Кровавый глаз

На рассвете Веохстан пришел в себя и подкрепился теплой, но высохшей кашей, горшок с которой Пенда нашел в одном из валлийских очагов. Юноше пришлось многое вытерпеть, но теперь он был в безопасности. Скоро его ждало воссоединение с отцом. Мы же должны были подняться на корабли. Я представил себе, как «Змей» и «Лосиный фьорд» низко осядут в воду. Их трюмы заполнит английское серебро, ветер расправит прямоугольные паруса и понесет нас через море.

Мне странно было видеть, как норвежцы и англичане делили добро, награбленное у побежденного врага. В ту ночь я узнал, что иногда насилие и кровопролитие объединяют людей, куют невидимые узы. В жутком кровавом хаосе эти люди забыли о том, что их разделяло, отбросили оковы разной веры и шагнули навстречу друг другу.

Ха! Быть может, сейчас я говорю слова, которых тогда и в помине не было у меня на языке и даже в мыслях. В те времена я был молод, тщеславен и ослеплен кровью. Но разве старики, умудренные опытом, сплошь и рядом не вонзают копье истины, пришедшей с годами, в самое сердце своих воспоминаний? Разве я в далекой юности был одинок в своем желании знать то, что мне известно сейчас?

Глава девятнадцатая

Мы проснулись среди тлеющих развалин укрепленного поселения Карн-Диффрин, сжимая раскалывающиеся головы и растирая глаза, слезящиеся от дыма.

— Как твоя нога, Ворон? — спросил Сигурд.

Он выглядел уставшим, в морщинки вокруг глаз набилась черная копоть.

— Через день-два все будет в полном порядке, — ответил я, откашлялся, сплюнул слюну, пропитанную сажей, и натянул штаны после продолжительного утреннего отправления малой нужды.

Сигурд провел рукой по волосам и подставил лицо взошедшему солнцу. Он наслаждался теплом, согревающим опущенные веки.

— Знаешь, меня всегда очень беспокоит, как жизнь может продолжаться своим чередом, словно ничего не произошло, — сказал ярл, открыв глаза при резком грохоте обвалившейся обугленной балки.

Я вопросительно посмотрел на него, не желая прерывать ход мыслей.

— Скольких людей мы вчера отправили в иной мир? — спросил Сигурд.

— Не знаю, господин, — ответил я. — Многих.

Он кивнул и заявил:

— Оглянись вокруг, Ворон. Птицы по-прежнему поют, а собаки так же мочатся на деревья. Даже женщины, которых мы обесчестили вчера, возможно, умывают лица и надевают броши. Они начинают новый день, забывая вчерашний. Если могут.

Я подумал о черноволосой девушке, о том, что сделал с ней прошлой ночью. От этого воспоминания у меня по спине пробежала дрожь. Оставалось надеяться, что Сигурд не заметит мой стыд.

— Мир сильнее любого из нас, господин. Жизнь продолжается, — сказал я, вспоминая то, что когда-то по-своему выразил мне старик Эльхстан. — Так было всегда.

— Да, это так, — согласился Сигурд и повернулся ко мне. — Вот почему мы должны свершить великие дела. Я имею в виду не только пролитую кровь. Клянусь всеми богами, есть нечто куда более великое, чем убийство врагов. Нет, мы должны стремиться к тому, что недостижимо для большинства людей. Лишь совершив то, что кажется невозможным, мы добьемся того, что наши имена останутся в памяти. О наших подвигах будут петь у очагов даже тогда, когда мы давно уже покинем этот мир. — Он положил руку мне на плечо. — Я вижу в тебе что-то. Пока не могу это объяснить, но чувствую, что мы с тобой крепко связаны.

— Даже так, господин?

Сигурд торжественно кивнул и продолжил:

— Боги отметили тебя, и мой меч почтит их благосклонность.

Тут что-то привлекло его внимание. Это оказался блестящий черный жук, ползущий прочь от груды тлеющего белого пепла.

— Жизнь продолжается, несмотря на хаос, посеянный нами, — сказал ярл. — Пусть Один дарует нам время, чтобы высечь свои имена на этой земле, Ворон. Тогда тем, кто придет после нас, надо будет смотреть, куда поставить ногу.

Я прикоснулся к изображению Отца всех, висящему на шее, и прошептал молитву, прося о том, чтобы так оно и случилось.

