Кровавый глаз

— Трусы! — крикнул Улаф, все еще пребывающий в объятиях бешеной ярости, с бородой, покрытой пеной белой слюны, и до невозможности широко раскрытыми глазами. — Сукины щенки и трусы! Выходите на бой со мной! Я жду!

Тут строй англичан расступился посредине, открыв узкий проход, откуда вышел человек. Это был сам Эльдред. Его правую руку закрывала окровавленная тряпица, но олдермен оставался твердым и угрюмым.

— Достаточно! — крикнул он, не обращая внимания на Улафа и сверля взглядом Сигурда. — Довольно этого безумия! Мы не животные!

Огромный телохранитель возвышался у него за спиной. Казалось, верзила жаждал сеять смерть, нести отмщение за зло, причиненное его господину, доказать свою доблесть, в которой мог бы усомниться тот, кто видел кровь Эльдреда.

— Сигурд, наша встреча не должна была завершиться так бессмысленно. Есть ли честь в этом кровопролитии?

— У тебя нет чести, англичанин, — возразил ярл и плюнул на землю. — Ты не понимаешь смысла этого слова.

Длинные отвислые усы Эльдреда задрожали, но он кивнул и показал Сигурду открытую ладонь.

— Люди, напавшие на вас в моем зале, будут наказаны, — сказал олдермен. — Как ты сам знаешь, обуздать воинов нелегко. — Он поморщился от боли. — Их сердца подобны горящим головешкам, но головы соображают медленно. Они за все ответят.

Сигурд еще крепче сжал меч и указал окровавленным лезвием на труп англичанина, распростертый у его ног.

— Я сам позаботился об этом, собака! — крикнул он, и Эльдреда снова передернуло.

— Они собрались в зале исключительно из соображений предосторожности, Сигурд, — сказал олдермен. — Беда в том, что ненависть к вашему племени вскармливается у нас с материнским молоком. Затем ее подпитывают наши священники, и она становится еще крепче. — Он обратил взор к небу. — Лично я поражаюсь непостоянству нашего миролюбивого Бога, который призывает нас убивать других людей, пусть и неверующих. — Эльдред погладил светлые усы. — Остается только гадать, сколько тут воли Господа, а сколько — нашей собственной.

Но Сигурд не желал выслушивать рассуждения олдермена. Он поднял изрубленный щит и шагнул вперед. Его движение было наполнено угрозой. Телохранитель Эльдреда двинулся было навстречу ярлу, но господин что-то шепнул ему, и верзила нехотя отступил. Англичане ждали. Они не реагировали на оскорбления норвежцев, но их лица, скрытые в полумраке, были наполнены тревогой и страхом.

— Для меня не имеет значения, язычник, веришь ли ты в то, что я не собирался на тебя нападать, — с вызовом произнес Эльдред, отбросивший дипломатическую вежливость. Худощавое лицо олдермена покрылось глубокими черными складками. — Но ради себя самого и тех, кто называет тебя своим предводителем, не будь глупцом. Мне известны пустые амбиции, которыми заполнены ваши черные сердца. Ваш народ одержим жаждой славы, Сигурд. Она затмевает вам взор, ведет к безумству, смерти и разрушениям ради упоминания в легендах. — Олдермен презрительно усмехнулся, а его люди угрюмо ждали продолжения схватки. — Не сомневайся, Сигурд, вы все до одного сложите голову здесь, на христианской земле. — Он махнул здоровой рукой. — Но смерть не принесет вам той славы, которой вы жаждете.

— Мы принесем ее в Зал бесстрашного скитальца. Отцы узнают нас и выпьют с нами, — откликнулся Сигурд. — За Валгаллу! — взревел он по-норвежски, и его воины подхватили этот крик.

Эльдред медленно покачал головой. В этом спокойном движении было столько внутренней силы, что даже Сигурд, наверное, усомнился в собственных словах. В это мгновение я боялся Эльдреда, поскольку понимал, что он обладал достаточно острым умом и мог подчинять себе людей. Не просто же так ему удалось собрать этих воинов и настолько вдохновить их, что они раз за разом бросались на скьялборг — строй скандинавов!

