Скованные одной цепью

— Я просто рассматриваю такую возможность.

— Давай не будем спешить с выводами. Ты сказала, что хочешь показать мне что-то связанное с Китти.

— Да. — Сьюзи принялась покусывать губы, чего Майрон уже давно за ней не замечал. Он выжидал, позволяя ей собраться с мыслями. — Понимаешь, вчера, после нашего разговора, я решила, что надо осмотреться.

— На предмет?

— Не знаю. — В голосе Сьюзи проскользнуло легкое нетерпение. — Ключ поискать, что ли. Что-то в этом роде.

— Ладно, дальше.

Сьюзи пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера.

— В общем, я заглянула на собственную страничку из «Фейсбука» и еще раз прочитала эту гнусную записку. У тебя есть хоть какое-то представление, как люди становятся фанатами по Интернету?

— Не знаю; наверное, просто регистрируются.

— Точно. Ну я и решила заняться тем, что ты мне вчера посоветовал. Принялась отыскивать брошенных любовников, или теннисных противников, или отставных музыкантов — словом, всех, кто хотел бы нам так или иначе навредить.

— Ну и?..

Сьюзи продолжала выстукивать что-то на клавиатуре.

— Я прошлась по недавним откликам, и выяснилось, что у меня в настоящее время имеется сорок пять тысяч фанатов. Так что пришлось потратить какое-то время. И в конце концов… — Она щелкнула мышью и остановилась. — Ну вот, добралась. Я просмотрела профиль одного человека, зарегистрировавшегося три недели назад, и обнаружила некоторую странность, особенно в свете того, что ты рассказал мне о своем вчерашнем походе в ночной клуб.

Сьюзи кивнула Майрону. Тот поднялся и, обогнув стол, посмотрел на экран компьютера. Нельзя сказать, что увиденное сильно его удивило. Вверху профильной странички крупным шрифтом значилось: «Китти Хаммер Болитар».

8

Китти Хаммер Болитар.

Добравшись до собственного кабинета, Майрон присмотрелся к страничке из «Фейсбука». При взгляде на фотографию исчезли последние сомнения: это его свояченица. Постарела, конечно. Следы прожитых годов заметны. Не так миловидна, как в годы расцвета теннисной карьеры, но вид тот же — дерзкий и решительный. Майрон смотрел на фотографию, пытаясь подавить приступ естественной ненависти, которую он испытывал при одной только мысли о ней.

Китти Хаммер Болитар.

Вошла Эсперанса и, не говоря ни слова, села рядом с Майроном. Кто-нибудь мог подумать, что он предпочел бы сейчас остаться один. Но Эсперанса слишком хорошо его знала. Она посмотрела на экран компьютера.

— Наш первый клиент, — произнесла она.

— Точно, — откликнулся Майрон. — Ты видела ее вчера в клубе?

— Нет. Слышала, как ты ее окликаешь, но когда повернулась, она уже исчезла.

Майрон окинул взглядом список комментариев, присланных Китти. Негусто. Кто-то играет в мафиозные войны, кто-то в «Ферму», кто-то участвует в викторинах. Майрон отметил, что у Китти сорок три друга.

— Для начала, — сказал он, — надо распечатать список друзей и посмотреть, нет ли в нем наших знакомых.

— Ладно.

Майрон открыл в компьютере фотоальбом под названием «Брэд и Китти — история любви» и начал листать страница за страницей. Эсперанса сидела рядом. Они долго молчали. Майрон просто щелкал клавишами, смотрел, снова щелкал. Жизнь. Вот что являлось его глазам. Он всегда посмеивался над фанатами социальных сетей, сам ими не пользовался и даже усматривал в них некое странное извращение, но сейчас, по мере того как продвигался вперед — щелк, щелк, — ему открывалась, ни больше ни меньше, сама жизнь, даже две.

Жизнь его брата и жизнь Китти.

Майрон видел, как они взрослеют. Здесь были фотографии, где Брэд и Китти преодолевали песчаные дюны в Намибии, путешествовали по Каталонии, любовались идолами на острове Пасхи, помогали местным жителям, ныряли с мысов в Италии, тащили рюкзаки в Тасмании, занимались археологическими раскопками в Тибете. На этих снимках, сделанных, например, в высокогорных селениях Мьянмы, Китти и Брэд щеголяли в одеждах аборигенов. На других — в шортах и футболках. Рюкзаки наличествовали почти всегда. Брэд и Китти часто позировали перед фотокамерой плечом к плечу, почти касаясь друг друга щеками. Волосы у Брэда были, как и раньше, темные, курчавые, порой они отрастали, образуя такой живописный беспорядок, что его можно было принять за растафария. [11]Он не так уж сильно изменился, его брат. Майрон присмотрелся к носу Брэда и обнаружил, что он еще немного искривился, а, впрочем, может, ему просто показалось.

