Покров для архиепископа

— Вы хотите сказать, что Вигхарда убил кто-то из тех, кто недоволен успехом Кентербери на соборе в монастыре Хильды?

— Ну, для такого вывода все же пока недостаточно оснований.

— В таком случае, зачем я здесь?

— Чтобы помочь нам, сестра Фидельма, — раздался другой голос. — Если, конечно, вы согласитесь.

Фидельма оглянулась и увидела высокую худую фигуру епископа Геласия, который шаркающей походкой отошел от двери, задрапированной занавесом. Очевидно, на протяжении всего допроса он стоял там и слушал.

Фидельма неуверенно поднялась в знак почтения.

Геласий протянул вперед левую руку. На этот раз Фидельма даже не пожала ее, а лишь поприветствовала его коротким поклоном, сложив ладони перед собой. Тонкая линия ее плотно сжатых губ не дрогнула. Если эти римляне пытаются обвинить ее в причастности к смерти Вигхарда, она уже не обязана изображать почтительную покорность. Геласий вздохнул и расположился на стуле, который освободил Марин. Комендант Латеранского дворца стоял рядом, немного позади стула.

— Приведите монаха, Марин, — распорядился Геласий. — А вы присаживайтесь, Фидельма из Кильдара.

Фидельма снова опустилась на стул, несколько ошарашенная. Казалось, Геласий обеспокоен не меньше, чем Марин: его сухое лицо выражало тревогу.

Марин сделал несколько шагов к двери и дал кому-то знак подойти.

Последовала пауза. Геласий сидел и молча глядел в огонь, а затем повернулся к двери, где стоял и терпеливо ждал человек.

Фидельма обернулась, и ее глаза расширились в изумлении.

— Брат Эадульф!

С немного усталой улыбкой Эадульф прошагал мимо коменданта и нерешительно остановился перед епископом.

— Садитесь, брат Эадульф, — сказал Геласий и указал на еще два деревянных стула, которые принес Марин.

Фидельма повернулась к Геласию с вопросом во взгляде.

Епископ развел руками и примирительно улыбнулся.

— Вы лишь подтвердили то, о чем рассказал нам брат Эадульф…

— И что же?.. — начала Фидельма, не скрывая недоумения.

— Эта история с убийством Вигхарда — дело серьезное. Пока подозреваемых нет. Вы по своей воле признали, что принадлежали к числу делегатов, которые на соборе в монастыре Хильды выступили против Кентербери. Соответственно, вы могли пожелать отомстить Вигхарду, который, будучи архиепископом-дезигнатом Кентербери, вышел из этого спора победителем.

Фидельма задохнулась от негодования. Епископ поспешно продолжил:

— Однако брат Эадульф рассказал нам об одной исключительной услуге, которую вы оказали на соборе в Витби, раскрыв тайну убийства настоятельницы Этайн.

Фидельма взглянула на Эадульфа. Тот сидел, опустив глаза, его лицо было непроницаемо.

— Это расследование я провела в сотрудничестве с братом Эадульфом. Без него едва ли удалось бы чего-либо добиться, — холодно ответила она.

— Верно, — согласился Геласий. — Но, несмотря на самые лестные отзывы, которые дал о вас брат Эадульф, нам все же было нужно удостовериться…

— В чем удостовериться? Для чего весь этот допрос?

— Сестра Фидельма, когда мы виделись с вами на днях, вы упомянули, что являетесь защитником в суде вашей страны. Брат Эадульф подтвердил это. У вас определенно есть уникальный талант разгадывать тайны.

Фидельму выводило из себя его многословие и манера начинать издалека. Почему он никак не может наконец перейти к делу и сказать то, что хотел сказать?

Епископ осторожно продолжал:

— Вы обладаете талантом, в котором остро нуждается сейчас Дворец. Мы бы хотели, чтобы вы, сестра Фидельма, вместе с братом Эадульфом провели расследование гибели Вигхарда, а также выяснили, кто похитил привезенные им с собою дары.

Воцарилось молчание; Фидельма размышляла.

— Неужели в Латеранском дворце нет своего специалиста по законам, который расследовал бы это дело? — внезапно спросила она, многозначительно посмотрев на военного коменданта.

— Есть. Рим был и остается communis patria, всеобщей родиной для мировой политики и законов, — ответил Марин, и в его голосе послышалась уязвленная гордость.

