Проклятый меч

Баркер облизывает пересохшие губы и еще раз обдумывает слова, рвущиеся с губ с того момента, как вошел в офис Ласселлеса.

— Да, но могу ли я прежде еще раз взглянуть на него?

Под ярким светом ламп, на фоне пурпурного бархата меч сверкает еще сильнее. Джон Ласселлес медленно приближается к нему, попутно натягивая белоснежную хлопчатобумажную перчатку. Рядом с ним пританцовывает от возбуждения историк Уоллис Баркер, готовый прикоснуться к клинку голыми руками.

— Нельзя! — строго предупредил Ласселлес.

От резкого окрика компаньона Баркер отпрыгивает, не скрывая раздражения и страстно желая немедленно рассказать ему семейную историю о том, как сэр Грегори стал обладателем этого чудесного оружия. Однако находит в себе силы держать язык за зубами.

В соответствии с законом этот меч должен принадлежать Тринити-колледжу, в собственности которого находилось поместье Валенс в Иклтоне. Клинок был спрятан в дымовой трубе и обнаружен относительно недавно. Именно поэтому он так хорошо сохранился. Однако спившийся поэт девятнадцатого века, известный под именем Альфред Стердж Блисс, стащил его из Тринити-колледжа еще до того, как меч успели оприходовать, и продал за бесценок коллекционеру Барнуеллу. Вскоре этого поэта нашли с размозженной головой при весьма странных обстоятельствах, но тогда сей печальный факт отнесли на счет его беспутной жизни, бесконечных пьянок и пагубной привязанности к наркотикам. Поэтому меч уплыл от своих владельцев, а все следы его исчезновения были утрачены. Для Барнуелла стало большой удачей, что современная полицейская служба ищет воров гораздо эффективнее своих далеких предшественников. Во всяком случае, столь длительное пребывание этого оружия в коллекции Барнуелла помогло ему хотя бы отчасти восстановить его добропорядочную репутацию.

Именно в этот период на сцене появляется Уоллис Баркер, успешно проследивший историю клинка вплоть до древнего рода де ла Помрой. Однако сейчас он пытается связать ее с древней легендой времен норманнского завоевания и даже отыскал смутные свидетельства об истинном творце этого меча, том самом древнем оружейнике, который сотворил это чудо. И вот сейчас, упиваясь зрелищем совершенного творения, покоящегося на пурпурном бархате, он начинает рассказывать Ласселлесу эту странную историю:

— Легенда гласит, что в давние времена два брата, разлученные сразу после рождения — все подробности этого дела сейчас, разумеется, восстановить невозможно, — во время битвы при Гастингсе оказались по разные стороны враждующих. Их отец был известным оружейником по имени Брэн. Одного из братьев звали Дадда, другого — Свейн. И они совершенно случайно столкнулись во время сражения. Но самое любопытное заключается в том, что у Дадды оказался меч отца, которым он убил своего родного брата, даже не подозревая, кто на самом деле является его противником, а потом упал на собственный меч и погиб. Или что-то в этом роде. Впрочем, все детали этой истории могли стать не более чем романтическим украшением. Однако главное заключается в том, что сделанный отцом меч унес жизни обоих его сыновей.

После этих слов он пристально смотрит на Ласселлеса, который, кажется, остался равнодушным к столь душераздирающей истории. Более того, еще сильнее принялся защищать этот меч. Баркер вновь напоминает Ласселлесу имя оружейника, намекая, что обладание этим оружием, произведенным в далекие времена Брэном, непременно привлечет внимание какого-нибудь богатого покупателя.

— Если бы мне не удалось установить настоящее имя оружейника…

Ласселлес не обращает внимания на увещевания Баркера и невольно касается рукояти меча. И вдруг вздрагивает, как от удара электричеством, и понимает, что его пальцы крепко сжимают рукоять, а рука поднимает меч вверх и описывает в воздухе круг в духе легендарных поединков средневековых рыцарей. В мгновение ока Ласселлес отсекает голову Уоллиса Баркера от его грузного тела. Из раны на шее историка бьет струя крови, обагряя белую стену аукционного зала. Обезглавленное тело эксперта медленно оседает на пол, в огромную лужу крови.

— …за него могли бы заплатить намного меньше, если бы… — голос Баркера, дрогнув, переходит в шепот, словно в церкви, — в этом был кровно заинтересован определенный человек.

