Страница 20 из 45
Новый генерал приказал впрячь волов в лебедки, регулирующие подъем шлюзных ворот, и перекрыл доступ воды к районам Дельта и Эпсилон. Район Бета и Царский квартал водоснабжения не лишились. Потом, используя искусную комбинацию однообразного механического человеческого труда и колесо старого Архимеда, Ганимед закачал в трубы соленую воду из Кибота, сел и стал ждать.
Через два дня, в течение которых вода становилась все более соленой, римляне, евреи и метики поняли, что произошло. Они запаниковали. Цезарь был вынужден лично заняться возникшей проблемой. Он вскрыл мостовую посреди Царской улицы и выкопал глубокую яму. Как только она наполнилась пресной водой, кризис миновал. Вскоре на каждой улице Дельты и Эпсилона появилось столько колодцев, словно там поработала армия кротов. Всеобщее восхищение Цезарем дошло до того, что его стали считать полубогом.
— Мы сидим на известняке, — объяснил он Симеону и Кибиру, — в котором всегда есть слои пресной воды, потому что он достаточно мягкий и легко разъедается подземными потоками. Как-никак рядом с нами самая большая в мире река.
Ожидая увидеть, какой эффект произведет соленая вода на Цезаря, Ганимед сосредоточился на артиллерийском обстреле, посылая горящие снаряды в сторону Царской улицы с той частотой, с какой его люди могли заряжать баллисты и катапульты. Но у Цезаря имелось оружие противодействия — маленькие катапульты, называемые скорпионами. Они метали короткие деревянные стрелы, которые оружейные мастера делали десятками по шаблонам, чтобы гарантировать правильную траекторию полета. Плоские крыши домов по Царской улице служили отличными площадками для скорпионов. Цезарь расставил их за деревянными балками по всей длине Царской улицы. Стрелявшие же из баллист были открытыми мишенями. Хороший стрелок из скорпиона мог легко поразить свою цель в грудь или в бок. Ганимед был вынужден загородить своих людей железными щитами, которые мешали им целиться.
Во второй половине ноября прибыл долгожданный римский флот, хотя никто в Александрии об этом не узнал. Дули такие сильные ветра, что корабли отнесло на несколько миль к западу от города. Ялик, прокравшийся в Большую гавань, направился к мысу Лохий, после того как гребцы заметили алый флаг генерала, развевающийся на фронтоне главного дворца. Они везли Цезарю сообщение от легата, который командовал флотом, и письмо от Гнея Домиция Кальвина. Хотя в сообщении говорилось, что флот очень нуждается в пресной воде, Цезарь сначала сел читать записку Кальвина.
Мне очень жаль, что не могу послать тебе два легиона, но недавние события в Понте сделали это невозможным. Фарнак высадился в Амисе, и я отправляюсь с Сестием и тридцать восьмым посмотреть, что там и как. Ситуация очень серьезная. Цезарь. В донесениях сообщается об ужасных разрушениях и о том, что у Фарнака больше ста тысяч человек. Все они — скифы, то есть дерутся как львы, если отзывы Помпея о них правдивы хоть вполовину.
Что я сумел — это послать тебе весь мой боевой флот, поскольку он вряд ли мне понадобится в кампании против царя Киммерии, ибо у того нет с собой кораблей. Лучшие в моем флоте — десять родосских трирем, быстрых, маневренных, с бронзовыми носами. Ими командует известный тебе Эвфранор, лучший адмирал, выступавший против Гнея Помпея. Еще десять военных судов — понтийские квинкверемы, очень большие, массивные, но не быстроходные. Мне также удалось превратить двадцать транспортов в военные корабли, я укрепил их носы дубом и добавил скамеек для гребцов. Думаю, лишними они не будут, раз ты собираешься в провинцию Африка, По слухам, Гней Помпей со своим флотом находится уже там. Республиканцы определенно рассчитывают на реванш. Но все равно весть о гибели Помпея Магна огорчила меня. То, что с ним сделали египтяне, ужасно.
Тридцать седьмой легион несет с собой много хорошей артиллерии. Кроме того, поскольку в Египте голод, я подумал, что тебе может понадобиться провиант. И нагрузил сорок транспортов пшеницей, нутом, маслом, беконом и очень вкусными сушеными бобами. А также бочками с соленой свининой. Эти бобы, как и свинина, идеальны для супа.