— Сигурд, я вижу, что соплеменники преданы тебе. Мужества им не занимать, они умеют убивать. — Олдермен поморщился. — Наши вдовы убедились в этом. Норвежцы последуют за тобой хоть в могилу. — Он кивнул на Улафа и Свейна Рыжего. — Я хвалю тебя за это, но ты можешь дать им нечто большее, чем шесть футов английской земли. Послушай, что я хочу тебе предложить. — Тут Эльдред поднял руки. — Если мои слова не достигнут цели, мое предложение покажется тебе вонючим, словно свиное дерьмо, то мы перебьем друг друга и присоединимся к нашим предкам. — Он пожал плечами.

— Убирайся к такой-то матери! — выругался Улаф, и кое-кто из скандинавов подхватил его крик.

Но Сигурд был предводителем. Любой военачальник хочет для своих людей большего, чем дыры в кишащей червями земле в далекой чужой стране.

— Говори, англичанин, — приказал Сигурд таким тоном, словно Эльдред был его рабом.

Олдермен, обладавший хитростью лисицы, понял, что колесо фортуны повернулось в его сторону, послушно склонил голову и сделал еще один шаг вперед.

— Тебе представилась редкая возможность, Сигурд. Думаю, твои люди награбили множество никчемных безделушек у христиан, не умеющих постоять за себя, но это ничто по сравнению с тем, что вы можете получить, выполнив пожелание нашего короля.

Сигурд ткнул мечом в сторону олдермена и сказал:

— Вы, христиане, — глупцы. Нам это известно уже бессчетное количество лет. Вы строите свои церкви у моря и наполняете их золотом и серебром. Кто защищает все это? Рабы Христа! Мужчины в юбках, немощные, словно старухи. Этот бог делает вас слабыми, Эльдред. Мы его не боимся, берем то, что хотим. — Сигурд махнул на своих воинов.

Олдермен скривил рот, прикрытый усами, а его телохранитель положил ладонь на рукоятку меча.

— Спокойнее, Маугер, — пробормотал кузен короля. — Я не хочу, чтобы ты испортил репутацию Сигурда Счастливого.

— Пусть попробует! — с вызовом бросил ярл, глядя на англичанина.

«Вот это был бы поединок», — подумал я.

— Эгфрит! — крикнул Эльдред, не отрывая взгляда от Сигурда.

Ответа со стороны английских воинов не последовало. Их шлемы озарялись факелами, сжатыми в руках товарищей, стоявших у них за спиной, но лица оставались погруженными в тень.

— Ну же, святой отец, не робей. Выйди вперед и ослепи Сигурда своим благочестием.

По толпе англичан пробежал ропот, из темноты суетливо выступил монах в черной рясе, невысокий даже по меркам доморощенных воинов Эльдреда. Когда он вышел из строя, ощетинившегося мечами, в лунном свете сверкнула выбритая тонзура. Монах стиснул руки, скрытые длинными просторными рукавами рясы, а ноги его были босыми. Над ушами пучками торчали волосы, длинный и острый нос выступал между близко посаженными глазами. В целом монах напоминал хорька. Он поднял взгляд на Сигурда, прищурился, словно ему было больно открывать глаза, и громко шмыгнул носом.

— Это создание хотя бы не прячется за гнилыми словами, Эльдред, — сказал Сигурд, кивнул на монаха и убрал меч в ножны, показывая, что не боится магии Белого Христа. — Этот раб вашего бога носит свой страх, словно плащ. Только посмотри на ненависть в его глазках! — Сигурд сплюнул. — Они похожи на лунки, оставленные мочой в снегу.

— Отец Эгфрит — слуга Господа, — сказал Эльдред. — Ты для него — мерзость, язычник вроде валлийцев, терзающих нас на западе. Эти лунки, оставленные мочой, видят в тебе лишь дикое животное. — Он улыбнулся. — Но вот чего у Эгфрита не отнять, так это решимости доказать твое заблуждение. Не правда ли, святой отец? Тебя ведь так и подмывает схватить распятие и изгнать дьявола из черного сердца Сигурда?

— Зло пятнает человеческую душу, милорд Эльдред. Если она испачкалась хоть раз, то ее уже больше нельзя начистить так, чтобы она сверкала, словно лезвие меча, — гнусавым голосом ответил отец Эгфрит и нахмурился, будто ухватился за отдаленное воспоминание. — Иногда спасение еще возможно, — пробормотал он и снова уставился на Сигурда. — Но это чудовище может не надеяться на избавление.

— Ну же, святой отец, где же твоя решимость? — спросил Эльдред. — Даже медведя можно выучить плясать. Мы не раз слышали, как ты твердил об этом в своих отупляющих проповедях.