По воле судьбы

— Да. Но мой брат убит свевами.

— А кто твой отец?

— Мать говорила, он был большим человеком у кельтов.

— Как его звали?

— Корнель.

— А теперь ты — вождь херусков?

— Да.

— Ты намерен противиться Риму?

— Нет, никогда.

Цезарь улыбнулся и повернулся к Герману.

— Успокойся, Арминий! — повторил он. — Я верю тебе. Возвращайся в свои владения и ничего не предпринимай. Я не хочу войны, мне нужен Амбиориг.

— Мы это знаем. Новость шла по реке, пока строился мост. Но, Цезарь, Амбиорига здесь уже нет. Он ушел к своим, к эбуронам. Так утверждают все свевы.

— Предусмотрительно с его стороны, но я сам проверю, — сказал Цезарь, улыбаясь. — Однако, Арминий, пока ты здесь, у меня к тебе предложение. Говорят, что убии — лучшие в Германии кавалеристы, да и белгов намного превосходят. Или меня ввели в заблуждение?

— Нет, не ввели. Это правда.

— Но вам ведь трудно добывать хороших лошадок, не так ли?

— Это так, Цезарь. Некоторых мы покупаем у херсонесских кимбров, остальных отбиваем у белгских галлов. Мы ходим к ним за италийскими и испанскими лошадьми.

— Тогда, — дружелюбно сказал Цезарь, — я могу оказать тебе помощь.

— Мне?

— Да. Зимой пришли мне четыре сотни своих лучших всадников в Римскую Галльскую провинцию, в город Виенна. Не трудись посадить всех в седло. Там их будут ожидать примерно две тысячи породистых лошадей, тысячу из которых я отправлю тебе в подарок. Среди них будут хорошие племенные жеребцы. Я выкуплю их у ремов. Согласен?

— Да! Да!

— Отлично! Мы еще об этом поговорим.

Цезарь повернулся к Корнелю.

— Еще одно, Корнель, — сказал он. — У тебя есть сыновья?

— Двадцать три от одиннадцати жен.

— И у них тоже есть сыновья?

— Да. У тех, кто уже вырос.

— О, Сулле бы это понравилось! — засмеялся Цезарь. — А что у тебя с дочерьми?

— Их шестеро. Рождалось больше, но я оставил только самых красивых. Сейчас я здесь, потому что выдаю одну из них замуж. За старшего сына Германа.

— Замечательно, — кивнул Цезарь. — Шесть дочерей — шесть выгодных браков. Это весьма дальновидно! — Он стал серьезным. — Корнель, дождись меня здесь. Возвращаясь в Галлию, я намерен заключить с убиями договор о мире и дружбе. Один великий римлянин, уже, правда, умерший, был бы весьма доволен, если бы такой договор согласились подписать и херуски.

— Но такой договор уже давно нами подписан, — спокойно сказал Корнель.

— Да? И когда же его заключили?

— Примерно в то время, когда я появился на свет. Он хранится у меня дома, в шкатулке.

— Вот как? Значит, я кое-что упустил. Скорее всего, римская версия этого документа висит в храме Юпитера Победоносного, где любил бывать Сулла. Если ее не уничтожил пожар.

Германский сын Суллы озадаченно заморгал, но Цезарь не стал ничего ему объяснять. Вместо этого он с деланным недоумением огляделся.

— Но я не вижу соседей херусков — сигамбров! Где они?

Ответ дал Герман.

— Когда ты вернешься, они будут здесь.

Свевы отступили к Бакенскому лесу — бескрайней протяженности буков, дубов, берез, — который в конце концов переходил в еще более густой Герцинский лес, простиравшийся на тысячу миль, доходя до Дакии и истоков известных всем рек, впадавших в Эвксинское море. Говорили, что человеку и за месяц плутания по этому лесу не дойти даже до его середины.

Где дубы и желуди, там всегда свиньи. В непроходимых чащобах водились огромные, клыкастые и бездумно свирепые кабаны. Волки шныряли везде, охотились стаями и ничего не боялись. В галльских лесах, особенно в Ардуэннском, тоже встречались вепри и волки, но дремучие леса Германии не шли с ними в сравнение и давали пищу несчетному числу легенд. Там жили удивительные и ужасные существа! Огромные лоси, на ночь цеплявшиеся рогами за ветви деревьев, чтобы их тяжесть не мешала им спать, слоноподобные зубры и колоссальных размеров медведи с когтями в палец взрослого человека и клыками, превосходящими клыки льва. Подле этих зверей, вставших на задние лапы, самые рослые люди казались пигмеями, но германцы охотились на лесных великанов, в основном из-за шкур: в холодные ночи они грели лучше самого теплого одеяла и потому всегда были в цене.

