По воле судьбы

— Горгона, а ты что мыслишь?

Фантастический шлем с большим косым гребнем наклонился.

— Луций Котта прав, Квинт Сабин, — сказал первый центурион. — Амбиориг лжет. Хочет, чтобы мы запаниковали и снялись с места. Внутри лагеря ему нас не достать. Но на марше — другое дело. Мы будем живы, если останемся тут. А если выйдем — умрем. Ребята у нас неплохие, но чересчур зелены. Им бы пару боев под началом хорошего генерала. И пару кампаний для лучшей закалки. Но если их бросить в битву одних, без других, более опытных легионов, они не выстоят. А я не хочу это видеть, Квинт Сабин. Я не хочу понапрасну губить таких хороших ребят.

— А я говорю, мы выходим! Немедленно! — крикнул Сабин.

Он стоял на своем и через час препирательств. Но и Котта с Горгоной не уступали. В конце концов проголодавшийся от волнения Сабин убежал к поварам. Котта и Горгона недоуменно уставились друг на друга.

— Вот идиот! — выругался Котта, игнорируя правило не судить действия старших по званию в присутствии нижних чинов. — Он всех нас погубит.

— Беда в том, — задумчиво сказал Горгона, — что он самостоятельно, без чьей-либо помощи выиграл одну битву и теперь считает, что постиг воинскую науку лучше, чем сам Рутилий Руф. Но венеллы не белги. Виридовиг тупица, а Амбиориг — нет. Он очень опасен.

Котта вздохнул.

— Тогда продолжим наш спор.

И они продолжили. Уже близилась ночь, но Сабин все упирался и злился.

— Да прекрати же, в конце концов! — гаркнул Горгона, теряя терпение. — Во имя Марса, взгляни правде в глаза! Покинув пределы лагеря, мы все погибнем! Все, Квинт Сабин! Не только я, но и ты! Возможно, ты и готов умереть, но мне это не по нраву! Цезарь сидит в Самаробриве, и да помогут тебе все боги, когда он узнает, что ты тут творишь!

Человек, едва выносивший присутствие царя Коммия на советах, конечно, не собирался терпеть поношения от какого-то центуриона, пусть даже и ветерана. Побагровев, Сабин размахнулся и ударил зарвавшегося подчиненного по лицу. Для Котты это было уже чересчур. Он встал и коротким тычком сбил Сабина с ног, а потом принялся награждать тумаками.

Пораженный Горгона едва разнял их.

— Уймитесь, прошу вас! — выкрикнул он. — Выдумаете, мои ребята глухи и слепы? Они понимают, что тут происходит! Что бы вы ни решили, решайте! И как можно скорей!

Чуть не плача, Котта смотрел на Сабина.

— Хорошо, Сабин, твоя взяла. Видно, сам Цезарь тебе не указ, если в твою дурью башку что-то втемяшится!

На сборы ушли целых два дня. Молодые, неопытные солдаты не слушали центурионов, убеждавших их не перегружать ранцы личным имуществом, а укладывать его на повозки. Вещицы, которые они берегли, не стоили и сестерция, но были дороги этим семнадцатилетним юнцам как память о родине.

Они двигались очень медленно, сильный ветер с Германского океана нес снег и дождь. Дорога раскисла, колеса по самые оси тонули в грязи, повозки то и дело приходилось вытаскивать, но они вновь застревали. Прошел день, Атватука исчезла в тумане. Сабин начал посмеиваться над Коттой, но тот молчал.

А Амбиориг и эбуроны уже поджидали их с удовлетворенностью хорошо знающих местность людей.

План Амбиорига сработал, и сработал отлично. Ему только осталось не позволить римлянам, бредущим вдоль реки Мозы, соединиться с людьми Квинта Цицерона, ибо Квинт Цицерон был, естественно, жив. Как только Сабин ввел легион в узкое ущелье, Амбиориг послал пехоту преградить врагам путь, а за колонной римлян пристроились его всадники. Таким образом, тринадцатый легион оказался зажат в теснине, чего Амбиориг и добивался.

Когда орущие орды эбуронов с двух сторон накинулись на маршевую колонну, первой реакцией новобранцев была дикая паника. Без своих ярко-желтых накидок атакующие казались тенями, вышедшими из подземного мира. Строй сломался, новички пытались бежать. Сабин чувствовал себя не многим лучше. От страха и отчаяния все, что он знал об отражении внезапной атаки, вылетело из его головы.

