Кровавый глаз

— Я ничего не разглядел, — пожал плечами Сигтригг. — Но не беспокойся, дружище, я не стану разбивать твои мечты, поскольку это все, что у тебя осталось.

Ньял был так поглощен созерцанием девушки, что пропустил его слова мимо ушей.

— Садитесь, — сказал Эльдред, указывая на дубовый стол, проходящий через весь зал, по обеим сторонам которого стояли скамьи.

Англичане, виденные мною на улице, проходили внутрь. Их ножны были пусты, но взгляды горели недоверием.

— Расскажите мне о своих путешествиях, — весело продолжал олдермен. — Несколько месяцев назад у нас был купец из далекой Франкии, но он не говорил ни слова по-английски. Да я все равно не поверил бы ничему, что вышло из его глотки, пахнущей чесноком. Долго ли ты пробыл в море, Сигурд Счастливый? — спросил Эльдред, и его лицо с отвислыми усами тронула тень усмешки.

— Я сейчас все расскажу, — ответил Сигурд. — Но только не с пересохшим горлом. Сначала мы выпьем. Всего по одному кубку, — сказал он, показывая не один палец, а три. — За предстоящую торговлю!

— Конечно-конечно! — откликнулся Эльдред. — Этельвольд, принеси нашим гостям что-нибудь для начала!

Кубки, выточенные из ольхи, тотчас же наполнились сладким медом, до последней капли отличным, как и было обещано. Скандинавы и англичане объединились в любви к хмельному напитку, и вскоре зал заполнился гулом голосов. Эльдред сидел во главе стола, между тем самым седым воином, который допрашивал меня вчера, и другим мужчиной, лицо которого было покрыто таким множеством шрамов, что застыло в неподвижной гримасе.

Я сел за стол и почувствовал, что меня качает, но Гуннлауг заверил меня, что это обычное дело после долгого нахождения в море. Скандинав навалился на меня всей огромной тушей, угрожая при каждом движении спихнуть со скамьи.

— Ни за что бы не подумал, что английский мед окажется таким вкусным, — сказал он Эльдреду, приветственно поднимая кубок.

Его светлая борода была покрыта каплями золотистого напитка. Он вытер ее тыльной стороной ладони и громко рыгнул.

— Такое вот питье готовят наши монахи, — ответил олдермен, сидящий за противоположным концом стола. — Они называют его каплей честного меда, хотя цену запрашивают совершенно бесчестную. В подвалах старого монастыря спрятаны целые бочки этой прелести. Хитрые ублюдки зарабатывают на нем больше меня! — Он улыбнулся, поднял кубок, приветствуя Сигурда, и отпил большой глоток.

Ярл тоже поднял свою посудину, расплескивая мед на стол, затем остановился, возможно вспоминая священника Вульфверда, который пытался отравить его отваром болиголова.

— Выпьем за монахов! — воскликнул он, и норвежцы нестройно ударили кубки друг о друга. — Пусть их бог еще долго наполняет бочки этой каплей меда! Эй, Дядя, сам Один омочил бы свою бороду в этом напитке!

Я услышал раскатистый хохот Свейна Рыжего, донесшийся из-за двери, и вспомнил, что тех скандинавов, которые остались на улице, тоже угостили медом. Слуги Эльдреда быстро сновали вокруг стола, наполняя кубки из раздутых бурдюков. Я обратил внимание на то, что некоторые наши воины, в том числе Улаф и Флоки Черный, отказывались от добавки, понимающе переглядываясь между собой. Они не хотели, чтобы хмельной напиток затуманил им головы.

— Должно быть, вы, ребята, проголодались, — обратился Эльдред к Эрику и Торкелю, сидящим рядом с ним.

Когда Улаф перевел его слова, оба скандинава ухмыльнулись, словно дьяволы, и Эрик ответил по-норвежски, что он сейчас голоднее, чем был Тор на следующий день после битвы с гигантами. Эльдред не понял его, но все равно улыбнулся, откинулся назад и отдал распоряжение слуге, стоявшему у левого плеча.

Затем олдермен повернулся к нам, стукнул кулаком по столу и крикнул:

— Принесите моим просоленным гостям то, что они так долго ждали!

