Двойная рокировка

Молоток с громким стуком опустился на стол.

— Я могу посмотреть номер карточки? Один девятнадцать. Спасибо, Джессика. Лот номер два…

Аукцион пошел своим чередом. Покупатели ерзали на стульях, листали каталог и перешептывались. Над головой аукциониста висело табло, на котором указывались текущие цены в фунтах, долларах, евро и иенах. Справа от стола аукциониста сидел его ассистент с ноутбуком. Слева стояла перегородка, из-за которой выносили продаваемые предметы. И хотя участники торгов имели возможность ознакомиться с ними на предаукционной выставке, Делакло нравилась эта красивая формальность.

В глубине зала расположились технические эксперты «Кристи», наблюдавшие за ходом аукциона. Со своих мест они могли видеть всех участников торгов и выявлять всякого рода нарушения, неизбежные на любом аукционе.

С тыла их защищала роскошная цветочная композиция, не позволявшая встать у них за спиной. В холле за небольшим столиком сидел сотрудник «Кристи», отвечающий на вопросы покупателей и забирающий карточки у тех, кто уже сделал покупки. Там же находились охранники. Из холла можно было спуститься по лестнице в вестибюль и выйти на улицу.

Делакло вспомнила свой первый аукцион в Париже, на который они пришли с отцом вскоре после посещения Музея Родена. Когда вынесли картину Малевича «Супрематическая композиция: белое на белом», отец заплакал и вышел из зала. Картина всегда принадлежала семье ее матери. Отец очень хотел сохранить ее, но при сложившихся финансовых обстоятельствах… Вырученных денег хватило, чтобы решить все их проблемы, отправить маленькую Женевьеву в самую лучшую закрытую школу, а затем в университет, и купить ей дом. И все это за кусок холста, который сто лет назад закрасил белой краской парень из России. Будь отец жив, он был бы счастлив, что его дочь стала изучать творчество этого парня и последовала за картиной в «Общество Малевича», купившее ее на том аукционе. Чтобы всегда быть рядом с ней, взять под свою защиту и никогда больше не терять. И вот теперь…

Бегло просмотрев каталог, Делакло обернулась. В пятом ряду сидел Рафаэль Вилаплана. Конечно, это он выставил Попову, двадцатый лот, на продажу. И наверняка уже подыскал покупателя. Интересно, сколько он рассчитывает получить? Делакло знала всех специалистов по русской живописи начала двадцатого века и ее коллекционеров. В этом котле постоянно варились одни и те же люди. И самой важной фигурой был Томас Фрей, знаменитый адвокат и коллекционер. Мир искусства весьма ограничен, а любая специализация делает его еще меньше.

Тем временем на торги выставили какую-то малопривлекательную скульптуру. «О Господи, ну и страшилище», — подумала Делакло. Но если на кусок дерьма находится желающий, готовый выложить за него деньги, то его стоимость будет равняться той сумме, на которую в конце концов раскошелится этот покупатель. Вся штука в том, что если кому-то он покажется шедевром, то остальные дружно подхватят это мнение. Делакло усмехнулась, увидев, что в борьбу за скульптуру вступили уже четверо.

— Пятнадцать тысяч… благодарю вас, мадам, джентльмен дает шестнадцать…

Четырехлетняя девочка может чихнуть на кусок бумаги, и это произведение вполне способно кому-то понравиться. И если этот кто-то будет готов заплатить за него сто тысяч фунтов, значит, такова его истинная цена. Ни больше ни меньше. Делакло перевернула страницу каталога. А если этот чих увидит конкурент и, главное, услышит предложенную цену, не исключено, что и ему захочется его приобрести. Тогда начнется война предложений и цена поползет вверх. «А ведь это идея, — подумала она. — Надо будет обойти Дэмиена Херста и монополизировать рынок чахоточного искусства. В следующий раз, когда моя маленькая племянница простудится…»

Цена произведения искусства никак не связана с его истинной ценностью. Она зависит от того, сколько людей готовы платить за него в данное время. И во многом определяется эстимейтом, или оценочной стоимостью, которую устанавливает аукционный дом. А та, в свою очередь, зависит от предшествующих продажных цен на аналогичные произведения. Если аукционный дом установит высокий эстимейт, то покупатели сочтут произведение более ценным, чем оно является на самом деле, но если цену задерут слишком высоко, покупателей может вообще не оказаться. Если же оценочная стоимость будет занижена, произведение потеряет презентабельность, но зато приобретет больше потенциальных покупателей, которые разогреют торги, в результате чего конечная цена может оказаться значительно выше. По мнению Делакло, цены часто назначались с потолка. Они там, наверное, приносят в жертву кур и выставляют эстимейты по расположению внутренностей. Она чуть заметно улыбнулась.

