Икона

— Уверен, что вы правы.

— Твой Отец знает, когда ты лжешь. Он видит твою душу насквозь.

Станция наполнилась грохотом. Из тоннеля вынырнул поезд. Поскольку обойти бездомного евангелиста не было никакой возможности, Мэтью перекинул ноги через низкую спинку скамьи и неверной походкой направился по липкой от жевательной резинки платформе к желтой линии. Огни надвигающегося поезда отразились в битой плитке на стенах, затем на него надвинулся квадрат поезда. Сзади доносился голос проповедника:

— Он говорил со мной о тебе. Ты один из многих потерявшихся. Грехи твои тяжелы, но Господь все прощает. Покайся и соединись с Богом.

Мимо него пронеслись несколько серебристых вагонов. Народу мало, почти все оранжевые сиденья свободны. Поезд замедлил ход, и Мэтью на секунду встретился взглядом с человеком, стоявшим у двери. Широкие глаза глубокого коричневого цвета, печальные или встревоженные, половины лица не видно. Вот он здесь — и вот его нет. Они смотрели друг на друга какое-то мгновение, но этого хватило, чтобы тело Мэтью как будто пронзил электрический разряд. Он уже видел раньше это лицо, эти глаза. Может быть, во сне. Поезд остановился, двери открылись. Мэтью вошел внутрь, но не стал садиться. Он смотрел на платформу. Бездомный все еще стоял у скамейки. Больше не глядя на Мэтью, он снова что-то бормотал. Почему-то его сумасшествие показалось менее страшным, чем то знакомое лицо в окне. Мэтью уже хотел выйти из поезда, но двери закрылись и поезд тронулся. Чтобы не упасть, Мэтью схватился за поручень. В его вагоне никого не было, в вагоне перед ним ехали две пожилые женщины. Вцепившись в поручень, Мэтью смотрел через двери в другие вагоны, ожидая, что призрак вот-вот появится снова. Или, может быть, еще что-то более пугающее. Сейчас он сожалел обо всем — о каждом своем поступке, о каждом решении, которые затягивали его все глубже в эту изматывающую погоню за иконой, уводя от скучной и такой удобной жизни. Уж лучше ему волноваться из-за карьеры или очередной подружки. Он уже не мог больше принимать эту разрушающую одержимость, этот страх, это сумасшествие. Ничего особенного не случилось. Да, он увидел чье-то лицо. Да, к нему пристал бездомный бродяга. Ну и что? Любая случайность обретала тайный смысл, отягощалась дополнительным значением.

На Семьдесят седьмой улице вместе с ним с поезда сошли несколько человек. Мэтью помчался вверх по лестнице на освещенную улицу, как будто за ним гнались демоны. В час ночи Лексингтон-авеню, с ее цветочными магазинами, кафе, копировальными центрами, была пустынна. Громыхнувшая под ногой решетка напугала его; такси, сворачивавшее на Восемнадцатую улицу, чуть было не задело. Но пустынные боковые улицы были еще хуже. День был теплый, но он почувствовал озноб. Может, он заболел? На Второй авеню работали рестораны и круглосуточные кафе, и он немного расслабился. Войдя в свой подъезд, он уронил ключи на черно-белый кафель, поднял их, уронил снова и громко выругался. Его голос эхом отозвался в пустоте лестничного колодца. Так он соседей разбудит — если, конечно, они дома. Он не был знаком ни с кем из живущих здесь. За помощью обратиться будет не к кому.

Поднявшись на два пролета, он открыл оба замка и вошел в свою тесную кухню. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что что-то было не так. В квартире горел свет. Потом он услышал, что в комнате кто-то ходит. Он уловил тихие шаги и скрип половиц, поискал взглядом какой-нибудь тяжелый предмет, и в этот момент она позвала его:

— Мэтью.

На пороге ванной стояла Ана. Ее внешний вид примерно соответствовал его внутреннему состоянию: растрепанные волосы, темные круги под глазами, мятая одежда — как будто в ней спали. Но ему показалось, что она прекрасна.

— Как ты вошла?

— Меня впустил Бенни.

— Бенни?

— Езраки. Только не говори, что ты не знаешь Бенни.

