Кровавый глаз

— Если бы не наши кольчуги, то мы уже распивали бы мед в зале Отца всех, — заметил Бьярни, выковыривая сломанную стрелу из колец бриньи.

Все же несколько норвежцев и трое англичан лежали на земле, утыканные стрелами. Лес ожил криками и звериным воем, вырывавшимися из густой листвы и призванными сбивать нас с толку и вселять ужас. Я напрягся, оглядел тех, кто стоял рядом. Слева от меня был Бьярни, справа — Пенда. Наконец англичане выскочили из-за деревьев. Они метнули в нас копья и навалились на строй скандинавов со всех сторон с топорами, мечами и своими щитами. Пенда сделал выбор и вонзил меч в горло воина, напавшего на него. Теперь речь шла о том, чтобы сражаться или умереть.

Шум битвы разорвал женский крик, подобный орлиному. Я быстро оглянулся и увидел Кинетрит, застывшую на коленях над Веохстаном, распростертым на земле. Она была перепачкана ярко-алой кровью. Я изрыгнул проклятие, ударил по щиту врага и рассек его пополам. Затем я рубанул противника еще раз и еще. Потом Бьярни воткнул копье в щеку англичанина с такой силой, что оно вышло с другой стороны. Кто-то оттащил убитого назад, и его место занял другой воин. Начался смертельный танец с мечами, который должен был завершиться гибелью одного из нас.

Странно, но в самый разгар боя воины иной раз говорят друг с другом. Порой царит безмолвие отдельных поединков, но так бывает не всегда. Мы с Пендой навалились на щиты, стараясь хоть немного отпихнуть англичан, чтобы можно было орудовать мечами.

— Видишь того выродка вон там, в зарослях? — спросил Пенда, стиснув зубы от напряжения.

У него на затылке под кожей толстыми нитями вздулись вены.

— Не могу сейчас оглянуться, Пенда, — прорычал я, втянул голову в плечи и увернулся от острия копья, прошедшего над щитом.

— Это Маугер. — Пенда сплюнул. — Любимчик Эльдреда. Ты ведь его знаешь, так?

— Знаю, — подтвердил я. — Если выберусь из этой передряги, то обязательно его убью.

— Он мой, парень! — оскалился Пенда.

Я слышал, как Сигурд подбадривал норвежцев, стоявших рядом с ним, и осыпал оскорблениями англичан. Ярл призывал волчью стаю заставить врага заплатить за предательство большой кровью. Когда давление на нас стало особенно сильным, он начал выкрикивать имена жен и невест, оставшихся дома, призывал воинов совершить во славу их великие подвиги. Норвежцы сражались, как демоны. Предводитель не мог ждать от них меньшего, ибо привел с собой не обычный военный отряд. Это были лучшие воины, когда-либо пересекавшие сердитое серое море. Сигурд отобрал их за мастерство, храбрость и любовь к кровавой славе.

Скандинав, стоявший слева от Бьярни, отлетел назад. Из рассеченной шейной артерии хлынул фонтан ярко-алой крови. Я наступил на копье, целившееся мне в голень, и обломил ему острие.

— Дикобраз! Дикобраз! — взревел Сигурд.

Несколько воинов отступили назад, остальные сомкнули строй, прежде чем противник успел устремиться в образовавшиеся бреши. Круг сжался, что позволило копьеносцам организовать внутреннее кольцо обороны и положить копья на плечи своим товарищам. Норвежский дикобраз ощетинился, его острые длинные иглы уткнулись в лица нападающих англичан. Раскатистый голос Сигурда перекрывал шум боя. Его люди делали свою кровавую работу.

— А он знает, как надо воевать, — проворчал Пенда, когда норвежское копье пронзило англичанина, которого он сам безуспешно пытался поразить мечом.

В воздухе висел густой запах пота, человеческого дыхания. Вывалившиеся кишки издавали зловоние. Мои внутренности стали жидкими, я ощутил на языке привкус страха. Где-то позади меня была Кинетрит, а спереди напирали англичане, которым сейчас приходилось биться не на жизнь, а на смерть, потому что девушка предупредила нас об их коварстве. Мне нетрудно было представить себе, как они поступят с ней, если одержат верх.

Перекрывая лязг стали и крики, заревел боевой рог. Англичане ровными рядами попятились назад, сомкнули щиты и отступили в заросли бузины и шиповника так, что густая листва наполовину скрыла их. Там они остановились, извергая проклятия и угрозы.