Неудивительно, что солдатам новонабранных подразделений очень не нравился этот Бакенский лес, и потому каждый из них мысленно обещал принести щедрые дары Индигету, богу солнца, и Теллус, богине земли, если те внушат Цезарю мысль, что в глубь чащи идти не надо. Конечно, они всюду готовы следовать за своим полководцем, но…

— Но поскольку германцы друидами не считаются, — объявил Цезарь легатам, — то нет смысла валить их деревья. Мы показали им свои когти и кончим на том. Я возвращаюсь в Длинноволосую Галлию.

Однако новый мост за собой он полностью не разрушил. Велел разобрать лишь двести футов настила с германского края, а в непосредственной близости от уцелевшей части возвел мощное укрепление с одной смотровой башней, достаточно высокой, чтобы обозревать германскую территорию на несколько миль, и оставил там пятый легион «Жаворонок» под командованием Гая Вулкация Тулла.

Был конец сентября, очень жаркий. Белгов поставили на колени, но кампанию требовалось довести до конца, и Цезарь пошел на запад — в земли эбуронов, уже изрядно опустошенные им. Если Амбиориг там, его возьмут в плен. Эбуроны были его народом, но царь не может править, если его народа больше не существует. Поэтому эбуроны исчезнут из списка друидов. Царь атребатов Коммий был очень рад этому. Его земли быстро увеличивались, и он нуждался в людях для их заселения. Титул великого царя белгов стал еще ближе.

А вот Квинту Цицерону этот марш много радости не принес. Цезарь, ценя его командирские качества, отдал ему пятнадцатый легион, самый сырой из всего пополнения. Слухи об истреблении эбуронов дошли до сигамбров и подсказали им мысль оказать Цезарю неофициальное содействие. Они переплыли на лодках в Галлию Белгику и внесли свою лепту в несчастье белгов. К сожалению, вид неорганизованной, недисциплинированной римской колонны ввел их в соблазн. С радостными воплями сигамбры напали на римлян. Солдат охватила такая паника, что Квинту Цицерону и его офицерам не удалось с ней совладать.

Две когорты в сумятице были уничтожены, но тут прибыл Цезарь с десятым легионом. Сигамбры быстро ретировались, однако порядок в рассыпавшейся колонне наводили весь день.

— Я подвел тебя, — сказал Квинт Цицерон со слезами.

— Вовсе нет. Твои парни еще не бывали в бою, у них сдали нервы. Да и германские леса навели на них страху. Такие вещи случаются, Квинт. Если бы с ними был я, сомневаюсь, что вышло бы по-другому. Виновата плохая выучка, а не ты.

— Ты одним своим видом привел бы их в чувство, — убитым голосом произнес Квинт Цицерон.

Цезарь приобнял его за плечи, слегка встряхнул.

— Может быть, да, — сказал он, — а может, и нет. В любом случае это неважно. Возьми под начало десятый. А я разберусь с пятнадцатым. Отведу его осенью в Италийскую Галлию и буду без устали муштровать. Вот увидишь, они станут действовать четко и слаженно, как марионетки. Включая нерадивых центурионов.

— Значит ли это, что я должен паковать сундуки, как Силан? — спросил Квинт Цицерон.

— Не говори глупостей, Квинт! Ты будешь со мной, пока сам не захочешь уйти. — Цезарь чуть прижал к себе удрученного и расстроенного легата. — Видишь ли, Квинт, с некоторых пор ты стал значить для меня гораздо больше, чем твой прославленный брат. Он хорош на Форуме, но не на поле боя. Каждому свое, разумеется. Но знай, что ты — тот Цицерон, которого я всегда предпочту любому другому.

Эти слова Квинт Цицерон запомнит на всю жизнь. Эти слова причинят ему много боли, сделают его желчным, станут причиной раскола в семье Туллия Цицерона. Ибо Квинт никогда не сможет заставить себя не любить человека, который их произнес. Родство обязывало, но сердце болело. Наверное, было бы лучше ему вообще не служить у Цезаря! Но тогда он не стал бы собой и так и продолжал бы плясать под дудку старшего брата.