По воле судьбы

«Как мне вынести это?»

Потрясение было столь велико, что глаза Цезаря оставались сухими.

«Как я смогу дальше жить? Мой цыпленок, моя маленькая жемчужинка. Мне скоро сорок шесть, а моя дочь умерла при родах. Так, пытаясь родить мне сына, умерла и ее мать. Все повторяется! Бедная матушка! Как я смогу посмотреть ей в лицо? Как вынесу соболезнования? Они все захотят посочувствовать, все будут искренними. Но как же мне быть? Дать им увидеть свои глаза? Глаза человека, раненного в самую душу? Показать им свою боль? Я не могу этого допустить. Моя боль — это моя боль и больше ничья. Я уже пять лет не видел мою дочурку и теперь никогда не увижу. Я едва могу вспомнить, как она выглядела. Помню лишь, что она никогда меня не огорчала. Говорят, что только хорошие люди умирают молодыми. Только идеальных людей никогда не безобразит старость. О моя Юлия! Смогу ли я это перенести?»

Он поднялся с курульного кресла, хотя совсем не чувствовал ног. Письмо, написанное в секстилии, осталось лежать на столе. Сентябрьское он сжал в руке и покинул палатку, чтобы не оставаться на грани безумия, за которой кончается все. Взгляд его был взглядом Цезаря, лицо выражало спокойствие.

— Все в порядке, Цезарь? — спросил настороженно Гиртий.

Цезарь улыбнулся.

— Да, Гиртий. — Он поднял левую руку, козырьком приставил к глазам и посмотрел на заходящее солнце. — Время идет, надо чествовать царя Мандубракия. Нельзя, чтобы бритты думали, что мы скупердяи. Особенно когда мы их угощаем их же едой. Пожалуйста, проследи, чтобы все приготовили. Я скоро буду.

Он повернулся. Невдалеке от палатки юный легионер сгребал в кучу уголья дымящегося костра. Заметив приближение генерала, паренек стал действовать энергичнее. Шутка ли? К нему шел сам Цезарь, которого он никогда не видел вблизи.

Подойдя, генерал улыбнулся.

— Не спеши гасить костер, парень. Мне нужен один живой уголек. — Цезарь посмотрел на мальчишку. — Чем же ты провинился, что вынужден выполнять эту работу в такую жару?

— Я не закрепил ремень шлема.

Цезарь наклонился и поднес тонкий свиток к слабо тлеющей головешке. Папирус загорелся. Цезарь выпрямился и держал маленький факел, пока пламя не добралось до пальцев. Только когда свиток стал разваливаться на легкие черные хлопья, он его отпустил.

— Всегда следи за своим снаряжением, солдат. Только оно отделяет тебя от пики кассия. — Он повернулся, чтобы уйти в палатку, но приостановился. — Нет, не только это, прости! Еще твое мужество и твой разум. Именно они побеждают. Но шлем, крепко сидящий на твоей голове, защищает мозги, где этот разум гнездится!

Забыв про костер, молодой легионер стоял и, открыв рот, смотрел вслед генералу.

«Какой человек! Он говорил со мной, как с приятелем! Просто, по-свойски. И на солдатском жаргоне. Откуда он его знает? Он ведь никогда не служил рядовым, это точно!»

Широко улыбнувшись, солдат стал затаптывать пепел. Генерал знал не только солдатский жаргон, но и как зовут каждого центуриона в его легионах. Ибо это был Цезарь.

Для бритонов главная цитадель Кассивелауна была неприступна. Она стояла на крутом округлом холме, окруженная укрепленным бревнами валом. Сами римляне не сумели бы отыскать ее в непролазных лесах и сделали это только с помощью Мандубракия и Тринобеллуна.

Кассивелаун был умен. После первого проигранного им сражения, когда эдуйская кавалерия, пересилив страх, обнаружила, что справиться с колесницами здешних варваров гораздо легче, чем с германскими всадниками, царь перенял тактику Фабия. Он распустил пехоту и, выставив против римлян четыре тысячи колесниц, нападал на них в лесах, а не на равнине. Колесницы вдруг появлялись среди деревьев и атаковали римских солдат, которые не могли побороть смятение перед столь архаичными средствами ведения боя.

