Страница 3 из 103
Арт бросил окурок в чашку с остатками кофе, выудил из нагрудного карманчика рубашки визитную карточку и щелчком переправил мне по столешнице.
— Вот кто Панда. Просил тебя перезвонить, как придешь. Я назвал ему твое имя, так что теперь он заочно с тобой знаком.
Я взял карточку и покрутил ее в пальцах. На ней значилось:
Нью-Вестон находился от нас в сорока пяти минутах езды и был ближайшим населенным пунктом, достойным названия города. Я вопросительно наклонил голову набок, и Арт согласно кивнул в ответ на мой немой вопрос.
— Да, тот самый Панда. Имя шри-ланкийское. И сам он шриланкиец. Между прочим, это мой старый приятель: давний партнер по шахматам, выпивке и бриджу. Наши дочери ходили в одну школу. Насколько я знаю, он живет в Нью-Вестоне уже около тридцати лет. Обосновался там в то самое время, когда я пустился в странствия по миру. — Арт потянулся и зевнул, словно подспудная мысль о возрасте незамужней дочери вызвала у него сонливость.
— Есть какие-нибудь идеи относительно того, зачем он звонил? — спросил я.
Арт придвинул рабочий блокнот.
— Ж-а-а-н. Похоже, надо все-таки произносить «Ян», как считаешь? Итак, Ян. Фамилия, правда, весьма причудливая. Пу-ха-па-ев. Имеет умляут над «у» и вторым «а». Впрочем, произноси как тебе вздумается. Обитал у нас, в Линкольне. Я лично никогда его не встречал, даже никогда не слышал о нем. Умер вчера ночью. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.
Я, однако, знал больше: Пюхапэев был профессором исторического факультета Уикенденского университета. Не помню точно, какой курс он читал. Он всегда казался мне скорее предметом факультетской мебели — старой, с выцветшей, местами протертой обивкой вещью, привычной и не раздражавшей глаз, — нежели живым мыслящим существом и преподавателем. Я сказал Арту, что знаком с ним, во всяком случае, видел его и слышал о нем. Он кивнул и погладил свою бороду.
— Напишешь некролог для нашей газеты? Съезди узнай, что можно из этого выжать.
— Хорошо.
— Что у тебя еще на этой неделе? — Я потянулся было за своим блокнотом, но Арт жестом отмел мои поползновения. — Ладно, забудь об этом. Не то у меня возникнет комплекс вины из-за того, что я перегрузил тебя работой. Шутка. На самом деле меня вот что удивляет: какого черта кому-то пришло в голову звонить в связи с его смертью коронеру. Может, за этим что-то кроется? Что-нибудь сочное, вкусненькое? Но скорее всего тебе придется удовлетвориться обыкновенным некрологом. Что, впрочем, для нашей газеты тоже дело неординарное. Но ты, полагаю, настроен на нечто более интересное?
— Конечно.
Арт указал на телефон, и я позвонил в офис коронера в Нью-Вестоне.
— Патология. Говорит главный медицинский эксперт. Чем могу помочь? — Речь патолога звучала четко и отрывисто, фразы были короткими. В голосе проступали военные интонации и легкий певучий акцент.
— Я бы хотел поговорить с мистером Пандой.
— Доктором Сунатипалой, хотите вы сказать? Это он и есть. Кто со мной говорит?
— Сэр! Меня зовут Пол Томм. Т-о-м-м. Я звоню из газеты «Линкольнский курьер» по просьбе Арта Ролена.
Человек на другом конце провода рассмеялся.
— Ах да, Арт, ну конечно… Как он себя чувствует? У него все в порядке?
— У него все в порядке, и он отлично себя чувствует.
— Так-так… Вы, стало быть, звоните мне, чтобы навести справки относительно недавно умершего жителя Линкольна? Мистера… мистера… — Я услышал, как зашуршали бумаги. — Мистера Пюхапэева, так?