Я постарался отдышаться, втягивая теплый воздух в горящие легкие. Сердце мое колотилось о грудную клетку, будто меч о щит. Я испугался, как бы оно не вырвалось наружу.

— Ворон, сколько тебе лет? — спросил Пенда, вытирая пот с глаз.

— Не знаю, — ответил я. — Шестнадцать, может быть, семнадцать.

— Парень, ты прирожденный убийца, — промолвил он и зловеще усмехнулся. Капли пота срывались со шрама, рассекавшего его подбородок, лишенный растительности. — Тот, кто дал тебе такое имя, увидел смерть в твоем красном глазе.

— Свое имя я получил от Сигурда, — сказал я, проверяя остроту меча.

У самого железного эфеса появилась глубокая щербинка в палец длиной. Я шепотом вознес молитву Волунду, богу кузнечного ремесла, чтобы лезвие не сломалось до конца битвы.

— Хорошее имя, — одобрительно произнес Пенда.

Он пнул валяющееся на земле тело, проверяя, жив ли воин. Тот был мертв.

Я огляделся. Невероятно, но старик Асгот стоял в строю, запыхавшийся, зато невредимый. Мне захотелось узнать, какие духи оберегали старого годи, в то время как молодые и сильные воины гибли. Хакон, несший знамя Сигурда, был убит. Вокруг стрел, впившихся ему в лицо и шею, уже свернулась кровь. Тормод и молодой Торольф тоже погибли. Кон, который вечно на все жаловался, извивался на земле. Еще один норвежец опустился на корточки и пытался засунуть скользкие кишки в зияющую рану на животе. Кольчуга оказалась бессильной перед секирой. Он понимал, что его усилия тщетны, но все равно не оставлял надежды.

Пятеро уэссексцев были убиты или смертельно ранены. Оставался только Пенда, проклинавший англичан за то, что они подняли руку на своих. Он выкрикивал оскорбления, обзывал земляков сучьими детьми, пожирателями дерьма, вызывал Маугера выйти на открытое место и посмотреть на тех уэссексцев, которых он убил.

Огромный воин в черной кольчуге, сжимающий тяжелое копье, так и поступил, вышел вперед. Но он сделал это вовсе не для того, чтобы скорбеть об убитых англичанах.

— Сигурд! — крикнул великан, и из строя норвежцев с угрожающим видом вышел ярл.

Его шлем был перепачкан кровью, золотистая борода распалась на отдельные пряди, придавая лицу хищное, злобное, по-настоящему волчье выражение.

— Что ты хочешь, Маугер? — спросил Сигурд. — Я здесь. Подходи, сразись со мной. — Он раскинул руки, приглашая врага. — Чего ты ждешь, коварная змея? Подходи, комок прогорклой слизи!

Маугер рассмеялся, не обращая внимания на изуродованные трупы уэссексцев, валявшиеся перед норвежским строем.

— Почему я должен лишать своих людей удовольствия отправить скандинавов прислуживать сатане? — спросил он, и англичане грозно зарычали, принялись колотить мечами по щитам. — Оглянись вокруг, Сигурд Счастливый. Здесь оборвутся твои похождения. Ты рассчитывал совсем на другое, да? — Маугер поднял взгляд на зеленый полог леса и рассеянно почесал черную бороду. — С другой стороны, тебе не следовало убивать сына милорда Эльдреда.

Сигурд счел ниже своего достоинства отвечать на эту ложь ответом. Всем тем, кто сейчас находился в лесу, была известна правда. Противник по-прежнему значительно превосходил нас числом, хотя из оставшихся в живых англичан меньше половины были в кольчугах. Остальные довольствовались кожаными доспехами. Почти у всех были железные шлемы и мечи. Я понимал, что мы не сможем победить.

— Ты говоришь как трус, Маугер, — сказал ярл. — Это делает тебя человеком без чести.

— А ты привел своих людей к смерти, Сигурд, — ответил Маугер, пожимая широченными плечами. — Видит бог, никто из нас несовершенен. — Он ткнул древко копья в землю, заросшую травой. — Бросьте оружие! Даю слово, мы убьем тебя и твоих людей быстро. Я сам этим займусь.

— Англичанин, ты знаешь нас и должен понимать, что мы на такое никогда не пойдем! — крикнул Улаф.

— Да, Дядя, знаю, — сказал Маугер, произнеся прозвище Улафа с улыбкой, не достигшей глаз.