Реальность и мечта

Но секретариат СТД, в который входили драматург Александр Гельман, критик Анатолий Смелянский, актер Владислав Стржельчик и другие влиятельные в театральной среде люди, не давал развиваться местническим амбициям. Нам достаточно было горького опыта других творческих союзов: раскол у композиторов, распад Союза кинематографистов, «военные действия» между многочисленными писательскими организациями.

То, что развалилось тогда, воссоединить обратно никому не удалось. А мы сообща смогли отстоять единство, сохранить миссию СТД: налаживать, восстанавливать культурные творческие связи между театральными деятелями.

Одной из действенных мер стало учреждение в 1994 году общенациональной премии «Золотая маска» — высшей негосударственной награды за достижения в области театрального искусства, которая способствовала объединению творческих усилий всех отечественных театров на благо развития театрального дела в России. «Золотая маска» уже прочно вошла в наше театральное бытие. В ней несколько номинаций, в рамках которых работу театральных деятелей оценивают их коллеги-профессионалы. Так что премии существуют и стимулируют творческую активность, дают ориентиры на будущее.

Союз театральных деятелей сохранял за собой роль координатора театральной жизни России, а в творческую кухню театров не вмешивался, не спускал им указаний, не претендовал на всеобщее решение художественных проблем. Ведь чем больше дерзаний, попыток, проб на местах, тем разнообразнее художнический опыт театра как целого, как явления. А вот улаживать конфликты приходилось, например «междоусобную войну» в руководстве Волгоградского драматического театра. Там даже дошло до крайних мер, и на уровне Министерства культуры и СТД было вынесено решение: театр расформировать и создать новый, с другим директором, художественным руководителем и творческим коллективом.

В подобных заботах пролетело десять лет, пока я наконец не осознал, что тянуть одновременно Театр имени Вахтангова и Союз театральных деятелей для меня уже неподъемно. Тяжело стало полдня работать в одном месте и полдня в другом. Я решил больше не надрываться и сложил с себя бармы СТД, хотя меня уговаривали председательствовать еще третий срок. Только уж очень мне не хотелось уподобляться деятелям советской эпохи, которые, что называется, до победного не сдавали своих постов. А у нас в уставе было четко оговорено, что одно лицо имеет право находиться в должности председателя Союза не более двух сроков. И нельзя было рушить веру рядовых членов в справедливость и обязательность тех документов, которые принимаются наверху нашей организации.

Но тут же возникла проблема. Кого выдвинуть на освободившееся место? Ведь дело-то сложное, и нужен человек, уважаемый в профессии, умный, толковый и в том числе умеющий считать выгоды для Союза. Просили Олега Табакова и Владимира Васильева — они отказались по семейным обстоятельствам. Наталья Гундарева сослалась на то, что актерская профессия для нее важнее обязанностей функционера. Только Александр Калягин в телефонном разговоре со мной произнес: «Да, конечно!» И мы не прогадали с его кандидатурой. Недавно состоялись очередные перевыборы в СТД. Калягин по заслугам сохранил должность за собой в третий раз, и все же грустно, что пункт в уставе о двух сроках правления ненароком позабылся. А сейчас я хочу заручиться поддержкой Александра Калягина для выполнения одного важного дела. В 1987 году умер легендарный актер российской провинции Ножери Давидович Чо- нишвили. Помимо многих творческих достижений ему принадлежит особая заслуга: по его настоянию в Омске было отстроено здание для Союза театральных деятелей. Недавно об этом человеке была издана памятная книга. Только тираж крохотный — всего девятьсот экземпляров. И хочется книгу переиздать в таком количестве, чтобы наши молодые коллеги помнили о том, что настоящий артист многое может и за пределами театра.

Каким было для меня то председательское десятилетие? Сложным!

Когда меня поставили во главе СТД, а Элема Климова — Союза кинематографистов, Виктор Астафьев сказал мне: «Это только враги могли придумать, чтобы тебя и Элема Климова выдвинуть в председатели. Они хотят, чтобы вы свое основное дело не делали и плохо делали то, которое вам навязали». Действительно, логика в этом была. Климов согласился с ней и сказал: «Все! Свой срок отбуду и уйду к чертям собачьим». И ушел. А я остался. Но, совмещая две должности, сидя то в одном, то в другом кабинете, я перестал сниматься в кино, мало играл в театре. При этом ужасно уставал, но не столько от дел, сколько от бесплодных попыток что-то решить с пользой для Союза или для театра. Тогда с горечью вспоминались слова Астафьева… Но по прошествии лет я все-таки рад, что послужил нашему СТД. Ведь не ролями едиными жив человек. А сдвинуть кое-что с места все- таки удалось, хотя выше головы не прыгнешь.

