Леннон

Эти фильмы мы воспринимали как школьную перемену. Вспоминаю, как во время съемок одного из них мы беспрестанно курили. Мы были в ужасном состоянии. Текста не знали и только хихикали, как идиоты. Обсуждая со сценаристами сюжет будущего фильма, мы бились над вопросом, куда бы это нам смотаться? Если Полу хотелось покататься на лыжах, то остальные с восторгом вопили: «Отлично! Действие должно происходить в горах!» Потом Ринго начинал ныть, что там холодно, и в итоге получилась история, которая начиналась в Гштааде, а завершалась на Карибских островах. Для нас все было возможно. Мы могли ляпнуть любую глупость, и антикризисный комитет тут же пытался претворить эту глупость в жизнь. Так мы делали кино.

Должно быть, на определенном этапе это начало мне нравиться, потому что по окончании съемок я принял предложение Дика Лестера. И на несколько долгих недель поехал подыхать от скуки в Испанию. И все ради какого-то отстойного фильма. Ожидание между съемками разных эпизодов тянулось бесконечно. Я всегда любил спонтанность. Что в кино, что в кинозвездах. Позже мы с Йоко сняли множество фильмов. Экспериментальных, основанных на ощущениях. Например о том, как муха ползает по обнаженному телу. Я говорил о спонтанности, но и у нас съемки протекали очень непросто. Попробуйте приказать что-нибудь мухе. Особенно если перед вами упрямая муха. Это могло длиться часами. К счастью, мухи не состоят в профсоюзе, иначе не миновать бы нам неприятностей.

Возвращаясь к фильму, в котором я снимался как актер… Может, он и не был таким уж дерьмом. Скажем так: он был полудерьмом. Через несколько недель работы у меня даже вспыхнул к нему некоторый интерес, потому что мой герой носил очки. Это меняло все дело. Я наконец смирился с тем фактом, что нуждаюсь в очках. И сказал себе, что был законченным кретином, столько лет прожил как в тумане только потому, что очки казались мне несовместимыми с обликом рок-музыканта. Я вступал в новую эру своей жизни: эру, в которой я собирался стать собой.

Я надевал очки и пытался вглядеться в мир, однако наркотики разворачивали мои видения на сто восемьдесят градусов. В результате я смотрел в себя. Изучал мир своей души. И мои композиции приближались к ее секретам. Если альбом Rubber Soulпоявился на свет благодаря траве, то Revolver— благодаря кислоте. Мы все тщательнее работали над студийными записями. Мы уже не воспринимали свою музыку исключительно как номера для концертов. Искали что-то новое, экспериментировали. Джордж Мартин адаптировал наши изыски к реальности. Eleanor Rigby,написанная Полом, стала первой в истории рока песней, исполнявшейся только под струнные. Теперь мы гораздо больше внимания уделяли текстам. In My life,бесспорно, стала моей первой великой песней. Ну да, понимаю, звучит глупо. Но я хочу сказать, что это была первая песня, которую я отыскал где-то в глубине себя и которая не была связана с поверхностными проявлениями моего легкого таланта.

В ту пору я начал сочинять много песен, но чувствовал, что изнутри меня гложет пустота. Меня больше ничто по-настоящему не волновало. Я был в депрессии, сам того не понимая. Сидел дома, уставившись в телевизор. Подсел на Meet the Wife [13]— мыло для английских домохозяек. Синтию моя увлеченность сериалом приводила в растерянность. Телевизор у меня дома вообще не выключался, хотя работал без звука. Ящик превратился для меня в своего рода опору, некий светящийся предмет, действовавший успокаивающе. Я мог за целый день не произнести ни слова. Рядом был сын, он играл у меня на глазах, но мне было на него плевать. Семейная жизнь не принесла мне счастья; присутствие жены меня душило, но моих страданий никто не видел, потому что удушение происходило в тишине. Синтия была ласковой и наверняка осчастливила бы многих и многих мужчин, но во мне она вызывала только копившуюся злость. Мы делили с ней эту жуткую гармонию пустоты. Наше супружество было плоским и лишенным жизни. В ту пору я часто думал о смерти. Не скажу, что меня влекло самоубийство, нет, со мной происходило нечто еще более странное: я убивал себя собственной жизнью. Я постепенно превращался в живой труп.

Не знаю, понимал ли я это тогда, но мне удалось не пойти окончательно ко дну только благодаря Полу. Он приходил ко мне, неизменно в хорошем настроении, как в пятнадцать лет. Приносил песни и говорил, что пора подумать о новом альбоме. Что хватит мне киснуть, надо работать. Пожалуй, именно в этот момент он и завладел «Битлз». Но он не крал у меня группу. Просто он вкладывал в нее больше сил, чем я. Трудно назвать это путчем. Что может быть проще, чем занять место тени? Revolverстал последним альбомом моего господства, последним альбомом, в котором я еще выступал лидером созданной мной группы. Я вел растительную жизнь, и Пол пришел, чтобы пробудить меня от летаргии и поделиться идеей альбома Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.

Когда я услышал это название, то сказал: почему бы и нет. На больший энтузиазм я был не способен. Я даже не догадывался, что альбому предстоит стать самым революционным в истории всех времен и народов. Сам я его не очень люблю и никогда не слушаю. Будь моя воля, я бы все из него повыкинул, за исключением, может быть, A Day in the Life,да и то не уверен. В то время песни, выходившие на сорокапятках, никогда не включали в альбомы. Возможно, с моей Strawberry Fields Foreverи Pe