Страница 39 из 45
Брут унаследовал состояние Сервилия Цепиона, основанное на золоте Толозы. Катон скрипнул зубами и схватился обеими руками за поручни так, что побелели костяшки пальцев.
«Цепион, любимый Цепион умер. Умер один, по пути в провинцию Азия, напрасно ожидая меня. Но я не взял его за руку и не помог пересечь реку. Я опоздал на час. О жизнь, жизнь! С тех пор как я смотрел в мертвое лицо Цепиона, рыдая, стеная и воя как сумасшедший, моя жизнь изменилась. Я действительно тогда был сумасшедшим. Да и сейчас остаюсь. Какая боль! Цепиону было тридцать лет, мне двадцать семь. Скоро мне будет сорок шесть. Но кажется, что Цепион умер только вчера, и мое горе так же сильно, каким было тогда.
Брут получил наследство в соответствии с mos maiorum. Он был ближайшим родственником Цепиона по мужской линии. Сын Сервилии, его племянник. Я не завидую огромному состоянию Брута и могу утешить себя тем, что богатство Цепиона не могло попасть в более надежные руки. Я просто хочу, чтобы Брут был больше мужчиной и меньше тряпкой. Но с такой матерью чего от него ожидать? Сервилия сделала его таким, каким хотела, — покорным, полезным и пребывающим в ее воле. Как странно, что Брут нашел в себе силы оборвать нити, за которые она дергала его, и присоединился к Помпею Магну в Македонии. Этот дворовый пес Лабиен говорит, что он даже сражался в Фарсале. Может быть, изоляция от матери-гарпии так сильно переменила его? Может быть, он даже покажет свое прыщавое лицо в провинции Африка? Ха! Этому я поверю, только когда сам увижу его!»
Катон подавил зевок и пошел спать — на свой соломенный тюфяк, брошенный между жалкими неподвижными фигурами Статилла и Афенодора Кордилиона. Потрясающе скверные мореходы. Что один, что второй.
Зефир — западный ветер — продолжал дуть, но уже словно бы с севера, под углом, как раз достаточным, чтобы пятьдесят транспортов Катона шли в нужном направлении — к Африке, однако не к нужному пункту. Вместо того чтобы предъявить путешественникам пятку Италии, потом носок и наконец Сицилию, этот ветер пригнал их прямо к западному побережью греческого Пелопоннеса, к мысу Тенар, откуда они с трудом дошли до Кифер, красивого острова, где Лабиен хотел отыскать остатки войска, сбежавшего из-под Фарсала. Если он все еще был там, то не подал сигнала с берега. Подавив беспокойство, Катон поплыл дальше, к Криту, и на одиннадцатый день прошел мимо ощетинившихся утесов Криуметопона.
Гней Помпей не смог дать Катону лоцмана, но прислал к нему на день шесть самых опытных моряков, знавших восточные области Нашего моря, как некогда знали их финикийцы. Таким образом, это Катон определял местоположение флота.
Хотя они не видели других кораблей, Катон не осмеливался остановиться и взять воду где-нибудь в Греции. Поэтому на двенадцатый день он бросил якорь в незащищенной, но тихой бухте у критского острова Гавдос и там наполнил все бочки и амфоры, какие у него были, родниковой водой. Критский Гавдос был последним одиноким аванпостом ближней к ним суши, дальше простиралось Ливийское море. Ливия. Они направлялись в Ливию, где людей казнили так: обмазывали медом, потом клали на муравейник и пороли. Ливия, страна кочевников мармаридов, всегда ясного неба и, если верить греческим географам, подвижных песков.
Катон сел в лодку и объехал все транспорты, чтобы подбодрить людей.
— Друзья, берег Африки все еще далеко, но здесь мы прощаемся с дружественной землей и отправляемся в открытое море, где нас будут сопровождать только крики дельфинов и стаи тунцов. Не бойтесь! Я, Марк Порций Катон, отвечаю за вас, и я благополучно доставлю вас в Африку. Мы будем держаться вместе, мы будем грести в меру наших сил, мы будем петь песни нашей любимой Италии, мы будем твердо верить в себя и в наших богов. Мы — римляне истинной Республики, и мы выживем, чтобы сделать невыносимой жизнь Цезаря! Я клянусь в этом богом Солнца, богиней Земли и древним богом Либером!