Он вспомнил это имя. Израильский друг деда. Занимается то ли маркетинговыми исследованиями, то ли еще чем-то. Бывший сотрудник МОССАД — можно подумать, что они действительно бывают «бывшими».

— Да, я знаю его. Но я не давал ему ключей.

— У него такой огромный набор отмычек; он говорит, что может открыть восемьдесят процентов всех стандартных замков в городе.

— Это успокаивает. А почему он тебя сюда привел?

— Я попала в переплет. — Она пыталась говорить как ни в чем не бывало, но голос не слушался. — Он решил, что мне лучше пока к себе не возвращаться.

Мэтью быстро закрыл бесполезные замки, а когда повернулся, она уже подбежала к нему, ударившись лбом о его подбородок.

— Извини.

— Ничего.

Несколько минут они просто стояли, прижавшись друг к другу. Он крепко сжимал ее в объятиях, ощущая под пальцами ее ребра. Это было так странно — чувствовать это успокоение, давать успокоение, находясь в таком потрясенном состоянии. Он и не думал, что когда-нибудь снова обнимет ее. Голова была забита объяснениями, обоснованиями, мольбами, которые помогли бы ему снова завоевать ее доверие. И все это казалось недостаточным и неубедительным даже ему самому. И все-таки вот она. И не надо никаких объяснений, никаких причин. Теплое дыхание на его шее, исходящий от волос запах алоэ.

— Я чувствую себя такой глупой, — прошептала она ему в воротник, — я боюсь.

— Расскажи, что случилось.

Медленно разжав руки, она уселась за маленький кухонный стол. Он приготовил чай, но оба не притронулись к нему, пока она рассказывала о Розентале, дель Карросе и встрече в соборе. Когда он закончил рассказ о своих злоключениях в Греции, было уже три часа ночи. Он держал ее руки в своих, дрожа от усталости.

— Не могу поверить, что после всего, что ты наговорила мне на прошлой неделе, ты стала охотиться за этим типом.

— Я решила, что он просто старый коллекционер, — ответила она. — Мне не показалось это опасным. Я думала, что смогу кое-что разузнать.

— Вот и разузнала, — рассмеялся он.

— Ну, в общем, он мне кое-что рассказал. Прими во внимание сам источник информации. А затем я раскрыла свой большой рот — и намекнула, что знаю кое-какие секреты. Интересно, будут ли они меня искать?

— Сомневаюсь. Они же знают, что ты под защитой.

— Может быть, они думают, что я знаю, где икона.

— А что думает Бенни?

— То же, что и ты. Они готовы были меня сцапать, потому что у них была такая возможность, но вряд ли они снова пойдут на это. Им нужна только икона. Я не могу отвязаться от этой чертовой доски даже сейчас, когда продала ее.

«Это потому, что ты разрешила мне войти в твою жизнь», — чуть было не ответил он, но удержался. Несколько мгновений они молчали.

— Итак, они исчезли, — снова заговорила Ана. — И икона, и твой крестный.

— Похоже, да. Вообще-то я догадываюсь, где он может быть.

— Правда? Где? Нет, лучше не говори мне.

— Я и не собираюсь тебе говорить. На самом деле я пытаюсь завязать со всем этим.

Она крепко сжала его руки.

— Да. Именно это мы и должны сделать.

— Я так устал.

— Тебе надо поспать. Я уже могу уйти.

— О чем ты говоришь?

— Я уверена, что опасность уже позади. Тебе нужно побыть одному.

— Ты никуда не пойдешь. Я с тебя глаз не спущу.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Но я не уверена, что смогу заснуть. Боюсь, мне будут сниться кошмары — что меня кто-то преследует.

— У меня тоже сегодня было ощущение, что меня кто-то преследует.

— Когда?

— В метро, по дороге домой. Не волнуйся, там никого не было. Просто сумасшествие. Хотя правда казалось, что кто-то или что-то идет за мной.

— Эта доска съедает тебя заживо. Пожалуйста, пообещай, что ты больше не будешь этим заниматься.

— Обещаю, — сказал он тоном, который убедил даже его самого. — Я должен забыть о ней. Я просто не создан для этого.

Она обошла вокруг стола и снова обняла его.

— Обещай мне.

— Я обещаю себе. Я хочу все это бросить. — Он закрыл глаза. — Я только молюсь о том, чтобы они оставили нас в покое.