Страница 116 из 120
7 октября. Среда — мои день
Молитва. Зарядка!!!
А Господь услышал мою молитву о хорошем дне — и я, сам того не ожидая, вышел на репетицию «Марата», подловил момент и пошел в монолог и заслужил от шефа комплименты. «Наш старейший артист начал репетировать… показал молодым пример… знает текст… ну, иногда… и подтянулись все…» — ну, и так далее. И я без малого три монолога «прошил», и это важно для меня. Присутствовал Мартынов [355], музыку которого пока я не могу освоить, да и не осваивал всерьез, но там что-то есть, и надо раздраконить, но прежде — НОТКИ.
«Кормилец» — Володя Высоцкий — так обозначил я рисунок Елина 68-го года; теперь у меня, в рамке, под оргстеклом. Да, так сложилась моя жизнь, что во многом Владимир помогает мне деньги добыть. В любой программе моей он весомое место занимает — и в смысле метража, и в смысле качества. Уж я про книжку молчу… Дневники — и пр. Так что Кормилец — теперь не в рулоне скрученный с 82-го года — а в рамку багетовую обрамлен и заряжает меня на де Сада.
12 ноября. Четверг
Молитва, зарядка, кофе, душ.
Брожу я по кругу, среди старых газет, в сцене Авенира-дяди [356]… Поднимаю с полу газету и читаю в «Московском К.» от 29 октября следующее:
«Лежу на коечке в коридоре, потому что больница переполнена, довольный, потому что утром кашу дают, и вдруг идет Володя Высоцкий. А мы уже знали друг друга. Он лежал у своего приятеля ниже этажом, в процедурной, и предложил перебраться к нему. Чего у него только в процедурной не было — шашлыки приносили, рыбу, конфеты, стояла пара ящиков коньяка от поклонников. Я банковал по-черному, кормил всех ребят. Высоцкий тогда еще мало снимался, популярность была больше кассетная, и его не очень узнавали на улицах. На Валеру Золотухина была потрясающая реакция, Валера был очень популярен, его узнавали за квартал, и я, когда шел с ними, видел краем глаза, как Володя ревнует. Это на него действовало.
Я слышал много телефонных разговоров, лежа с ним в одной палате, — с кем и как он говорил. И с кем он говорил уважительно, и даже чуть-чуть побаивался, так это с Валерой Золотухиным. Потому что Валера выдавал ему по телефону очень серьезные вещи. Он говорил, что Петрович сейчас вообще выгоняет, ты приди в себя; он с ним говорил очень жестко, и Высоцкий его слушался: «Валерка абсолютно прав, он умница и артист замечательный». Это я слышал и Валерию никогда об этом не говорил. После больницы Володя пригласил меня на один концерт — я заработал 10 рублей. Я его объявил, и он дал мне за это червонец».
Вот такая нечаянная радость с пола, после слова Авенира:
— А почему вы именно эту газету храните, гражданин?
— А я ее не храню, какая попалась.
И рассказал это Олег Марусев [357], и ему надо позвонить.
20 ноября. Пятница
Молитва, зарядка, душ, кофе.
Вчера — первый прогон; шеф доволен как бы первым. Публика в недоумении, как мне кажется…
А у меня сегодня (на сцене пишу) радость нечаянная. На распевке газетку коллеги читают — рецензия на «Марат-Сад»: «И изумительный де Сад…» и пр. И шеф сразу: «Создатель бессмертного образа де Сада. Как дела?» Мои дела, Ю.П., неотрывны от ваших, неотделимы… как в «Мастере»… Помянут тебя, помянут и меня и т. д.
21 ноября
Молитва, суббота, у генерала, холодно.
«И совершенно изумителен Сад, которого играет Золотухин. Этот мрачный, страдающий сумасшедший мудрец, дирижируя спектаклем в спектакле, держа в руках его ниточки, находится где-то в другом мире, который не доступен ни тирану-директору, ни его пациентам, ни зрителям, ни, возможно, режиссеру Любимову». Последнее мне особенно нравится, импонирует.
И вчера Каталина посылала мне воздушные поцелуи, показывала жестами свой восторг от Линдт [358]и мне — на большой палец, дескать, выбор твой, Валера, офигителен… А Каталина, как всегда, — главный оценщик, рецензент и инструмент воздействия на мнение и действия Любимова. А шеф преподнесенные ему вчера цветы мамой Бэби отдал любимой своей и моей Шарлотте Корде. Так что я не понимаю — не зря я связался, что ли? Забросить свои рукописи, романы… С августа три с половиной месяца многостаночник, с утра до вечера в театре… Неужели не зря? Но я получаю удовольствие от игры, от текста, от себя и, главное, от правды — своего мира, который я себе придумал и организовал в спектакле.
