Страница 39 из 75
— Мой сын мертв, а ты хочешь, чтобы я рассуждал о том, кто его убил?
Позже Болдуин сумел протолкаться сквозь толпу к Уильяму де Монте Акуто.
— Не уделишь ли мне минуту для разговора, друг мой?
— Что, тоже хочешь допросить, как этот недоумок-коронер?
— Нет. Я просто ищу истину — по приказу милорда епископа Стэплдона.
— Тогда разве может отказать тебе такой бедняк, как я? — саркастически отозвался Уильям. — У короля много советников, но мало кто пользуется таким уважением, как милорд епископ.
Саймон заговорил:
— Друг, у меня тоже сын. Прими мое сочувствие. Потерять сына — ужасно… а терпеть потом допрос этого коронера — невыносимо.
Уильям склонил голову.
— Я готов был снести ему голову с плеч.
— О твоем сыне… — прервал его Болдуин. — Когда ты заметил его отсутствие?
— В тот день, когда его нашли. В моем доме есть зал с верандами по обеим сторонам. Слуги спят под навесом между ними. Уильям спал в другом крыле дома и в последнее время… ну, между нами недавно вышла размолвка.
— Из-за чего?
— Из-за Джульетты, разумеется!
Гнев его, прорвавшись на мгновение, тут же угас, и он объяснил, помолчав:
— Мне не нравилась связь сына с нею.
— Вы с ее отцом когда-то были друзьями?
— Да, были. Но потом по его вине умерла Сесили, а он начал приобретать влияние и уже не желал иметь дело с простыми людьми, такими как я и мой сын. По его меркам, мы ничего не значили. Нет, он предпочитал проводить время с важными вельможами в их роскошных домах.
— В то время как ты…
— Я оставался там, где родился. Не отрывался от корней. Я в конечном счете простой человек. Рожден для службы и сам пробиваю себе дорогу в мире. Мое дело дает мне достаточный доход. А Генри Капун теперь рыцарь и называет себя другом Хью ле Диспенсера. Зачем я ему теперь?
— Кто мог желать зла твоему сыну?
— Только один человек, — угрюмо проговорил Уильям. — Генри Капун ненавидит меня и ни перед чем не остановится, чтобы меня погубить. Он мог убить Уильяма, просто чтобы причинить зло мне. Бедняга Уильям.
— Ты полагаешь, он и дочь мог убить, лишь бы добраться до тебя? — резко спросил Болдуин.
Уильям взглянул на него.
— Через него я лишился своей единственной любви. Моей Сесили. Она умерла, потому что слишком торопилась подарить ему сына. Она не готова была к новым родам после рождения малютки Джульетты, но этот дьявол всегда был ненасытным, и она снова забеременела. Роды убили ее.
— А его сын, Тимоти, — он от другой жены?
— Да, после смерти Сесили Генри женился на Эдит, и Эдит родила ему Тимоти, но она тоже умерла в голодный год семь лет назад.
— А все-таки, — настаивал Саймон, — он ведь наверняка любил дочь?
Уильям утер лицо ладонью.
— Прости меня, Господи, за эти слова, но я сомневаюсь. Он видел в ней вещь для продажи. Не более того. Если бы она стала для него бесполезна, он бы отбросил ее с той же легкостью, с какой отбрасывают сломанную трость.
Когда возчик подъехал к воротам, Джона послали за келарем. Лоуренс вел все дела с поставщиками провизии.
Джон увидел его среди людей, окруживших убитых и коронера, и уже бежал к нему, когда увидел, как к монаху подходят Саймон и Болдуин. Эти двое, с их непривычным выговором, чем-то тревожили его. Особенно рыцарь с такими черными, пронзительными глазами. Джон только надеялся, что Лоуренс не попадет в беду.
Прошлогодний арест настоятеля Уолтера взбудоражил братию. Мысль, что главу обители могут сместить и заменить по прихоти короля, выбивала из колеи. Джону было хуже всех, потому что ему было известно то, чего не знали другие. Каждый день он встречал в страхе за своего наставника, Лоуренса. Келарь участвовал в побеге Мортимера. Джон это знал. Он видел, как возвращался в ту ночь Лоуренс.
Болдуин и Саймон заметили монаха и, когда коронер приказал прервать дознание, чтобы подкрепиться, направились к нему. Саймона осенила новая мысль:
— Брат Лоуренс, ты, когда говорил о браке Джульетты, сказал, что слышал обеты. А кроме тебя, были тому свидетели?
