Кровавый глаз

Мы плыли на запад и вскоре перестали видеть воинов с копьями на фоне неба и всадников на прибрежной гальке, но я по-прежнему пожирал взглядом землю в надежде увидеть помощников магистрата, мысленно представлял, как гордые язычники погибают под английскими мечами. Время от времени мне казалось, что я видел людей, всматривающихся в море, однако каждый раз оказывалось, что это лишь камни или деревья. Однажды я даже принял за человека овцу и усвоил, что ищущий взгляд готов слепить из надежды любой образ. Так старый Эльхстан вырезал из бесформенной древесины что-нибудь прекрасное.

Наступило серое пасмурное утро. На мою одежду, и без того промокшую от пота, падал мелкий дождь. Я даже не замечал его, всматривался в обрывистый берег, заросший травой, и был полностью поглощен ритмом гребли. Мои заскорузлые ладони стали твердыми, как старый бук. Волдыри превратились в ороговевшие мозоли, похожие на узлы. Вдруг Эльхстан схватил меня за щиколотку, и я вздрогнул от неожиданности. Старик явно устал и прислонился к сундуку, на котором я сидел и греб во всю силу, давая ему возможность немного отдохнуть. Эльхстан указал в сторону земли, поднес два пальца к глазам и покачал головой.

— Ты хочешь сказать, что я глупец? — спросил я. — Ищу то, чего нет.

Мастер кивнул и продолжил выковыривать из зубов остатки скудного завтрака, состоявшего из черствого хлеба и вяленой трески. По крайней мере, скандинавы нас кормили. Без еды мы не смогли бы грести.

— Женщины, конечно же, сообщили магистрату Эдгару о том, что скандинавы забрали нас с собой, — слабо возразил я. — Нас ведь не было среди убитых.

Эльхстан обхватил руками воображаемые груди и издал глоткой печальный вой.

— Ты прав, — согласился я. — Они оплакивают убитых и не думают о нас.

Старик нахмурился и указал на мое весло. Он хотел, чтобы я не отставал от язычников. Я откинулся назад и налег на весло, внезапно сообразив, что едва не выбился из ритма. Не нужно следить за остальными гребцами, чтобы понять, что ты отстаешь. Плеск одинокого весла режет слух.

— Старик, если ты не прекратишь меня отвлекать!.. — Я обиженно запыхтел, набрал полную грудь воздуха и снова начал грести во всю силу.

Эльхстан пожал узкими плечами, указал на мой кровавый глаз, затем прошагал двумя пальцами по воздуху и сделал вид, что плюет.

«Человек с радостью влезет в грязь, лишь бы избежать встречи с тобой», — вот что он имел в виду.

Затем старик почесал щетину на подбородке и скорчил кислое лицо, словно говоря: «А что касается меня…» Он сжал распухшие кулаки, постучал по костяшкам пальцев, затем изобразил чаши и блюда.

— Да, люди знают, что твои руки уже не те, какими были раньше, — сказал я. — Ты старик. Никто не ждет, что ты будешь вечно обрабатывать дерево.

Тут на губах Эльхстана появилась горькая усмешка, ибо я попал в самую точку. Он старик, а я чужак. Никто не отправится нас выручать, даже если будет знать, где мы находимся. Мастер указал на мой окровавленный глаз, потом кивнул на норвежцев, сидящих впереди, и я догадался, какими были бы слова старика, если бы у него во рту по-прежнему был язык.

«Таращься на этих ублюдков своим неестественным глазом, парень. Всели страх в их языческие сердца».

— Сигурд считает, что я пришел от Одина, Отца всех, их верховного бога, — произнес я, не отвлекаясь от гребли. — Ярл говорит, что этот самый Один сделал меня по своему подобию ради какой-то цели, спрятанной словно клинок в ножнах.

Эльхстан невнятно замычал, постучал костяшками пальцев по голове и рассыпал что-то невидимое по палубе, тем самым сказав, что у меня вместо мозгов опилки. Затем он показал на Сигурда, изобразил то же самое, прикоснулся к верхней доске обшивки и стукнул кулаками друг об друга.

— Ты считаешь, что ярл — глупец, да и я тоже, раз его слушаю. Ты полагаешь, что нам можно хоть сейчас прыгнуть за борт, потому что этот недоумок рано или поздно посадит корабль на скалы.