Но вот я получил возможность полностью сосредоточиться на работе в Театре имени Вахтангова. И, будучи его худруком, считаю за все минувшие годы своим главным достижением, что не было внутри нашего прославленного коллектива склок и пресловутых театральных войн. Кто-то из сатириков однажды сказал, что актеры — это дети, и через паузу добавил: сукины дети. Эта цитата красноречиво доказывает, что житье-бытье в актерской среде никогда не было легким. И я всегда старался заглушать и успокаивать нарождавшиеся страсти-мордасти, не то артистам будет не до искусства. Люди нашей профессии всегда на виду. А уж при нынешнем разгуле желтой прессы и народившейся в обществе привычке мусолить жареные факты, дай только повод, и тебе не то что работать — жить спокойно не дадут. И доказывай потом, что не верблюд! Конечно, не бывало без разногласий, но в театре сор из избы выносить нельзя ни в коем случае. Мне удалось выдержать эту заповедь, поэтому нет у нас «пятой колонны» и внутренних противодействующих группировок.

Находясь во главе актерского коллектива, я также понял, что в искусстве, даже в театральном деле, где в творческий процесс вовлечены многие люди, ответственность за результат все-таки несет один человек. Ему и принимать окончательные решения. В театре это художественный руководитель, и его удел чем-то сродни уделу полководца. В случае успеха он разделяет победу с каждым солдатом своей армии, а в поражении виновен лишь сам военачальник.

На этих принципах я почти двадцать лет строил руководство театром. Только всему свой срок. Люди стареют, и меня исподволь подтачивают немощи и не дают работать в полную силу. Поэтому, зная свои возможности и болея проблемами театра, в котором служу шесть десятилетий, эту волынку я больше затягивать не хочу. С коллективом, со своими товарищами по профессии я честно объяснился и заявил, что мне пора уходить и с этой должности. И казалось бы, что может быть проще, чем сложить полномочия в связи с заявлением об уходе, но обстоятельства по-прежнему заставляют меня держаться за руль, поджидая сменщика — нового театрального худрука.

Сейчас для Театра имени Вахтангова, для всего театрального искусства наступил сложный этап. Поэтому не каждый человек, знакомый с проблемами нашего творческого цеха, согласится стать главным режиссером или художественным руководителем. Есть, конечно, есть молодые, сильные, талантливые! Но большинство из них рассуждают так: а зачем мне это надо — решать тысячи вопросов? Их легко понять. Действительность слишком часто заставляет нас заботиться о сиюминутном, наше время ускоряется, уплотняется график личных дел. Одолевает материальное. То же в театре, который перестал быть для актеров главным источником средств к существованию, и они делают в него «набеги», чтобы поддержать профессиональный уровень, не потерять контакта с живым зрителем. Но деньги делают не в театре, а в кино, сериалах, рекламе. Ради них уходят со сцены, забывая, что сквозь телевизионный кинескоп невозможно почувствовать живое дыхание, увидеть взволнованные глаза человека, сопереживающего действию на съемочной площадке. Разве может зритель, который между чашкой кофе или чая поглядывает на телеэкран, ощутить подлинный накал пьесы и оценить глубину актерского погружения в образ? Для этого нужна особая обстановка, личный настрой, наконец, отсутствие пустяшных хлопот и сосредоточенность на происходящем. А достичь этого можно, лишь глядя из темноты партера или амфитеатра на ярко освещенную сцену, где доподлинно разворачивается действо, бушуют страсти и рождаются идеи. Ведь живое искусство заставляет нашу фантазию работать, оно ратует за высокое понимание жизни против потребления усредненных норм и штампов. Но телевизор — это удобный соблазнитель, он изо дня в день ломает людям мозги, заставляет их соглашаться на дешевые полуфабрикаты, и в условиях такой беспардонной конкуренции театр теряет воздействие на зрителя.