Страница 25 из 45
Утром он съел маленький кусочек хлеба с медом, миску ячменной каши и почувствовал себя намного лучше.
Люди Птолемея — проще называть их так, ибо не все они были александрийцами, — укрепили ближнее селение и соединили его с горой каменными бастионами. Цезарь направил главный удар на селение, намереваясь сначала взять его, а после взять и крепость. Но между Пелузийским рукавом Нила и фортификациями Птолемея лежало пространство, которое невозможно было преодолеть. Оно полностью прошивалось залпами стрел и копий. У Митридата Пергамского, идущего с дальней стороны хребта, были свои проблемы, и помочь он не мог. Хотя селение пало, Цезарь не решался бросить своих людей под смертельный град стрел, чтобы штурмом взять высоту и одним махом со всем покончить.
Оглядывая с коня склон холма, он вдруг заметил, что неприятель несколько переоценил то малое преимущество, какое давала ему обстановка. Люди Птолемея оставили цитадель, чтобы их стрелы долетали до римлян. Цезарь позвал Децима Карфулена, седовласого ветерана, primipilus шестого легиона.
— Возьми пять когорт, Карфулен, обойди нижний ряд их обороны и захвати высоту, которую покинули эти идиоты, — жестко сказал он.
В душе он был рад, что отдых и скромная пища восстановили его обычную способность быстро оценивать ситуацию. Решение было принято автоматически, с легкостью, хотя чувствовал он себя отвратительно. О, вот он возраст! Неужели это начало конца? Тогда пусть он будет для Цезаря скорым. Только не жалкое медленное угасание с превращением в дряхлого старика!
Взятие высоты вызвало панику у «генерала» Птолемея. Всего за какой-то час Карфулен занял цитадель, и армия маленького царя была разгромлена. Тысячи солдат погибли, но некоторые из них, плотным кольцом окружившие Птолемея, сумели добраться до Пелузийского рукава и погрузиться на баржи.
Конечно, было необходимо с надлежащей церемонией принять Малахая, верховного жреца Земли Ониаса, представить его сияющему Митридату Пергамскому, сидеть с ними обоими и пить сладкое еврейское вино. Но когда на вход в палатку упала чья-то тень, Цезарь извинился и встал. Он вдруг ощутил приступ усталости и все же нашел в себе силы выйти.
— Новости о Птолемее, Руфрий?
— Да, Цезарь. Он сел на одну из барж, но повсюду царил такой хаос, что его люди не успели оттолкнуться от берега и в посудину мигом набился народ. Немного проплыв, она опрокинулась. Среди утонувших был и царь.
— Тело достали?
— Да. — Руфрий вдруг усмехнулся, его покрытое шрамами простое лицо засияло, как у мальчишки. — Но царевна Арсиноя жива. Она была в цитадели и, не поверишь, вызвала Карфулена на поединок! Размахивала мечом и кричала как сумасшедшая.
— Какая замечательная новость! — весело воскликнул Цезарь.
— Какие будут приказы? — спросил Руфрий.
— Покончив с формальностями, — Цезарь кивнул в сторону палатки, — я отправлюсь в Александрию. С собой возьму Арсиною и тело царя. Ты и наш друг Митридат все здесь подчистите, а потом с армией последуете за мной.
— Казнить ее! — раздался с трона голос фараона, когда Цезарь ввел в зал Арсиною, растрепанную, но в доспехах.
Аполлодор поклонился.
— Будет немедленно сделано, дочь Амуна-Ра.
— Хм… боюсь, что нет, — сказал Цезарь извиняющимся тоном.
Маленькая фигурка на возвышении напряглась.
— Что значит «нет»? — строго спросила Клеопатра.
— Арсиноя — моя пленница, фараон, а не твоя. Поэтому, как принято у римлян, ее отошлют в Рим для участия в моем триумфе.
— Пока сестра жива, моя жизнь в опасности! Я говорю, что она умрет, и сегодня же!
— А я говорю — нет.
— Ты — гость на этих берегах, Цезарь! Трон Египта тебе не подвластен!
— Ерунда! — раздраженно возразил Цезарь. — Я посадил тебя на этот трон, и мне подвластен любой, кто устроится на этом достаточно дорогом предмете мебели, неважно, на этих ли я берегах или где-то еще. Займись своими делами, фараон: похорони своего брата в Семе, начни восстанавливать город, съезди в Мемфис или Кирену, окружи заботами свое чрево, в котором зреет дитя. Кстати, выйди замуж за оставшегося в живых брата. Ты ведь не можешь править одна. Это не в обычае ни Египта, ни Александрии.