Фидельма чуть было не напомнила ему в ответ, что римское право никогда не распространялось на ее страну, законы которой имеют не менее давнюю историю, ведь они были собраны в единый свод еще при верховном короле Олламе Фодла, за восемь веков до Рождества Христова. Но сдержалась.

— В нашем городе Риме, — начал объяснять Геласий более спокойным тоном, — законом ведает Pretor Urbanis— городской претор и его помощники, они следят за соблюдением существующих законов. Но, так как в наше дело вовлечены чужеземцы, оно попадает под юрисдикцию другого претора. Он зовется Pretor Peregrinusи занимается делами, связанными с чужестранцами.

— Тогда как же мы можем помочь — ведь мои знания ограничены законами Ирландии, а брат Эадульф, бывший когда-то герефа, мировым судьей в землях саксов, знает лишь саксонское право?

Геласий поджал губы и постарался сформулировать ответ возможно осторожнее:

— Видите ли, сестра, мы, Рим, весьма чувствительны к различиям между ирландской, саксонской и бриттской Церковью. И мы осознаем свою роль в этом вопросе. Это вопрос политики, сестра Фидельма. С тех пор как тридцать лет назад ирландский епископ Куммиан попытался объединить ирландскую и бриттскую Церковь с Римской, мы неоднократно делали подобные попытки. Я еще помню, как и епископ Гонорий, и после него Иоанн писали ирландским настоятелям и епископам с просьбами не углублять пропасть, возникшую меж нами…

— Геласий, мне хорошо известно о разногласиях между теми, кто придерживается правил римской Церкви и теми, кто остался верен решениям, принятым на первом соборе, как следуем им мы, ирландцы, — прервала Фидельма. — Но какое это имеет отношение к нашему делу?

Геласий снова закусил губу, явно недовольный, что его перебили.

— Какое? — переспросил он и замолк, будто ожидая ответа. — Как я уже сказал, Его Святейшество обеспокоен этими разногласиями и надеется объединить наши Церкви в одну. Однако гибель архиепископа-дезигната Кентерберийского, произошедшая столь вскоре после успеха Кентербери в присоединении саксонской Церкви к Риму, и притом прямо во дворце Его Святейшества, может разжечь пламя разрушительной войны, которая опустошит земли ирландцев и саксов, и тогда не сможет остаться в стороне и Рим.

Фидельма неодобрительно хмыкнула.

— Не могу понять, почему.

Неожиданно ответил Марин, сохранявший молчание последние несколько минут.

— Я спрашивал вас, сестра, знаете ли вы монаха по имени Ронан Рагаллах.

— Я помню, — ответила Фидельма.

— Это он убил Вигхарда.

Фидельма приподняла бровь.

— В таком случае, — голос ее оставался ровным, — если это известно, зачем вы просите нас с братом Эадульфом расследовать это дело? Ведь виновный уже найден.

Геласий беспомощно поднял руки. Он был определенно не доволен ходом беседы.

— Ради политики, — серьезно сказал он. — Чтобы избежать войны. Вот для чего нам нужна ваша помощь, Фидельма из Кильдара. Вигхард принадлежал к римской вере. Вигхард убит прямо во дворце Его Святейшества. У саксонских королевств, которые согласились следовать уставу Рима и теперь считают Кентербери центром своей Церкви, неизбежно возникнут вопросы. Если Рим ответит, что Вигхарда убил монах-ирландец, это разозлит саксов. А ирландцы, в свою очередь, скажут, что эта версия, особенно в свете их недавнего поражения, слишком удобна Риму и наверняка выдумана, дабы еще больше очернить их. Вполне вероятно, что саксы начнут притеснять тех ирландцев, что остались в их королевствах. В лучшем случае изгонят их из страны, а в худшем… — Он не закончил фразу. — Может начаться открытая война. Вариантов развития событий много, и все они весьма неблагоприятны.

Фидельма пристально смотрела в его встревоженное лицо.

Она осознала, что впервые разглядывает его внимательно. Прежде Геласий представлялся ей человеком в летах, еще не старым, но уже в том возрасте, когда всякая перемена воспринимается как ухудшение положения. Но теперь она видела в нем такую жизненную силу, энергию и чувство, какие она привыкла видеть в молодых; перед ней был смелый и решительный мужчина без тени той покорности, смирения и терпения, что свойственны почтенному возрасту.