Но шок прошел, и легион понемногу оправился, спасенный от немедленного уничтожения узким пространством, в каком он оказался. Бежать было некуда, и когда Котта, Горгона и другие центурионы снова собрали рекрутов в подобие строя, те с радостью обнаружили, что врага можно бить. Безнадежность ситуации укрепила их дух, каждый решил прихватить в царство мертвых по галлу. И в то время как в голове и хвосте колонны шел бой, солдаты центра пытались взобраться на скалы, поддерживаемые обозниками и рабами.

К концу дня это все еще был тринадцатый легион, сильно поредевший, но непобежденный.

— Разве я не говорил, что они хорошие парни? — спросил у Котты Горгона, когда эбуроны в очередной раз отхлынули, чтобы собраться для новой атаки.

— Будь проклят Сабин! — прошипел Котта. — Они действительно замечательные ребята! И все умрут, хотя могли бы жить и прославлять своим мужеством Рим!

— О Юпитер! — вдруг простонал ветеран.

Котта резко обернулся и ахнул. Неся палку, к которой был прикреплен белый носовой платок, Сабин пробирался между телами убитых к выходу из ущелья, где стояли Амбиориг и его свита.

Увидев Сабина, Амбиориг шагнул ему навстречу, держа длинный меч острием вниз.

— Перемирие, перемирие! — тяжело дыша, кричал Сабин.

— Я согласен, Квинт Сабин, если ты сложишь оружие, — сказал Амбиориг.

— Умоляю тебя, отпусти уцелевших! — сказал Сабин, отбрасывая меч и кинжал.

Блеснула галльская сталь. Голова Сабина взлетела в воздух, расставшись как со своим аттическим шлемом, так и с телом. Один из сопровождающих царя сумел поймать шлем, а Амбиориг пошел за катящейся по земле головой и наклонился, когда та замерла.

— Ох уж эта римская стрижка! — крикнул он, не сумев намотать на пальцы короткие волосы жертвы, а потом вонзил ногти в свой жуткий трофей и высоко поднял его, тыча мечом в сторону римлян. — В атаку! — прозвучал громкий приказ. — Возьмите их головы, возьмите их головы!

Вскоре после этого вопля был убит и обезглавлен Котта. Горгона видел это, а еще он видел, как умирающий знаменосец, собрав последние силы, отбросил назад, за линию римлян, штандарт легиона с навершием в виде серебряного орла.

С наступлением темноты эбуроны отступили. Горгона обошел своих юнцов, чтобы понять, сколько их уцелело. К сожалению, мало: из пяти тысяч — около двухсот человек.

— Хорошо, мальчики, — сказал он им, когда они собрались тесным кругом. — Теперь выньте мечи и убейте всех, кто еще дышит. А потом подойдите ко мне.

— А эбуроны вернутся? — спросил семнадцатилетний солдат.

— На рассвете, парень, но они не найдут здесь живых, чтобы сжечь их в своих клетках. Убейте раненых и возвращайтесь. Если найдете кого-нибудь из обозников и рабов, предложите им выбор: уйти и попытаться пробиться к ремам или остаться и умереть.

Солдаты ушли выполнять приказ, а Горгона поднял штандарт с орлом и огляделся. Глаза его привыкли к темноте. Ага, вот подходящее место! Он выдолбил мечом канавку в мягкой, пропитанной кровью земле и схоронил в ней орла, после чего стал наваливать на эту «могилу» трупы убитых римлян, пока она не скрылась под грудой мертвых тел. Потом сел на камень и стал ждать.

Приблизительно в полночь последние солдаты тринадцатого легиона убили себя, чтобы не быть сожженными заживо в плетеных клетках эбуронов.

Остались в живых только несколько нестроевых солдат и рабов. Они взяли мечи и щиты у мертвых легионеров, чтобы попробовать прорубиться сквозь стену врагов. Но эбуроны расступились перед ними с презрительным равнодушием, и потому Цезарь узнал о судьбе тринадцатого легиона уже к вечеру нового дня.

— Требоний, присмотри тут за всем, — сказал он, облачившись в простую стальную кольчугу и генеральский плащ.

— Цезарь, тебе нельзя ехать без должной охраны! — воскликнул Требоний. — Возьми весь легион, а я призову сюда Марка Красса с его восьмым для защиты Самаробривы.

— Амбиориг уже ушел, — уверенно возразил Цезарь. — Он знает, что мы захотим отомстить, и попусту рисковать не намерен. Я послал гонцов к Доригу, вождю ремов. У меня будет охрана!