Им было от чего прийти в ступор. Колесницы налетали на них, в каждой стояли возница и воин. У второго была под рукой куча копий. Полуголый, причудливо разрисованный, он метал их во врагов, а потом, выхватив меч, быстро, как турман, перелетал на дышло, прыгающее между парой низкорослых лошадок. Когда упряжка врезалась в гущу римских солдат, воин соскакивал с дышла и в бешеном ритме работал мечом, находясь под защитой конских копыт, от которых пятились изумленные легионеры.

К тому времени как Цезарь подступил к цитадели кассиев, его войска были сыты по горло и Британией, и колесницами, и недостатком питания. Не говоря уже об ужасной жаре. К жаре они привыкли, они могли пройти полторы тысячи миль по жаре, взяв себе не более одного дня на отдых, причем каждый нес на левом плече груз фунтов в тридцать, подвешенный на палку. Да еще тяжелая кольчуга до колен, которую они подвязывали на бедрах ремнем с мечом и кинжалом, чтобы снять с плеч дополнительный груз в двадцать фунтов. К чему они не привыкли, так это к высокой влажности. Она душила их, вынуждая снижать темп марша вдвое, то есть делать в день не более двадцати пяти миль.

Однако сейчас идти было легче. С тринобантами и небольшим отрядом пехоты, оставленным позади для защиты их полевого лагеря, его люди шли налегке, только шлемы на головах да pila в собственных руках, а не груженые на мула, приданного каждой восьмерке человек. Войдя в лес, они уже были готовы к атаке. Приказ Цезаря был конкретным: не отступать ни на шаг, от коней защищаться щитами, а копья метать в разрисованные груди возниц, чтобы потом без помех разделываться с воинами.

Чтобы поднять их боевой дух, Цезарь шел в середине колонны. Как правило, он предпочитал идти пешком, а на своего Двупалого садился только для того, чтобы с большей высоты определить дистанцию. Обычно он шел в окружении своих легатов и трибунов. Но не сегодня. Сегодня он шел рядом с Асицием, младшим центурионом десятка, обмениваясь шутками с теми, кто шел впереди и позади, кто мог его слышать.

Кассии атаковали задние ряды четырехмильной колонны римлян в узком месте, где эдуйская кавалерия не могла развернуться. Но в этот раз легионеры смело ринулись прямо на колесницы. Защищаясь щитами от града копий и грозных копыт, они вышибли из двуколок возниц и принялись за их сотоварищей. Им надоела Британия, но не хотелось возвращаться и в Галлию, не изрубив в лапшу нескольких дикарей, а в ближнем бою варварский длинный меч был несравним с римским, коротким. Колесницы в беспорядке бросились в лесную гущу и больше не появлялись.

После этого взять цитадель было легко.

— Как отобрать у ребенка игрушку! — весело сказал Асиций своему генералу.

Цезарь начал атаку одновременно с противоположных сторон. Легионеры накатились на вал, а эдуйская кавалерия, улюлюкая, перескочила через него. Кассии разбежались, многие были убиты. Цезарь захватил крепость вместе с большими запасами продовольствия, достаточными, чтобы отплатить тринобантам за помощь и сытно кормить своих людей. Но самой ужасной потерей для варваров были их колесницы. Разгоряченные легионеры порубили их на куски и сожгли. А тринобанты, весьма довольные, скрылись с трофейными лошадьми. Другой добычей практически не разжились. Британия не была богата ни золотом, ни серебром, ни жемчугами. Тут ели с глиняной обожженной посуды, а пили из рогов.

Пора было возвращаться в Длинноволосую Галлию. Приближалось время штормов, а побитые корабли римлян вряд ли могли выдержать шквалистый ветер. С хорошим запасом продовольствия, оставив тринобантов, ставших хозяевами большей части этих земель, Цезарь разместил два легиона перед многомильным обозом, а два — позади и отправился к побережью.

— Что ты намерен делать с Кассивелауном? — спросил Гай Требоний, грузно вышагивая рядом с командующим: если тот шел пешком, даже старший легат не имел права сесть на коня.

— Он попытается отыграться, — спокойно ответил Цезарь. — А потом, еще до отплытия, я заставлю его подчиниться и принять наши условия.

— Ты хочешь сказать, он опять ударит на марше?

— Сомневаюсь. Он потерял слишком много людей. Плюс еще колесницы.