На чем они остановились? Лот номер восемь, небольшой рисунок Кузнецова. Тот, вероятно, потратил на него минут десять. Эскиз, сделанный в ванной, абстрактная композиция, которую художник набросал между прочим и никогда к ней больше не возвращался. Возможно, он задумывал какое-то монументальное произведение, способное стать вершиной его творчества, но дело не выгорело. Все ограничилось листком бумаги, на котором ручкой нанесли несколько линий. Милая вещица, но без истории, повышающей стоимость. Ее место в творчестве художника весьма неопределенно. Но на сегодняшних торгах на этот лот нашлось три покупателя. И стартовая цена составила три тысячи фунтов, что довольно много для подобного произведения. Вероятно, таким образом пытались возбудить интерес к не слишком известной вещице.

— Любопытно, а какова его настоящая цена? — спросил кто-то за спиной у Делакло.

Явно новичок. Такого понятия как «настоящая цена» здесь просто не существует. Стоимость произведения — это некое число, таинственным образом извлеченное из стратосферы. Она складывается из таких факторов, как раритетность и мастерство исполнения, степень внушаемости и количество потенциальных покупателей, их состоятельность, а также раскрученность данного произведения. Цветная фотография в каталоге вызовет больше интереса, чем черно-белая или один текст. И чем она больше, тем лучше, особенно если это разворот на две страницы. Для картины Тициана, проданной не так давно за тринадцать миллионов долларов, вообще устроили отдельные торги, о которых заранее сообщила вся мировая пресса. Поэтому лучше прикинуть, сколько вы лично могли бы заплатить за данное произведение, чем интересоваться его действительной ценой.

В зале аукционист продолжал дирижировать процессом, и делал это весьма умело. Ведя торги в спокойной и неспешной манере, он тем не менее держал покупателей в приятном напряжении. Забредшие на аукцион туристы были поражены медлительностью и размеренностью его речи, что весьма отличалось от их прежнего опыта, в большинстве случаев ограниченного дешевыми распродажами и ярмарочными торгами. Там аукционисты молотили языком без остановки, приводя покупателей в неистовство и заставляя их терять голову и забывать, зачем они здесь, где оставили ключи от машины и какой была девичья фамилия их матери… Слова произносятся с бешеной скоростью, чтобы сэкономить время и сбить с толку обывателя. За четыре часа надо продать восемь сотен бычков, а ошалевший покупатель легче расстается с деньгами.

Здесь же не было никакой лихорадочности, лишь напряженная сосредоточенность и взволнованное биение сердец. Словно вы смотрите триллер, пребывая в состоянии тревожного ожидания. Такого рода эмоции весьма заразительны.

Аукционист отчетливо произносил текст, ни на минуту не теряя контроль над ситуацией. Он представлял лоты и вел торги, не называя фамилий покупателей и не допуская неоправданных пауз. От участников торгов требовалась определенная живость, но их никогда не подгоняли. Неискушенный наблюдатель вряд ли бы понял, кто участвует в торгах. Намерения покупателя могли выражаться трепетанием ноздрей, помаргиванием или телефонным звонком аукционисту. После первой четкой заявки о своем дальнейшем участии покупатель мог сигнализировать едва различимыми знаками.

Стремление к анонимности было вполне объяснимым. Частные лица избегали шумихи вокруг своих приобретений и не хотели иметь дело с доброжелателями и дилерами, предлагающими выгодно перепродать покупку. Это была одна из причин, по которой Делакло всегда находилась в центре событий, отслеживая каждую заявку и стараясь не упустить ни одного покупателя. Именно поэтому она посещала все аукционы, где продавались работы Малевича. Ведь купленные произведения могли потом бесследно исчезнуть, осев в каком-нибудь частном особняке в любой части света. Музеи всегда интересуются теми, кто способен оказать им финансовую помощь. Проигравший конкурент может попытаться провернуть частную сделку. Пресса жаждет сенсаций и горячих новостей. И только аукционные дома строго соблюдают кодекс чести, не позволяющий раскрывать анонимность продавцов и покупателей без их согласия.