Антоний и Клеопатра

Глава делегации синедриона начал свою речь на хорошем греческом, но так цветисто и извилисто, что ему потребовалось много времени для сообщения о том, кто они и почему их послали так далеко, чтобы увидеть триумвира Марка Антония.

— О, заткнись! — вдруг рявкнул Антоний. — Заткнись и возвращайся домой! — Он выхватил у Луцилия свиток, развернул его и свирепо потряс им. — Этот документ нашли среди бумаг Гая Кассия после Филипп. Документ устанавливает, что только Антипатру, опекуну так называемого царя Гиркана, и его сыновьям Фазелю и Ироду удалось собрать золото для Кассия. Евреи не дали ничего, кроме кубка с ядом для Антипатра. Оставляя в стороне тот факт, что золото было предназначено для неправого дела, мне ясно, что евреи значительно больше любят золото, чем Рим. Когда я приду в Иудею, что изменится? Да ничего! В Ироде я вижу человека, готового платить Риму дань и налоги, которые идут — напоминаю вам — на сохранение мира и благополучие ваших государств! Когда вы отдавали золото Кассию, вы просто финансировали его армию и флот! Кассий был кощунственный предатель, он взял то, что по праву принадлежит Риму! Ага, ты трясешься от страха, Деиотар? Поделом тебе!

«А я и забыл, — думал Деллий, слушая Антония, — как язвительно он может говорить. Он использует евреев, чтобы дать знать им всем, что милосердия от него они не дождутся».

Антоний вернулся к теме.

— От имени сената и народа Рима я приказываю: Ирод, его брат Фазель и вся его семья могут жить на любой территории, принадлежащей Риму, включая Иудею. Я не могу помешать Гиркану называть себя царем среди своего народа, но в глазах Рима он не более чем этнарх, но и не менее. Иудея не является единым государством. Это пять небольших регионов, расположенных вокруг южной части Сирии. И она останется пятью небольшими регионами. Гиркан может иметь Иерусалим, Газару и Иерихон. Фазель, сын Антипатра, будет тетрархом Сепфоры. Ирод, сын Антипатра, будет тетрархом Аматунта. И предупреждаю! Если в южной части Сирии случится какая-нибудь заварушка, я раздавлю евреев, как яичную скорлупу!

«Я сделал это, я сделал это! — мысленно воскликнул Деллий, готовый взорваться от счастья. — Антоний послушал меня!»

Ирод ждал у фонтана, но лицо его было белым, осунувшимся, он не светился от счастья, как надеялся увидеть Деллий. В чем дело? Что могло случиться? Ведь он приехал бедняком, лишенным гражданства, а уедет тетрархом.

— Ты недоволен? — удивился Деллий. — Ты победил, Ирод, даже без необходимости защищаться.

— Почему Антоний возвысил и моего брата? — вдруг резко спросил Ирод, обращаясь в пространство. — Он уравнял нас! Как я могу жениться на Мариамне, когда Фазель не только равный мне по рангу, но и старше меня? Это Фазель женится на ней!

— Спокойно, спокойно, — тихо сказал Деллий. — Это все в будущем, Ирод. А сейчас прими решение Антония как нечто большее, чем ты надеялся получить. Он на твоей стороне, у пяти воробьев только что обрезали крылья.

— Да-да, я понимаю, Деллий, но этот Марк Антоний умный! Он хочет того, чего хотят все дальновидные римляне, — равновесия. Оставить меня одного наравне с Гирканом — это решение не римлянина. Фазель и я на одной чаше, Гиркан — на другой. О, Марк Антоний, ты умный! Цезарь был гением, а тебя считали болваном. Но я увидел другого Цезаря.

Деллий смотрел, как, тяжело ступая, удаляется Ирод. Мозг его усиленно работал. «Между кратким разговором за обедом и сегодняшней аудиенцией Марк Антоний провел кое-какие исследования. Вот почему он позвал Луцилия! Какие же плуты они с Октавианом! Прикидывались, будто сожгли все бумаги Брута и Кассия! Как и Ирод, я считал Антония образованным болваном. Но он не такой, не такой! — думал пораженный Деллий. — Он хитрый и умный. Он приберет к рукам все на Востоке, возвысив одного, понизив другого, пока цари-клиенты и сатрапы не станут абсолютно его. Не Рима — его. Он отослал Октавиана в Италию с таким трудным заданием, что оно сломает столь слабого и больного юношу, но если Октавиан не сломается, Антоний будет готов».