Я покачал головой, а старик скорчил гримасу, отвернулся и снова уставился в морскую даль.

Но Сигурд не загубил «Змея». Глум, кормчий «Лосиного фьорда», тоже нормально вел второй корабль. Когда поднимался ветер, большие прямоугольные паруса раздувались, и дракар летел на запад. В штиль скандинавы гребли так, словно родились с веслом в руках. Ночью они ловили рыбу, играли в разные игры, пели, пили эль и мерились силой рук. Рыжеволосый верзила по имени Свейн почти всегда сидел расстроенный, потому что никто не осмеливался бросить ему вызов. Но больше всего меня поразило в скандинавах то, как много они смеялись. Эти люди хохотали над малейшими пустяками, например над тем, что Улаф жаловался на зубную боль, а его светловолосый сын Эрик во сне бормотал имя девушки.

Я также сообразил, что северные воины гораздо моложе, чем мне сперва казалось. У них были обветренные непогодой лица и всклокоченные бороды, однако по чистым голубым глазам я понимал, что вижу перед собой мужчин в самом расцвете сил. Поэтому-то мне еще труднее было вспоминать ту дикую ярость, которая бурлила в них, но была скрыта под загорелой просоленной кожей. Теперь, разумеется, я знаю, что именно молодые способны на самую зверскую жестокость. Юнец убивает не раздумывая, а затем наслаждается пролитой кровью. Время частенько гасит пламя в сердце. Воин в годах иной раз уберет меч в ножны, увидев в противнике собственного сына или мужа своей дочери. Эти скандинавы были молодыми парнями и, несмотря на смех, очень опасными, прирожденными убийцами.

— Если нам повезет, шторм пройдет восточнее и не затронет нас, — заметил Эрик.

Молодой норвежец поднял лицо к потемневшему небу, рассыпав по плечам светлые волосы. Со своего места за веслом мне показалось, что он испугался.

— Только не на этот раз, сынок, — спокойно заметил Улаф. — Сомневаюсь, что сегодня даже Сигурд сможет заставить Ньорда улыбнуться. — Он повернулся ко мне, махнул рукой на запад и объяснил: — Этот бог повелевает ветрами. Ему принадлежат море и огонь, а сегодня у него отвратительное настроение. — Кормчий печально усмехнулся.

Все смотрели на зловещую черную тучу. Она висела очень низко. Мне казалось, что я мог бы достать до ее брюха стрелой и выпустить настоящий потоп. По краям тучи сияла ослепительная серебристая кайма, но мы были далеко от них. Сердитый ветер принялся хлопать шерстяным парусом и греметь щитами, которые скандинавы развесили сегодня утром по бортам «Змея», собираясь отгонять другой дракар, проплывший на восток у самого горизонта.

— Мы в пасти у бури, Эльхстан, — сказал я, проводя рукой по верхней доске обшивки «Змея» и гадая, как поведет себя корабль в хаосе яростного шторма.

Старик с такой силой стиснул скамью, что побелели костяшки пальцев.

— А скоро мы окажемся у нее в утробе, — добавил я.

Мне еще никогда не приходилось бывать в шторм в открытом море, и меня охватил ужас.

— В следующий раз, Асгот, надо будет перед выходом из фьорда принести в жертву быка помоложе, — крикнул Сигурд.

Он стоял на носу корабля, одной рукой обвив шею дракона, тупо смотрящего в море тусклыми красными глазами.

— Этот мешок дерьма Хаэстон продал мне старое, хилое животное, — поморщился ярл.

— Только глупец может оскорбить такого бога, как Ньорд, подношением плохого быка, — с укором промолвил Асгот. — Уж если очень хочется, вызывай гнев кого-нибудь из добрых, не столь могущественных владык Асгарда. Например, Балдра или даже Фрейи, если не боишься, что твой член засохнет и отвалится, — добавил он, схватился за пах и затряс головой так, что загремели кости, вплетенные в волосы. — Но только не Ньорда, Сигурд. Нельзя гневать Повелителя морей.

Сигурд подгибал колени в соответствии с тем, как «Змей» проваливался вниз и взлетал на волны.

— Клянусь, годи, аппетит старого Ньорда растет, — сказал он, наблюдая за небесами. — Убрать парус, Дядя! Давайте-ка окунем в воду весла и скорее уведем нашего красавца подальше отсюда. — Ярл кивнул в южную сторону.