Самозванцы

— Милейший и драгоценнейший поэт!

Голос Серафина Смита нарушил ход его мыслей и пробудил его от одного из самых глубоких поэтических озарений. Нельсон поднял голову и увидел изящного бразильца в джинсах, тенниске «Рибок» и рубашке с коротким рукавом, из-под которой некрасиво выпячивался живот. Типичный наряд государственного служащего для выходного дня. Омайра Тинахо, напротив, была в том же белом костюме, что и днем.

— Мы, кажется, помешали твоему вдохновению, да? — спросила она. — Ну, тогда ничего другого не остается, как пойти с нами поужинать.

Все трое перешли на другую сторону улицы и вошли в огромный ресторан.

— Здесь лучше заказывать много блюд, — сказал Серафин Смит. — Предлагаю, чтобы каждый выбрал по два, и каждый попробует все.

Предложение было принято. Нельсон заказал пиво. Смит и Омайра предпочли холодную воду. Было жарко.

— Как проходит конгресс?

— Успешно, очень успешно, — ответил Рубенс. — Сегодня один китайский коллега рассказал нам об интереснейшем случае, не так ли, доктор? Представляете, молодой человек с ожогами третьей степени в прямой кишке — от кипятка. Редкостный случай. Его лечат традиционными средствами, он уже почти здоров. Это чудо.

— Кипятком? — переспросил Нельсон. — Как это могло случиться?

— Мы не знаем, — ответила доктор Тинахо. — Причины болезней — профессиональная тайна. Но должна вам признаться, друг мой, что я задавалась тем же вопросом, особенно потому, что ожоги очень глубокие.

— Вы тоже принадлежите к спиритуалистской школе? — обратился Нельсон к доктору Тинахо.

— А что это такое?

Это течение в проктологии, очень модное сейчас в Соединенных Штатах, — вмешался Серафим. — Они учитывают не только научные данные, но и другие факторы, такие, как вкус, удовольствие, состояние души.

— Ах, как интересно, — сказала Тинахо. — Ну, мы на Кубе все это всегда принимали в расчет. Но только не говорите мне, что мы весь вечер проведем вот так, разговаривая о работе.

— Вы правы, — признал Нельсон. — Это просто чтобы, так сказать, сломать лед.

— Эй, парень, — игриво произнесла Омайра, — на Кубе лед ломают с помощью ложки.

Тинахо рассказала, что она — врач в центральной больнице Гаваны, замужем за педиатром, у нее два уже взрослых сына, двадцати двух и двадцати девяти лет. Один, Гастон, учится на адвоката. Другой, Сесар, — ветеринар, работает на ферме в Сантьяго. Серафин Смит стал говорить о своих трех дочерях, которые уже ходили в колледж, — их звали Дженнифер, Ванесса и Соня Патрисия. Нельсон признался, что не хочет детей, потому что отцовство несовместимо с творчеством, по крайней мере как он его понимает.

— А твоя жена что на это говорит? — спросила Омайра.

— Ну, она меня поддерживает, — ответил Нельсон. — С тех пор как мы поженились, мы во всем согласны. Жизнь писателя нелегка. Он должен всеми силами сосредоточиться на творчестве, иначе не добьется успеха.

— Ну, желаю тебе получить Нобелевскую премию, парень, — пошутила Омайра, — потому что это огромная жертва!

Нельсон уловил в этой фразе скрытую насмешку. Тогда он подозвал официанта и заказал бутылку вина.

— Мы переходим на трансцендентальные темы, — сказал он. — Нам не хватает чего-то более душевного, позвольте заметить.

Официант разлил им по бокалам китайское вино, и все трое, попробовав, скорчили гримасу. Оно было слишком крепким. Нельсон внимательно изучил бутылку и увидел, что напиток, именуемый действительно вином, представлял собой рисовый ликер.

— Все равно, это полезно для пищеварения и вообще неплохо. — Серафим Смит поднял свой бокал. — Позвольте тост: за свободу народов, за освобождение эксплуатируемых классов, за то, чтобы над преступниками свершилось правосудие, чтобы отношения между Севером и Югом были более справедливыми, и прежде всего чтобы конечный отрезок ухабистой дороги пищеварения перестал быть для человека ловушкой; в общем, за благородную науку проктологию, ура!

— Ура! — сказала Омайра. — Послушай, дорогой, я тебя отвезу в Гавану, чтобы ты прочел нам лекцию.