Эта небольшая речь была встречена бурными приветствиями и улыбками.
Катон не был ни жрецом, ни авгуром, тем не менее он убил овцу и принес ее в жертву морским ларам, защитникам мореплавателей. Накрыв голову складкой тоги, он произнес молитву:
— О вы, имя которым морские лары или какое-то другое имя, более предпочтительное для вас, вы, то ли боги, то ли богини, толи бесполые божества! Мы просим вас походатайствовать за нас перед могущественным Нептуном, вашим возможным отцом. Прежде чем отправиться к берегам Африки, мы просим вас свидетельствовать перед всеми богами, насколько искренни наши мольбы сохранить нас, избавить нас от штормов и больших глубин, не рассеивать наши корабли по поверхности моря и позволить нам пристать к какому-нибудь цивилизованному месту. В соответствии с нашими соглашениями, восходящими к временам Ромула, мы приносим вам жертву, эту красивую молодую овцу, над которой был совершен обряд очищения.
На тринадцатый день флот снялся с якоря и поплыл туда, куда вели его морские лары.
Оправившись от морской болезни, Статилл покинул постель и присоединился к Катону.
— Я очень старался, но я не могу понять систему верования римлян, — сказал он, радуясь еле заметному скольжению большого, тяжелого корабля по блестящей глади моря.
— Что именно тебе непонятно, Статилл?
— Правомерность, Марк Катон. Как могут люди заключать соглашения со своими богами?
— Римляне так делают и всегда так делали. Хотя, признаюсь, не будучи жрецом, я не помню, когда именно было заключено соглашение с морскими ларами, — очень серьезно ответил Катон. — Но Луций Агенобарб как-то говорил мне, что контракты с numina, такими как лары и пенаты, заключил еще Ромул. Сохранились лишь более поздние контракты, заключенные между сенатом, народом Рима, Великой матерью и — он состроил презрительную гримасу — Исидой. Жрецы знают подробности, это их работа. Но кто выберет Марка Порция Катона в одну из коллегий понтификов, если он не может добиться, чтобы его избрали консулом даже в самый плохой год, при остальных совершенно никчемных кандидатах?
— Ты еще молод, — тихо сказал Статилл, хорошо зная, как разочаровал Катона провал на выборах четырехлетней давности. — Когда восстановится настоящее правительство Рима, ты станешь старшим консулом, выбранным всеми центуриями.
— Как получится. А сначала надо добраться до Африки.
Дни ползли медленно, флот так же медленно полз на юго-восток, главным образом на веслах. Хотя огромный парус, развернутый над каждым транспортом, периодически надувался, это мало помогало. Поникший парус заставлял еще больше налегать на весла, поэтому паруса убрали в ожидании дня, когда подует настоящий ветер.
Чтобы держать себя в форме, Катон регулярно садился на весло. Подобно торговым кораблям, транспорты имели лишь одну гребную скамью, по пятнадцать гребцов с каждого борта. Все суда были с палубами, а это означало, что гребцы сидели в самом корпусе, выносные уключины располагались намного выше воды, и грести было легко и не душно. Военные корабли — совсем другое дело. У них было несколько скамей, от двух до пяти гребцов на каждое весло, причем нижние помещались так близко к воде, что уключины приходилось закрывать кожаными клапанами от волн и от брызг. Военные галеры не предназначались для перевозки каких-либо грузов и в перерывах между сражениями никогда не были на плаву. За ними тщательно ухаживали, большую часть своей двадцатилетней службы они проводили на берегу, в укрытии. Когда Гней Помпей снялся с Коркиры, он оставил жителям острова сотни эллингов — топливо!
Поскольку Катон считал, что бескорыстный тяжелый труд — отличительный признак хорошего человека, он работал с энтузиазмом и воодушевлял остальных гребцов. Известие, что командир участвует в гребле, каким-то образом облетело все корабли, и люди заработали веслами еще энергичнее в такт ударам барабана старшего над гребцами. Учитывая каждую душу на этих кораблях, везущих солдат, а не мулов, повозки или оборудование, людей набиралось только на две команды, что означало: четыре часа гребешь — четыре часа отдыхаешь. И так днем и ночью.