Страница 74 из 120
Хватит про политику, пойдем машину заводить, греть и кататься. Сегодня надо заехать к Шифферсу.
А артистам что? К артистам Эфрос относится в глубине души однозначно презрительно, впрочем, это вообще тенденция современной режиссуры. Я ему говорю про Лопахина, что нужен второй состав, а он: «Он играет очень хорошо… Его хвалили в Югославии, я слышал восторженные отзывы о нем в Польше… И кого вводить? Бортника? Он будет кричать и повторяться и еще капризничать? И что же? Бросить все и вводить, когда этот знает все закоулки роли!»
Какие закоулки? Я ведь начал с того, что второй состав нужен для страховки, что Борис [250]может сорвать голос на втором спектакле, а их — пять подряд. «Они поссорились с Аллой… Ведь она была в восторге от него, чуть ли не влюблена, а потом по определенным причинам, я не знаю, знаешь ты или нет, «Земфира охладела», и он ее стал раздражать. Так что теперь делать?»
14 декабря. Воскресенье
И Шифферса я посетил вчера, и книги ему отдал наконец. Входишь к ним, переступаешь порог — и сразу попадаешь в другое поле, поле доброжелательности, спокойствия духа, ну просто хорошо тебе, и всё. А отчего?! От поля хозяина. «Я бы не называл Любимова учителем… Как ни странно это покажется тебе, но, Лариска не даст соврать, я это и раньше говорил: учителями «Таганки» были Высоцкий, Золотухин и Бортник, независимо, были они заняты в спектакле или нет… Каждый нес свою значительную миссию из вас…»
Он абсолютно разделяет мою позицию в том, что я не ушел из театра и что в данном случае Эфрос ни при чем. «Он — лапша, но это лучшее, что могло быть в тот момент из режиссуры. Ну а кто еще?! Нет, все правильно».
Одинцово — Дом офицеров.
Сегодня съемка — интервью с Рязановым к передаче о В. Высоцком, говорят, что было интересно, посмотрим.
Возник вопрос (восстановить сп. «В. Высоцкий»), уж больно политическая деятельность Таньке Жуковой покоя не дает, и позвонили уж они с Дупаком и Губенко, и Филатову, а мне противно. Это уж окончательное… тем более что спектакль-панихида теперь в ситуации полной легализации имени и творчества вовсе ни в какие худож. ворота не лезет. А нового создать не смогли. Так и не надо. Прав Эфрос: это уж как-то некрасиво по отношению к имени B.C.В. — выдавливать друг из друга то, чего никто не хочет или не может! Он предложил сыграть «Дом» в честь дня
В.С.В. Выпустить афишу, перед спектаклем прослушать песню целиком, что звучит в спектакле, — и достойно, и благородно. Так, так… Возню начали некрасивую на выживание Эфроса.
К сожалению, Петрович заражен был подобными играми и оставил наследников. Но что можно было простить мастеру «во имя», то нельзя позволять подмастерьям. Дупак поторопился звонить, слава Богу, что он Эфросу не сообщил об этом, нарвется он… Нельзя дразнить сейчас Эфроса. О письме говорит вся Москва, и будто бы действительно Горбачев говорил Ульянову, что надо что-то придумать и загладить вину перед Любимовым и постараться вернуть его. Вот как разворачиваются события.
19 декабря. Пятница
Опять стою у Семашко и жду мою Тамару. Хоть бы у нее улучшение наметилось; понесла она врачу билеты на «Мизантропа». Температура на дворе опять нулевая, опять грязь и сырость на дорогах. Что у меня осталось в этом году: два «Мизантропа», два «Вишневых», сегодня «10 дней» и 29-го — «Добрый». Работы еще хватает. И девять концертов. Итого — 16 выступлений.
У меня миленок в койке — недоразумение!
Я хотела перестройки, а он — ускорения.
Забыться сном — одна радость и забота. Сахарова вернули в Москву, и он приступает к академической работе. Боннер реабилитировали. Во события!
Театр — гнойная яма, каждый из неиграющих считает своим долгом оговорить Эфроса и почесать язык о планах и возможностях, о формах возвращения Любимова.
Дупака вызывали в ЦК, где он показывал текст письма Любимова. Делить театр будут?! Любимов будет ставить на старой сцене, а Эфрос — на новой?! Ой как мне это все противно, и почему мне не 20 или хотя бы не 30 лет? Нет энергии и желания продолжать жизнь. С удовольствием занимаюсь заработками, домашними заботами, шляюсь по магазинам и пр.