— Ура! — подхватил Нельсон и снова разлил вино; потом поднял свой бокал, откашлялся и сказал: — За союз народов, которые говорят по-испански и по-португальски, за глобализацию, которая бы учитывала достоинство индивида, за язык Дон Кихота, за болеро, за кумбию, за самбу, за креольские вальсы, за американских негров, за стихи Гильена, Неруды и Сесара Вальехо, за прозу Лесамы и Рульфо, за «Подземелья свободы» Жоржа Амаду и за прекрасных женщин нашей земли, особенно за вас, доктор Тинахо, ура!

Они опустошили бокалы, но тут же наполнили их снова. Очередь была за доктором Тинахо.

— Вы ставите меня в неловкое положение, кабальерос, — произнесла Омайра. — Ну что, теперь слово за мной? Тогда я вот что скажу: за андеко-карибское братство, за фольклор и народное искусство, за интернационализм и солидарность, за то, чтоб наша культура нашла отклик здесь, на Востоке, чтобы три «южака», как называют нас в Испании, могли счастливо напиться здесь, в Пекине, за телесериалы, за мамбу и ча-ча-ча, за ром, водку, кашасу и писко — за все то, что нас объединяет, а таких вещей много, друзья мои, — ура!

Они обнялись все втроем поверх стола. У Рубенса Серафина Смита глаза наполнились слезами. Нельсон еле сдерживался. Тут принесли еще бутылку рисового ликера, и троица продолжила с ностальгией и нежностью перечислять всего, что так далеко, в этой злополучной стране, заставляло их чувствовать свое братство.

— Мне из вашей национальной еды больше всего нравится ропа вьеха, — сказал Нельсон Омайре, — хотя морос и кристианос — тоже пальчики оближешь.

— Это все хорошо, — перебил Рубенс, — но не забывайте, пожалуйста, о мохито, короле карибских коктейлей.

— Ах, кабальерос, что мне больше всего нравится в мохито — так это жевать листик мяты. А дайкири? У меня прямо слюнки текут. Ну да что вы мне говорите про кубинскую кухню, доктор Серафин! Ваша фейжоада — изысканнейшее блюдо. А вы, Нельсон, с вашими антикучос и рагу из курицы под острым соусом, — вы всем фору дадите!

В полночь ресторан закрыли, и троица вышла на улицу. Жара спала, дул свежий ветерок.

— Я здесь знаю одно местечко на углу, где играют латиноамериканскую музыку, — сказала Омайра. — Пойдем те, сеньоры, я плачу за первый танец.

Заведение называлось «Сальса Кабана». Нельсон очень удивился, увидев, что там живой оркестр — колумбийский оркестр! В баре было полно народу. Молодой бармен англосаксонской наружности разливал коктейли, жонглируя бутылками. Они сели рядом с танцплощадкой и заказали танец кубалибре.

— Ах, компаньерос, у меня ноги сами просятся в пляс!

Рубенс пригласил Омайру, а Нельсон остался за столиком, разглядывая собравшуюся публику. Молодые китаянки танцевали очень раскованно. Здесь были служащие в галстуках и чрезвычайно элегантные дамы. Вдруг он заметил, что с него не сводит глаз прекраснейшая блондинка. На ней была агрессивная мини-юбка, декольте походило на дачный балкон. Через минуту девушка улыбнулась ему и сделала жест, который, по крайней мере в Лиме, означал: «Иди сюда, красавчик, поближе». Он почувствовал себя супергероем. Значит, он еще может понравиться привлекательной девушке. Едва он собрался подняться, его спутники вернулись к столу.

— Музыка хороша, поэт, — сказал ему Рубенс, — но я вижу, что на вас положили глаз для другого танца.

Доктор Тинахо обернулась, чтобы посмотреть на девушку, и сказала Нельсону:

— Не хочу быть занудой, парень, но эта крошка тут работает.

— Ты хочешь сказать, она…

— Именно, дорогуша. Труженица любовного фронта.

Нельсон пригласил доктора Тинахо на танец и, под властью опьянения, начал придвигаться к ней ближе. Она была очень красива. Может, удастся ее соблазнить? Танцуя, он чувствовал ее талию, прикосновения ее ног. Во время одного из поворотов он заглянул Омайре в вырез и увидел соблазнительные округлости. Он снова сдержался. Потом, в разгар танца, он почувствовал, что Омайра прикасается к нему бедрами. Она что, тоже хочет его завести? Когда музыка закончилась, он хотел удержать ее на площадке, но дама вырвалась, чтобы вернуться к столику.