Мы позавтракали холодным мясом и приготовились трогаться в обратный путь. Настроение у всех было приподнятое, хотя и приправленное изрядной головной болью. Однако новый день принес уэссексцам осознание жестокой реальности. Только сейчас они в полной мере поняли, что потеряли многих своих друзей и соседей. Вскоре им предстояло встретиться с женами и детьми тех, кто не вернулся домой. Помощники и подмастерья раньше времени станут мельниками, кузнецами и оружейниками. Быть может, некоторым женщинам придется заняться ремеслом своих погибших мужей, чтобы прокормить семью.

Веохстан, ослабевший и бледный как смерть, отказался от лошадки, которую ему предложил Пенда. Парень сказал, что предпочитает уйти из Уэльса пешком, чтобы запомнить землю под ногами для следующего раза, когда он вернется сюда с воинами и мечами. Юноша говорил мало, сберегая силы для дороги домой, но поблагодарил меня за то, что я пришел на выручку, и спросил о Кинетрит.

— Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, Ворон, — сказал Веохстан, тщательно подбирая слова.

Его голос оставался твердым, несгибаемым. Он ничем не показывал боль, которая его, конечно же, мучила, и вообще казался совершенно другим человеком по сравнению с тем, кто вошел в церковь короля Кенвульфа. Мне казалось, что сама его душа стала твердой как лед.

— Ты забыл, что я грязный дикий язычник? — спросил я и пожал ему руку, чтобы скрепить нашу дружбу. — Сукины сыны валлийцы так сильно колотили тебя по голове железными прутьями?

— Я знаю, кто ты такой, — сказал Веохстан и поморщился. — Благодаря этому я жив.

Мои мышцы ныли от тупой боли, голова просто раскалывалась от вчерашнего эля. Поэтому-то я и не заметил одинокого всадника, когда мы подошли к валу короля Оффы. Бьорн первым указал на фигуру, неподвижно застывшую на противоположном берегу реки Уай. Коричневый плащ всадника и гнедая лошадь сливались с темным деревом частокола.

— Возможно, это человек олдермена, пришедший проверить, удалось ли нам освободить мальчишку, — предположил угрюмый уэссекский воин, приветливо поднимая руку.

— Возможно, это валлиец, пришедший, чтобы плюнуть нам в глаза, — предостерег Пенда.

Однако всадник, похоже, и вправду был один. На равнине, лежащей по эту сторону стены, не росли деревья. Здесь никак не мог укрыться враг, лелеющий кровожадные замыслы. Мы осторожно, но без всякого страха вышли на восточный берег реки. Тут Веохстан узнал лошадь и стройную фигуру всадника, закутанного в плащ с поднятым капюшоном.

— Кинетрит! — воскликнул он и радостно улыбнулся, хотя его лицо с выбитыми зубами и заплывшими глазами выглядело ужасно. — Это Кинетрит!

Кобыла опустила голову к земле, увлекая всадницу вперед, громко заржала и начала кружиться так, что девушке пришлось резко натянуть поводья.

Веохстан упал.

— Спокойнее, парень, — сказал Пенда, приподнял юношу и закинул его руку себе на плечо. — Мы уже почти на месте. Ты скоро встретишься со своей сестрой.

Бурдюки, с помощью которых мы переправлялись через реку, валялись чуть дальше на берегу. Должно быть, Кинетрит увидела их и предположила, что на обратном пути мы будем пересекать Уай в этом же месте. Однако теперь бурдюки нам не потребовались. У Улафа на плече висел моток веревки. Он перекинул конец в самом узком месте реки. Кинетрит поймала его на противоположном берегу и крепко привязала к вывороченным корням упавшей ивы. Мы один за другим скользнули в воду и, хватаясь руками за веревку, перебрались на западный берег, насквозь мокрые.

Стену Оффы никто не охранял. При счастливом стечении обстоятельств мы должны были добраться до северных границ Уэссекса, не наткнувшись на мерсийское ополчение. Скандинавы снова заговорили о своих кораблях. Они горели нетерпением поскорее выйти в море. Однако скоро нам пришлось забыть о синем море, белокурых дочерях Ран, поднятых ветром, и о серебре, обещанном олдерменом Эльдредом.

Кинетрит бросилась на шею Веохстану, прижалась к брату, и ее одежда тотчас же тоже стала мокрой. По ее щекам текли слезы.