— Совершенно верно. Я просто хотел узнать…
— Боюсь, не могу сообщить вам ничего определенного. С утра был занят другими делами, и пока не готов сказать о мистере Пюхапэеве ни хорошего, ни плохого. Одну минуту, мне надо пройти в смотровую. — Я услышал, как открылась и закрылась дверь, и до моего слуха долетел звук шагов. — Вот он лежит. И вся комната предоставлена в его полное распоряжение. Похоже, его только что сюда привезли, да… Я смотрю прямо на него. Ну что тут можно сказать? Видно, что покойник совсем свежий, то есть умер недавно. Судя по телу и лицу, это старый человек. Очень старый. — В трубке послышался легкий скрип, о природе которого мне даже не хотелось думать. — Курильщик. Борода и усы вокруг рта желтоватые. И находятся в беспорядке, то есть взъерошены, что может свидетельствовать… Боюсь, это может свидетельствовать о чем угодно. Пока несомненно одно: этот человек дожил до седых волос, даже, я бы сказал, до желто-седых.
Я услышал звук, напоминавший шлепок, и в трубке снова прорезался голос патолога.
— Вы слушаете меня, мистер Томм? Так сразу, с первого взгляда, ничего и не скажешь за исключением того, что он курильщик. Дурная это привычка — курение. Дурная, но приятная. Ваш приятель Арт знает об этом лучше, чем кто бы то ни было. Конец, однако, неизбежен: кури — не кури, пей виски или не пей… Как это сказано? «Все умерли и в прах обратились, даже те, что постились и Богу молились». Знаете, откуда эти строки? Или у вас на уме только танцульки да фильмы про шпионов?
Я прикрыл глаза. Эти строки были мне знакомы. Да что там знакомы — я знал их!
— Это Шекспир.
— Браво и еще раз браво. Разумеется, это Шекспир. Но из какого его произведения, вот в чем вопрос?
— Возможно, нечто позднее, — предположил я, имея один шанс из шести дать правильный ответ. — Может, из «Цимбелина»?
— Отлично, молодой человек! Я впечатлен. Впрочем, произнесли вы это не слишком уверенно. А что говорил в таких случаях Мартин Лютер? Он говорил: «Грешите смело». Из этого следует, что даже свои сомнения надо озвучивать громким голосом, а не бормотать что-то себе под нос. Итак, мистер Томм, знаток Шекспира, я был бы рад болтать с вами о поэзии хоть весь день, но меня ждут мертвецы. Моя, так сказать, специфическая аудитория. Может, перезвоните мне во второй половине дня? Или завтра утром? Полагаю, к этому времени все секреты нашего покойника будут раскрыты и я смогу сообщить вам нечто более определенное. Ну, до свидания. И да пребудет с вами милость Господня.
— Ничего он не знает, и сказать ему нечего, — сообщил я Арту.
— За годы нашего знакомства Панде всегда было что сказать, — рассмеялся Арт. — Надеюсь, ты перезвонишь ему?
— Да. Сегодня вечером или завтра утром.
— А что собираешься делать сейчас?
— Сейчас? Э… где, кстати, живет наш профессор? Вернее, жил?
— Это называется брать быка за рога. Вот тебе его адрес. — Арт переправил мне по столешнице листок бумаги. — Подумай вот еще о чем: возможно, тебе придется прокатиться в Уикенден. Сколько сейчас времени? Уже за полдень? Может, сгоняешь туда во второй половине дня? Ты ведь любишь быструю езду? Или завтра? Было бы неплохо встретиться с его старыми приятелями по университету и попытаться расспросить их. Может, скажут пару теплых слов в его адрес? Почему бы нам не сделать доброе дело, если есть время? А время у нас есть. Ну так как — отдадим парню последний долг?
Я никогда не видел дом Пюхапэева, поскольку за все время обитания в Линкольне мне ни разу не довелось побывать на этой улице. Я ее просто не замечал. И неудивительно: поворот на нее скрывали плакучие ивы и здоровенные раскидистые дубы. Даже сейчас, когда листва с них облетела, я поначалу принял ее за проход между домами. Она и в самом деле была такая узкая, что по ней вряд ли смогла бы проехать большая грузовая машина. В конце, правда, чуть расширялась, но из-за росших там кустов и деревьев, загораживавших пространство, казалась тупиком. По обеим сторонам улицы сразу за поворотом с главной дороги стояли два идентичных дома, выстроенных из плитняка, с выцветшими серо-голубыми ставнями и заросшими вьюнками подъездами. Они напоминали двух молчаливых часовых, общавшихся между собой посредством знаков или телепатии. На другой улице и в другой день эта деталь, несомненно, привлекла бы мое внимание, но здесь меня больше занимал тот феномен, что хотя дым поднимался из обеих труб, ни в одном доме не было даже малейшего проблеска света.