Он вышел. Клеопатра скинула сандалии на огромной подошве и побежала за ним, растеряв все величие, забыв о своем звании и предоставив пораженную аудиторию самой себе. Арсиноя дико захохотала. Аполлодор печально посмотрел на Хармиан и Ирас.
— Хорошо, что сегодня я не позвал сюда истолкователя, протоколиста, казначея, главного судью и начальника ночной стражи, — сказал он. — Но я думаю, мы должны позволить фараону и Цезарю самим уладить свои разногласия. И перестань смеяться, царевна. Твоя сторона проиграла войну — ты никогда не будешь править в Александрии. Самая темная, самая душная камера в подземных узилищах Семы, хлеб и вода — вот твой удел, пока Цезарь не посадит тебя на римский корабль. Не в традициях римлян казнить большую часть идущих за триумфатором пленников. Без сомнения, Цезарь освободит тебя после триумфа. Но предупреждаю, твое высочество, не вздумай вернуться в Египет. Иначе умрешь. Твоя сестра найдет чем встретить тебя.
— Как ты смеешь! — громко крикнула Клеопатра. — Как ты смеешь унижать меня, фараона, перед моими подданными?
— Тогда веди себя как фараон и не будь такой своевольной, моя дорогая, — сказал Цезарь. Стараясь успокоиться, он постукивал себя по колену. — Прежде чем предать кого-нибудь казни, сначала спроси, хочу ли этого я. Нравится тебе это или нет, Рим присутствует в Египте уже сорок лет. Когда я уеду, Рим никуда не уедет. Я намерен оставить в Александрии гарнизон римских солдат. Если ты хочешь продолжать править Египтом и Александрией, будь благоразумной, действуй обдуманно, с оглядкой на все обстоятельства. Начиная с меня. То, что я твой любовник и отец твоего будущего ребенка, теряет значение, как только твои интересы идут вразрез с интересами Рима.
— Говори Рим, подразумевай Цезарь, — с горечью пробормотала она.
— Естественно. Иди сюда, сядь и прижмись ко мне. Ребенку вредны подобные вспышки. Он не возражает, когда мы занимаемся любовью, но, я уверен, очень расстраивается, когда мы ссоримся.
— Ты тоже думаешь, что это мальчик, — сказала она, не желая садиться к нему на колени, но все же смягчаясь.
— Ха-эм и Тах-а убедили меня.
Не успел он произнести эти слова, как его тело резко дернулось, Цезарь в изумлении оглядел себя, потом упал с кресла, спина его выгнулась, руки и ноги вытянулись.
Клеопатра вскрикнула, стала звать на помощь. Не думая о своем парадном убранстве, она наклонилась к нему. Двойная корона слетела с головы и упала на пол. Лицо Цезаря стало сине-багровым, его конечности бились в конвульсиях. Продолжая кричать, пораженная Клеопатра старалась их удержать.
Вдруг все прекратилось так же неожиданно, как и началось.
Думая, что любовники известным способом избавляются от плохого настроения, Хармиан и Ирас не смели войти, пока странная нота в криках хозяйки не убедила их, что случилось нечто серьезное. Когда крики девушек добавились к крикам царицы, в покои вбежали Аполлодор, Хапд-эфане и еще три жреца. Цезарь лежал на полу с посеревшим лицом. Он дышал медленно, с трудом.
— Что с ним? — спросила Клеопатра, когда Хапд-эфане опустился рядом с ней на колени.
Он стал принюхиваться к дыханию Цезаря, слушать биение сердца.
— У него были конвульсии, фараон?
— Да, да!
— Очень сладкого вина! — крикнул жрец-врач. — Очень сладкого вина и гибкую тростинку, полую по всей длине. Побыстрей!
Пока жрецы выполняли приказ, Хармиан и Ирас подняли с пола плачущую, испуганную Клеопатру и убедили ее избавиться от излишка драгоценностей и одежд. Аполлодор орал, что чьи-то головы полетят, если сию же минуту не принесут то, что надо, а Цезарь, будучи в коме, ничего не знал об ужасе, обуявшем всех. Что будет, если правитель мира умрет прямо здесь и сейчас?