Повар Эльдреда начал разливать горячую похлебку по мискам, которые расставили перед нами рабы. Скандинавы помнили о коварстве Вульфверда, проявленном во время пиршества в Эбботсенде. Они отнеслись к еде подозрительно и не притрагивались к ложкам до тех пор, пока Эльдред жадно не набросился на варево, не ведая об их страхах. Норвежцы увидели это и тоже принялись черпать похлебку, с шумом всасывая воздух сквозь растрескавшиеся губы, чтобы остудить ее, перед тем как проглотить. Вскоре все ложки уже скребли по чистым доньям мисок, и нам принесли добавку. Похлебка, приправленная зубчиками чеснока, была жирная, со свининой, зайчатиной и каким-то мясом пожестче, должно быть бараниной. Мой желудок еще не забыл о вчерашнем ночном пиршестве у кромки прибоя. Он быстро наполнился и согрелся, а в голове появились мечты о соломенном тюфяке.

Я настолько устал, что едва заметил ногу, обутую в сапог. Она мелькнула под гобеленом с изображением сцены распятия, но через мгновение исчезла. Занавес снова застыл неподвижно.

Укол страха заставил замереть мое сердце. Я взглянул на Сигурда, который разговаривал с Улафом, затем проследил, как Эльдред обмакнул в мед маленький кусок миндального пирога, сжевал его и что-то тихо промолвил верзиле, сидящему рядом с ним. Только теперь до меня дошло, что тот за всю трапезу лишь разок подносил к губам кубок, стоявший справа от него.

— Эй, Гуннлауг, Белый Христос корчит лицо от боли или улыбается? — спросил я и с натянутой улыбкой кивнул на гобелен, висящий в дальнем конце залы.

— Если этот слабак способен улыбаться, когда его руки и ноги прибиты гвоздями к дереву, то он хоть какой-то бог. — Гуннлауг распахнул пасть, громко рыгнул, допил последнюю каплю честного меда и вытер бороду тыльной стороной ладони.

— Подойду ближе, чтобы разглядеть хорошенько, — сказал я, оторвался от скамьи и направился к льняным занавесям, шатаясь будто пьяный, чтобы не возбудить подозрение Эльдреда.

Я стоял, вглядывался в выцветшие нити, которыми было вышито лицо Христа, гадал, действительно ли мертвые глаза Белого Бога судят меня за грехи, затем протянул руку и отдернул занавес. Мне в лицо вонзился кулак, и вперед посыпались англичане.

— Смерть язычникам! — кричали они.

Внезапно весь зал ощетинился мечами, копьями и оскаленными зубами.

— Один! — взревел ярл.

Скандинавы вскочили с длинных скамей и принялись швырять в лица англичанам кубки и миски.

— Нет! — крикнул Сигурд, но англичане уже выхватили мечи, спрятанные под соломой, устилающей пол.

Они в мгновение ока сразили наповал Сигтригга и Ньяла. Несколько человек бросились перекрывать главный вход, но Флоки Черный перехватил одного из них и набросился на него, словно волк, раздирая голыми руками.

— Я вырву из груди твое сердце! — прорычал Сигурд Эльдреду, который стоял за спиной огромного воина с серебряными браслетами на руках.

Великан рассекал мечом воздух, не позволяя скандинавам приблизиться. Тут дверь слетела с петель и повалила на пол Эльдреда вместе с его телохранителем. Рядом с англичанами растянулся на соломе Свейн Рыжий. Скандинавы бросились к своим мечам и секирам, англичане в ярости преследовали их, рубя и коля.

В суматохе мне удалось схватить клинок, и я крикнул:

— Сюда, Сигурд!

Ярл выхватил у меня меч и с ревом набросился на людей Эльдреда. Мне уже приходилось видеть, что скандинав не ведает страха смерти, если у него в руках оружие. Мне в лицо вонзился чей-то локоть, и кровь хлынула так, что ослепила меня. Я наткнулся на груду зловонных внутренностей, поскользнулся и постарался удержаться на ногах под градом ударов коленями и сапогами. Каким-то образом мне удалось выбраться в темный угол зала, где солома была испачкана испражнениями умирающего норвежца, добавлявшими свою вонь к запаху дыма, дерева, крови и сладкого меда.

Бьярни и Бьорн находились в самой гуще англичан, кололи и кромсали их столовыми ножами, отчаянно стараясь расчистить место для работы мечом. Флоки Черный пригнулся, ушел от рубящего удара, а затем рассек клинком горло противника. Улаф с такой силой рубанул англичанина топором, что рассек его пополам до самого пояса.