23 ноября. Понедельник
Молитва, зарядка, душ.
«Юрий Любимов подтвердил свой класс».
«Поставив свой лучший спектакль за последние 10 лет, Любимов вернул «Таганку» во времена ее расцвета».
«Ему вновь после нескольких полуудач удалось уловить идеально верный тон разговора с залом…» и т. д.
Так вот — благослови, Господи, на эти два спектакля: сегодня и завтра. И не забудь про коллег моих.
24 ноября. Вторник
Молитва, зарядка, душ, кофе.
Так вот — роль села на меня как хороший, подогнанный костюм. И я вчера поставил себе проходной балл… и спектакль становится любимым… Это мое отдельное существование. На лестнице, в спектакле, на своей рещётчатой, узкой мансарде — где я держу в руках ниточки спектакля, находясь в другом мире, недоступном ни… ни… ни, возможно, режиссеру Любимову. Благодарю тебя, Господи, благодарю и добрыми, вечными словами вспоминаю Бродского — от которого оттолкнулся в поэтической характерности Вертинского.
Передо мной очень хорошая фотография — Любимов и я на репетиции «Марата»… Мрачный Любимов — нацеливающий меня на де Сада. И я — как хищник, как снайпер, киллер, следящий за дублером. И выследил, и выстрелил… вчера!
К статье в «Сегодня» Любимов не может отнестись хорошо при всем при том… — она как бы зачеркивает все спектакли в прошедшем 10-летии — полуудачи… И опять его вывозит политическая ситуация, а он руками и ногами открещивается от политического театра… Глупо! «10 дней», «Что делать?», «Мать» — кого интересует теперь, какими соображениями он руководствовался, беря эти названия для сценического воплощения?!
29 декабря. Вторник. Молитва — время 14:10
Горит свеча. Сейчас я начну играть свой последний спектакль в этом году. Господи, спаси и сохрани. Я в форме и выгляжу хорошо. Спектакль — «Марат», для меня дорогой и счастливый. В нем зажглась звезда Линдт. Да и моя работа мне доставляет радость. Дай, Господи, нам всем сегодня легкости и скорости, и пусть год уходит с хорошим…
1999
30 января. Суббота
Молитва. Зарядка!
Максимов А. [359]озадачил меня. Очень интересную историю рассказал он в полунамеках. Про тот спектакль, что он хочет и знает, как сделать, — «Моцарт и Сальери». Но ему интересен театр: свет — костюмы — звук. История сумасшедшего, закомплексованного — воображение которого рисует Моцарта и девочкой, и мальчиком, и чертом в ступе. Превращение девушки в мужчину должно совершаться на глазах публики: театр — это переодевание, превращение на глазах… И Моцарт безделицу не играет и не слушает фонограмму Спивакова, а читает Пушкина под музыку Моцарта… Нужны деньги. А потом можно договариваться с каким-то театром. У Любимова, где шла его собственная версия, — эти недопустимо со стороны Любимова, да и вообще — эти экзюперизм, декаданс и фрейдизм ему чужды…
31 января. Воскресенье
Молитва. Зарядка.
Ну никак не доберусь я до главного события — на «Марате» была госпожа вдова Вайса. Питер Вайс — автор «Марата». Наткнулась она на маркиза де Сада, который в ошейнике и халате под лестницей Домового, как таракан, продавал книжки артиста Золотухина. «Фантастик, фантастик», — приговаривала вдова и купила у меня книжицу по новой цене — 40 руб. Спектаклем потрясена. «Я хотела, чтобы это видел Питер». Сама она раз 5 оформляла этот спектакль, в том числе спектакль Брука… Восхищена Линдт, ее лицом-маской, когда лицо при всех переживаниях, эмоциях остается почти недвижимым, без гримас…
355
Владимир Мартынов, композитор, пишет музыку к спектаклям Театра на Таганке.
356
В спектакле «Шарашка» (по роману А.И.Солженицына «В круге первом»).
357
Конферансье
358
Линдт, Бэби — Ирина Линдт, актриса Театра на Таганке
359
Андрей Максимов, телерадиоведущий, постановщик спектакля «Моцарт и Сальери».