Китти похудела, сделалась одновременно жилистой и хрупкой. Майрон продолжал щелкать клавишами. Как бы там ни было — и это должно было бы радовать, — на каждом снимке Китти и Брэд сияли.

— Вид у них счастливый. — Эсперанса словно прочитала его мысли.

— Да.

— Впрочем, это отпускные фотографии. Что по ним скажешь?

— Это не отпуск, — возразил Майрон. — Это их жизнь.

Рождество в Сьерра-Леоне. День благодарения в Ситке, на Аляске. Какой-то праздник в Лаосе. Свой нынешний адрес Китти обозначила так: «Затерянные уголки планеты Земля», а род занятий — «Бывшая несостоявшаяся теннисная звезда, ныне счастливая странница, надеющаяся сделать мир лучше, чем он есть!»

Эсперанса ткнула пальцем в слова «род занятий» и скорчила гримасу.

Покончив с первым альбомом, Майрон вернулся к фотографии на профиле. Имелось еще два альбома: один — «Моя семья», другой — «Лучшее, что есть у нас в жизни, — наш сын Микки».

— Все нормально? — спросила Эсперанса.

— Вполне.

— В таком случае давай посмотрим.

Майрон кликнул файл Микки, и на экране появились квадратики — небольшие иконоподобные снимки. Какое-то время он просто смотрел, не выпуская из рук мышь. Эсперанса тоже сидела не двигаясь. Потом, почти автоматически, Майрон принялся просматривать фотографии мальчика, начиная со старых, младенческих и заканчивая совсем недавними, когда парнишке, наверное, сравнялось пятнадцать. Эсперанса наклонилась, стараясь получше рассмотреть мелькающие изображения, и вдруг сдавленно прошептала: «Боже мой».

Майрон промолчал.

— Отмотай-ка назад.

— Тебя какой снимок интересует?

— Сам знаешь какой.

Это правда, он знал. Майрон вывел на экран фотографию Микки, игравшего в баскетбол. Вообще-то подобных снимков, когда мальчик бросает мяч в кольцо, было много — сделаны в Кении, Сербии, Израиле, — но только на этой Микки словно завис в воздухе. Кисть отведена назад, мяч у лба. Его противник, ростом повыше, старается блокировать бросок, но у него это явно не получится. И дело не просто в том, что Микки высоко прыгал, он еще умел зависнуть в воздухе, уходя таким образом от выброшенной навстречу руки. Майрон едва ли не воочию видел этот мягкий бросок с обратным вращением, видел, как мяч летит в кольцо.

— Можно констатировать очевидное? — спросила Эсперанса.

— Валяй.

— Твой стиль. Можно подумать, что это тебя снимали.

Майрон промолчал.

— Неужели у тебя был такой чудной перманент?

— Никакого перманента не было!

— Ладно, пусть естественные локоны, исчезнувшие, когда тебе исполнилось двадцать два.

Молчание.

— Сколько ему сейчас? — спросила Эсперанса.

— Пятнадцать.

— Ростом, кажется, он выше тебя.

— Может быть.

— И конечно, он Болитар. У него твое сложение, правда, глаза дедовы. Мне нравятся глаза твоего отца. Что-то в них есть душевное.

Майрон промолчал. Он просто рассматривал фотографии племянника, которого никогда не видел, стараясь хоть как-то разобраться в нахлынувших на него чувствах, но потом решил — пусть будет как будет.

— Итак, — заговорила Эсперанса, — что делаем дальше?

— Находим их.

— Зачем?

Майрон счел вопрос риторическим, а может, просто не подобрал убедительного ответа. Так или иначе, надо искать. После ухода Эсперансы Майрон еще раз просмотрел фотографии, на сей раз медленнее. Закончив, открыл свою почту и навел курсор на нужное окошко. Появилась фотография Китти. Он написал письмо, стер, снова написал. Не те слова, не те. Как всегда. К тому же слишком длинно, слишком много объяснений, наставлений, а еще всех этих «с одной стороны, с другой стороны». В конце концов Майрон сделал последнюю попытку, оставив на этот раз три слова: «Извини меня, пожалуйста».

11

Растафарианство — религиозное течение в христианстве, возникшее в 30-е гг. XX в. на Ямайке и обожествляющее императора Эфиопии Хайле Селассие I как посланца Всевышнего на земле.