2

Когда Антоний покинул столицу Вифинии, все просители, кроме Ирода и пяти членов синедриона, сопровождали его, продолжая уверять в своей верности новым правителям Рима, не переставая утверждать, что Брут и Кассий обманывали их, врали им, принуждали их, ай-ай-ай, силой заставляли их!

Утомившись от восточных стенаний и причитаний, Антоний не сделал того, что делали Помпей Великий, Цезарь и остальные, — не пригласил наиболее важных из них пообедать с ним и проехать в компании с ним. Нет, Марк Антоний притворился, что завсегдатаев его царского лагеря вообще не существовало на всем пути от Никомедии до Анкиры, единственного города в Галатии.

Здесь, среди холмистых, покрытых сочной травой просторов страны с лучшими пастбищами к востоку от Галлии, он волей-неволей вынужден был остановиться во дворце Деиотара и держаться с ним любезно. Из четырех дней, проведенных там, три были явно лишними, но за это время Антоний сообщил Деиотару, что тот пока сохранит свое царство. Его второму самому любимому сыну, Деиотару Филадельфу, был подарен дикий край, горная Пафлагония (в которой никто не был заинтересован), в то время как его самый любимый сын Кастор не получил ничего, и что должен делать с этим старый царь, было теперь за пределами его угасающих умственных способностей. Чтобы получить информацию о Галатии, Антоний поговорил с секретарем старого царя, знатным галатийцем Аминтой, молодым, образованным, деятельным и проницательным человеком.

— По крайней мере, — весело сказал Антоний, когда колонна римлян двинулась в Каппадокию, — мы потеряли приличный процент наших прихлебателей! Этот плаксивый идиот Кастор приволок даже человека, который обрезает ему ногти на ногах. Поразительно, что такой воин, как Деиотар, произвел на свет явного гомика.

Он говорил это Деллию, который теперь ехал на легко управляемой чалой лошади, а своенравного пони отдал Икару, прежде обреченному ходить пешком.

— Ты еще потерял Фарнака и его двор, — напомнил Деллий.

— Фу! Ему не следовало приезжать. — Губы Антония презрительно скривились. — Его отец был лучше его, а его дед до сих пор остается лучшим.

— Ты имеешь в виду великого Митридата?

— А есть другой? Вот был человек, Деллий, который почти побил Рим. Страшный.

— Помпей Магн легко победил его.

— Чушь! Это Лукулл победил его. А Помпей Магн воспользовался плодами его труда. Обычно он так и делал, этот Магн. Но его тщеславие в конце концов вышло ему боком. Он уверовал в собственное величие. Смешно подумать, чтобы кто-нибудь, римлянин он или нет, вообразил, что сможет победить Цезаря?

— Ты мог бы легко победить Цезаря, Антоний, — без тени лести сказал Деллий.

— Я? Нет, даже если бы все боги находились на моей стороне. Цезарь был один такой в своем роде, и совсем не позорно в этом признаться. Он провел более пятидесяти сражений и ни одного не проиграл. О, я побил бы Магна, если бы он был еще жив, или Лукулла, или Гая Мария. Но Цезаря? Даже Александр Великий сдался бы ему.

В голосе, высоком теноре, удивительном для такого крупного человека, не чувствовалось обиды. Да и вины тоже, подумал Деллий. Антоний полностью разделял точку зрения греков на вещи: поскольку он не поднял руки на Цезаря, он может спать спокойно. Организовать заговор — это не преступление, даже если в результате организованного заговора совершается преступление.

С песнями на марше два легиона и кавалерия Антония вступили в изрезанную ущельями страну великой красной реки Галис, такой красивой, что римляне и представить себе не могли: красные скалы, острые грани утесов и шельфов, ровная земля по обоим берегам широкого потока, лениво несущего свои воды, пока снег еще не растаял на высоких вершинах. Антоний пошел в Сирию по суше, потому что плавание по зимнему морю слишком опасно. К тому же Антоний предпочел оставаться со своими людьми до тех пор, пока не будет уверен, что они любят его больше Кассия, которому раньше принадлежали. Погода стояла холодная, но мороз чувствовался, только когда поднимался ветер, а на дне ущелий ветра почти не было. Несмотря на цвет, вода оказалась пригодной как для людей, так и для животных. Центральная Анатолия не была густо населена.