— Я не могу говорить с вами о том венчании. Я поклялся.
Саймон понимающе прищурился.
— Когда девица вступает в брак, при ней должна быть хотя бы служанка. Была там ее служанка?
— Об этом вам придется спросить ее. Но зачем?
— Да просто хотелось бы знать…
Новый голос прервал его.
— Что тебе хотелось бы узнать, мастер?
Саймон почуял заговорившего чуть ли не раньше, чем услышал. Его окружал неприятный кислый запах, а при виде его лица Саймон понял и причину. Неудивительно, что человек, так страшно изуродованный оспой или иной подобной болезнью, внушает другим отвращение.
— Кто ты такой?
— Я тебя собирался о том же спросить, мастер. Ты так настойчиво интересуешься моим домом, что, по-моему, мог бы объяснить, о чем расспрашиваешь этого человека.
— Твоим домом? Ты — сын сэра Генри?
Знакомство с отцом Тимоти не могло удивлять, так как Саймон успел заметить, что сэра Генри знает весь Лондон, однако его сын еще более исполнился подозрительности. Одну руку он положил на плечо Саймона, вторую — на свой меч.
— Я хотел бы выяснить, кто ты такой и что тебе за дело до моей семьи.
— Вот и хорошо. Убери руку и можем поговорить, — сказал Саймон.
В ответ Тимоти до половины обнажил меч.
— Ты ответишь сейчас же или будешь отвечать моему…
Он не успел договорить: зазвенел блестящий синевой клинок Болдуина, и острие коснулось горла юноши.
— Мастер Капун, будь добр отпустить моего спутника. И, пожалуйста, убери руку от меча. Нам ведь ни к чему новое кровопролитие?
Саймон перехватил руку Тимоти и высвободил свое плечо. В глазах юнца вспыхнула злоба, но сопротивляться он не пытался. Как только рука Тимоти упала с рукояти меча, Болдуин одним плавным движением отнял свой меч и вложил его в ножны.
— Мы хотели поговорить, — напомнил Саймон, ища взглядом Лоуренса.
Келарь исчез, едва меч Бодуина скрылся в ножнах.
— О чем?
— Твоя сестра убита, а ты спрашиваешь, о чем нам говорить? Мы хотим узнать, что произошло той ночью.
— Спросите того ублюдка. Здесь был сын этого чумного борова. Уильям их убил.
— Твой отец того же мнения, — заметил Болдуин, — однако в этом мало смысла. Неужели такой человек станет убивать родного сына просто ради мести твоей семье? Твою сестру он мог бы убить, не спорю, но зачем убивать Пилигрима?
— Пилигрим любил сестру. Может, он хотел защитить ее от своего бешеного отца? Не стану притворяться, что я его понимаю.
— Ты предполагаешь, что Уильям-старший пытался убить твою сестру? Ты видел когда-нибудь, чтобы он ей угрожал?
— Не видел, но этот человек обезумел от зависти к моему отцу. Назло ему он сделает все что угодно.
Болдуин пристально разглядывал юнца. Высокомерный, озлобленный, но ведь он только что потерял сводную сестру. Горе оправдывает его.
— Разве это причина причинять зло сыну?
— А кто еще мог поступить так с Пилигримом? И тело уложено с любовью. Кто, кроме отца, стал бы так о нем заботиться?
— А не ты? — спросил Саймон.
— Я бы наплевал ему в лицо и отрезал бы яйца за то, как он обошелся с сестрой! Пусть даже она…
— Да?
— Она у отца — первое дитя. Он безумно любил ее, — буркнул Тимоти. — И неудивительно, если посмотреть на меня. Кого бы ты больше любил: сына вроде меня или такую миленькую дочурку, как она?
Болдуин не позволил отвлечь себя от вопроса. В конце концов людей, изуродованных шрамами, кругом полно.
— Говоришь, он ее изнасиловал? За это ты готов был его оскопить?
— Можно сказать и так, — уклончиво ответил Тимоти.
— Она его знала. Они позволили себе обычные вольности между мужчиной и женщиной?
— Да! Я знаю, я видел их вместе. Это было отвратительно! Словом, я ворвался к ним и не проткнул его, коварного ублюдка, насквозь только потому, что она меня схватила и удержала.