23 декабря. Вторник
Жукова Таня вчера разговаривала по телефону с Любимовым. И сегодня собрание — выборы худсовета театра, итоги гастролей в Польшу, разное. Вот это «разное» — самое опасное. В нем может содержаться и такое выступление: «Анатолий Васильевич! А не пора ли вам самому покинуть наше заведение, пока мы вас не попросили об этом!!!» Запросто!
24 декабря. Среда, мой день. Кинешма
Фарада: Да выпускать такие спектакли («На дне», «Мизантроп») с подготовленной прессой… А чего сдавать по семь раз, «Мизантропа», что ли?
Эфрос: Семен… какой негодяй, оказывается, я ведь не разобрал, не расслышал, что он сказал, — я бы раскричался.
Что-то говорила Габец [251].
— А что она говорила, Вань?
— Да не то важно, что она говорила, а то важно, что она говорила !!
Последняя степень возмущения Ванькиного.
Д у п а к: Да, Юрий Петрович приезжает, да, он написал Алле письмо, что хочет вернуться, и именно в старый театр, да, вчера Жукова говорила с ним по телефону и пр.
Зачем? Что за бестактность, и откуда такая уверенность, и для чего это на собрании, где решаются совсем другие вопросы, вносить тему, которая весь гадюшник взрадовала, и они стали смело плевать опять в лицо Эфросу… Как жалко, что мы их затащили в свое время, когда Любимов хотел уволить их, именно тех, кто не играл, играть не будет, а живет только склоками и шипением, поливая все дерьмом: и Любимова, и Эфроса, и пр. Одни и те же люди. Я предлагал Дупаку вывесить старые любимовские списки, предложенные им худсовету для голосования на увольнение… И сам же потом всех оставил почти и нас корил потом: «Вы же своих товарищей первые повычеркивали…»
Они боятся эксперимента, потому что первое (оно, может быть, и завуалированное) условие — это сокращение штатов, таким образом — расширение фондов заработной платы для тех, кто работает, вот и вся причина… А все остальное — лишь бы побазарить и излить грязь на Эфроса, который к ним не имел и не имеет никакого отношения.
Фарада:
— Чем он на меня обижен? За что? За «Мизантропа», что ли? Почему он со мной здоровается через губу, когда мы всегда весело общались и разговаривали?
Что это? Эфрос говорит — он болен, но, по-видимому, это Машкина версия, чтоб к нему не шибко относились всерьез, она и за себя боится, а с Сеней не в порядке, это ясно.
26 декабря. Пятница
Теперь вот и вашингтонское радио, говорят, сообщило, что Любимов возвращается. Дела, дела…
Господи! Спаси и помилуй нас, грешных, дай закончить мне этот год достойно, а это значит всего лишь — дай сил и вдохновения на сегодняшний спектакль.
Сегодня не состоялись выборы в худсовет, не было таких, как Демидова, Золотухин, а они должны быть в худсовете.
Ольге Михайловне цветы преподнес и записочку…
— От тебя? Да ты что? Я ведь не смогу играть!!
Помоги нам, Господи, сыграть сегодня, плачу и рыдаю. И ужасно боюсь приезда Любимова — посмотрит и скажет: «В кого же вы превратились?» А в кого мы превратились? Черт его знает. Не надо было уезжать. Вот и не превратились бы…
27декабря. Суббота
Так работаешь, работаешь, а уважаемый человек Шифферс с английской дамой говорит, что «Мизантроп» — это туфта, мыльный пузырь, действие ни про что и, «если бы не мое нежное отношение к тебе, я бы ушел после 10-минутного наблюдения». Очень ругали Яковлеву — он просто слепой и глухой. При чем тут мальчик в ковбойке, кувыркающийся в антракте и пр. В общем, разбили, разгромили и пр.
Любимов в заявлении и письме к Горбачеву одобрил политику генсека в отношении эмиграции, А.Д.Сахарова и пр. Сказал, что ему звонила актриса из его театра с предложением пойти в посольство и написать бумагу с просьбой. Он знает о письме учеников-артистов и что к нему отнеслись положительно… Он хотел бы, чтобы те артисты, что ушли из театра, нашли возможность соединиться и начать восстанавливать спектакль «В.Высоцкий» и пр.
250
Борис Дьяченко, в то время актер Театра на Таганке.
251
Елена Габец, актриса Театра на Таганке