Я также поручил Митридату из Пергама собрать хотя бы еще один легион для тебя. Ему запрещено набирать армию, но я, пользуясь данными мне чрезвычайными полномочиями, отменил этот запрет. Когда он прибудет в Александрию, ведают одни боги, но он хороший человек, поэтому я уверен, что он поспешит. Кстати, он пойдет по суше, а не морем. Если ты снимешься с места раньше, оставь ему транспорты, и он нагонит тебя.
Следующее письмо тебе я отправлю из Понта. Марк Брут теперь — губернатор Киликии, но ему строго наказано заниматься одной лишь вербовкой и тренировкой солдат, а не сбором долгов.
— Я думаю, — сказал Цезарь Руфрию, сжигая письмо, — что мы немного сплутуем. Давай соберем все наши опустевшие бочки и отплывем вместе с ними из Александрии немного на запад. В открытую, не таясь. Как знать, вдруг Ганимед подумает, что его трюк с соленой водой сработал и что Цезарь покидает город, бездумно бросив свою кавалерию на произвол судьбы.
Поначалу именно так Ганимед и подумал, но тут его конный дозор наткнулся на праздно болтающуюся по берегу группу римских легионеров. Эти римляне, когда их окружили, оказались совсем неплохими парнями, но очень наивными. Они сообщили людям Ганимеда, что Цезарь никуда не уплыл, а просто берет воду из родника. Александрийские всадники поскакали галопом к своим, бросив пленников, которые возвратились к Цезарю.
— Но мы им не сказали, — заверил Руфрия младший центурион, — что наши корабли встретятся там с присланными нам на помощь судами. Они ничего не знают о них.
— Ага! — крикнул Цезарь, выслушав Руфрия. — Наш друг-кастрат теперь непременно выведет свой флот из гавани Эвноста, надеясь подстеречь тридцать пять наших транспортов-водовозов. Подсадные римские утки против александрийских ибисов, а? Где Эвфранор?
Если бы день не клонился к закату, война в Александрии могла бы на том и закончиться. Сорок квинкверем и квадрирем Ганимеда выскочили из гавани Эвноста, когда вдали показались римские транспорты, идущие против ветра, — не слишком трудная задача для гребцов на пустых кораблях. Как только александрийцы приготовились к смертоносной атаке, транспорты расступились, давая дорогу десяти родосским и десяти понтийским военным судам, за которыми следовали два десятка бывших торговых, но переоборудованных в боевые посудин. Два с половиной часа светлого времени — маловато для морского сражения, но Ганимед успел потерпеть серьезный урон. Одна его квадрирема с матросами была взята в плен, одна затонула, еще две, основательно поврежденные, потеряли свои экипажи. Военные корабли Цезаря не пострадали.
На рассвете следующего дня в Большую гавань вошли транспорты с войском и провиантом. Теперь к силам Цезаря в Александрии добавились еще пять тысяч солдат-ветеранов и тысяча нестроевых солдат и военный флот под командованием Эвфранора. А также много хорошей еды. Легионеры обрадовались. Они успели возненавидеть александрийскую пищу! Особенно масло, выжатое из семян кунжута и тыквы.
— Теперь, — объявил Цезарь, — я займу остров Фарос.
Это было достаточно легко сделать. Ганимед не горел желанием терять своих тренированных людей. Он отступил. Жители острова оказали серьезное сопротивление римлянам, но безрезультатно.
А Ганимед сосредоточился на том, чтобы спустить на воду все имеющиеся у него корабли. Победа на море вдруг стала казаться ему залогом победы на суше. Потин ежедневно присылал вести из дворца, думая, что снабжает информацией Ахиллу. Ни Цезарь, ни тем более Ганимед не удосужились сообщить ему, что Ахилла мертв. Ганимед знал, что, если Потин узнает, кто командует войском, поток сведений может иссякнуть.
В начале декабря Ганимед потерял своего информатора во дворце.
— Дело становится слишком серьезным, чтобы долее терпеть рядом шпиона, — сказал Цезарь Клеопатре. — Потин должен умереть. Ты не против?