Выпустив из руки меч, Ласселлес мгновенно обретает чувство реальности и улыбается самодовольному и слишком чопорному Уоллису Баркеру, голова которого, к сожалению, все еще прочно сидит на толстых плечах. Затем с удивлением переводит взгляд на сверкающее лезвие клинка, боясь прикоснуться к нему снова.

— Ты, конечно же, прав, Уоллис. Богатый покупатель, предлагающий на торгах самую высокую цену, — это как раз то, что нам нужно. И скоро этот замечательный меч обретет нового владельца. Будем надеяться, что все те несчастья, о которых ты так долго рассказывал, перестанут преследовать его.

Охранник ночной смены собирается запереть парадную дверь аукционного дома, когда в дверном проеме возникает выпуклый живот грузного усатого человека, обтянутый бархатной жилеткой. Посетитель крайне возбужден, а на его широком красном лице блестят капли пота.

— Ой, слава Богу, успел, пока вы не заперли дверь! — выдыхает он. — Я сегодня встречался с мистером Ласселлесом и оставил у него свой блокнот. Конечно, я мог бы подождать до утра, но эти бумаги нужны мне сейчас для проведения исследований по заказу Британского музея.

Охранник не знает, что делать с неожиданным посетителем: Уоллис Баркер довольно часто приходит сюда, всегда удивляя его своей странной одеждой и совершенно отсутствующим взглядом. Ему и в голову не приходит поинтересоваться, что нужно этому человеку в Британском музее в десять часов вечера. Он вообще не понимает всех этих академиков с их необычными повадками и привычками. Однако впускает Баркера в здание аукционного дома, лениво наблюдая, как тот медленно поднимается по лестнице в кабинет Джона Ласселлеса, после чего возвращается к своей недочитанной газете «Сан».

Поднявшись на второй этаж, Баркер осторожно оглядывается, проверяя, ушел ли охранник. Затем проходит мимо кабинета Ласселлеса и спускается по лестнице черного хода, по которой сегодня утром аукционист провел его в тот зал. Он специально оставил там свой блокнот, чтобы иметь благовидный предлог вернуться. Конечно, он оставил его не в кабинете Ласселлеса, а в самом зале, где предусмотрительно спрятал среди толстых каталогов с подробным описанием всех лотов, выставленных для завтрашних торгов. Баркер не намерен отдавать этот меч — его меч — какому-то новому владельцу. Он давно понял, что не сможет предложить за него даже самую высокую цену, поэтому решил просто-напросто украсть до начала торгов. Альфред Стердж Блисс, легендарный поэт Викторианской эпохи, недооцененный современниками и пользовавшийся дурной репутацией, был его прапрадядюшкой, которому одно время принадлежал этот славный клинок. Именно из-за этого клинка его убил известный коллекционер сэр Грегори Барнуелл. И вот теперь Баркер пытается восстановить попранную справедливость.

Он осторожно крадется по начищенному до блеска полу аукционного зала, слабо освещенному лампами дежурного освещения. Они отбрасывают красновато-желтый свет на экспонаты завтрашних торгов, среди которых издалека виден легендарный меч де ла Помроя. Баркер медленно приближается к нему и нечаянно задевает европейскую шпагу с округлым большим эфесом. Та с грохотом падает, и он, выругавшись, наклоняется, чтобы поднять ее с пола.

Джон Ласселлес в тысячный раз просматривает аукционный каталог и даже нервно почесывается от возбуждения. Он не представляет, как можно уснуть в такую ночь, и даже не в силах покинуть свой кабинет в столь поздний час, в сотый раз проговаривая слова, которые должен произнести завтра в полдень:

— Леди и джентльмены, сейчас мы подходим к главному лоту наших торгов — самой яркой звезде в коллекции Барнуелла. На редкость хорошо сохранившийся средневековый меч с лезвием, на котором ясно видны две надписи и родовой герб семейства де ла Помрой. Лезвие меча имеет в длину приблизительно тридцать дюймов, на самом острие заметны признаки ранней переделки. Крестовина меча выполнена в форме голов двух гончих псов с разинутыми пастями и, по всей вероятности, также подвергалась частичной переделке в древние времена. На рукояти остались куски первоначальной кожи и серебряной проволоки. Датировка этого меча относится к тринадцатому веку, но существуют пока еще не подтвержденные данные, что он выкован незадолго до норманнского завоевания. Какую стартовую цену я могу назначить за этот чрезвычайно редкий и фактически уникальный экземпляр? Может, начнем со ста тысяч фунтов стерлингов?