стены маленькой комнатки были заклеены постерами с фотографиями персонажей знаменитой вампирской саги. В полумраке бледные лица кровососов и их подружек выглядели угрюмыми и недовольными, словно вторжение Сергея не вовремя пробудило героев от их упыриного сна. Рядом с кроватью валялась книжка в глянцевой обложке, с которой смотрели все те же или очень похожие бледные физиономии. Сергей добродушно усмехнулся: сестренка в семнадцать лет все еще увлекалась сказками. Сам он не мог понять прелести романтических отношений с ожившим покойником, полагая, что труп, даже ходячий, должен быть холодным и вонючим. Поэтому фанатизм поклонниц вампирских саг объяснял для себя красотой и особой харизмой актеров, сыгравших главные роли. Впрочем, в харизме Сергей, наверное, тоже не разбирался – ничего необычного и прекрасного в лицах актеров он не усматривал.
Кот бесшумно соскользнул с кровати и, доброжелательно затарахтев, принялся тереться об ноги хозяина, требуя ласки и еды.
– Даш, – позвал Сергей, – тебя на учебу подвезти?
Девушка подняла заспанное лицо, несколько секунд непонимающе смотрела на брата, потом, окончательно вернувшись к реальности, пробормотала:
5
Ты!.. Ты меня! (Слова из песни «Du hast» группы «Rammstein»).