Закат Птолемеев

С точки зрения интересов Египта эта позиция была наиболее правильной. Как мог воевавший против своей сестры Птолемей вступить в войну ещё и с войском Цезаря, который шёл буквально по пятам за Помпеем! Царь оказался бы в тисках: с одной стороны войска Клеопатры, с другой — римская армия. Легко было предвидеть, что в таком случае Цезарь немедленно договорится с Клеопатрой и признает её правительницей Египта.

У египтян был ещё один выход — схватить Помпея и выдать его Цезарю. В этом случае они поставили бы Цезаря в чрезвычайно затруднительное положение, зато сняли бы с себя ответственность за убийство. Но, как это часто бывает с политиками, стремящимися во что бы то ни стало угодить сильнейшему, египетские сановники проявили излишнее рвение.

Привести в исполнение решение царя и его советников поручили Ахилле, который взял себе в помощники Сальвия и командира Габиниевых солдат Септимия. Оба когда-то сражались под командованием Помпея, а сейчас должны были помочь заманить его в ловушку.

На палубе корабля сгрудились сопровождавшие полководца сановники. Все были встревожены и удивлены, увидев приближавшуюся со стороны берега небольшую лодку. В чём дело? Разве так надлежит принимать именитого гостя? Многие считали, что лучше не ждать подхода лодки, а уходить немедленно.

Между тем лодка была уже близко. Септимий поднялся и прокричал латинское приветствие:

— Salve, imperator!

Ахилла обратился к Помпею по-гречески. Он почтительно пригласил полководца сойти в лодку.

— Мы прислали бы за тобой триеру [53],— сказал он, — но здесь отмели, и она не могла бы подойти к берегу.

В это время Помпей и его спутники заметили, что некоторые египетские корабли заполняются людьми, а на берегу в боевом порядке выстроились вооружённые отряды. К чему они готовятся — к торжественной встрече или предательскому нападению? Но в любом случае о бегстве нечего было и думать. Одна лишь такая попытка стала бы поводом к резне.

Помпей решил сойти в лодку. Он поцеловал плачущую Корнелию и в сопровождении двух центурионов, отпущенника Филиппа и верного раба Скифа, стал спускаться в лодку. Ахилла уже протягивал ему руку, а полководец ещё раз обернулся к своим и процитировал по-гречески слова поэта Софокла:

— Тот, кто входит в дом тирана, становится рабом, хотя бы и пришёл свободным!

Они плыли уже довольно долго, но никто не сказал Помпею ни слова. Он первый прервал молчание.

— Мне кажется, мы были когда-то товарищами по оружию, — сказал он Септимию.

Но тот лишь кивнул головой. Полководец больше не пытался поддерживать разговор. Он занялся чтением речи на греческом языке, которую приготовил для аудиенции у царя.

Берег был уже близок. Корнелия, внимательно следившая за тем, что делается в лодке, вздохнула с облегчением. К сходням, где должна была пристать лодка, толпой спешили придворные. Казалось, римлян ждёт подобающий приём. Опершись на руку Филиппа, полководец поднялся со скамьи, но в ту же минуту Септимий вонзил меч ему в спину. Сальвий и Ахилла тоже обнажили оружие. Помпей не произнёс ни слова. Он закрыл голову тогой и с глухим стоном принимал удары.

На корабле Помпея раздался ужасающий крик. Люди не стали ждать приказаний. Немедленно был поднят якорь. Попутный ветер спас римлян от погони.

Помпей погиб накануне дня своего рождения, когда ему должно было исполниться 58 лет. Полководцу отрубили голову и отнесли её царю, а труп долго ещё лежал на песке, на морском берегу. Вокруг толпились любопытные. Отпущенник Филипп остался у останков своего господина. Когда народ разошёлся, он обмыл тело морской водой и надел на него свою тунику. Нигде вокруг не было ни деревца. С большим трудом Филипп нашёл на берегу обломки рыбачьего чёлна и сложил из них скромный погребальный костёр. Ему помогал неизвестный человек преклонного возраста, который когда-то служил в легионах Помпея.

В соответствии с распространённой в древности манерой, чтобы придать изложению видимость беспристрастности, Цезарь в своих дневниках ведёт рассказ от третьего лица. Этот стилистический приём имеет чисто внешний характер. Оба сочинения Цезаря, как первое — о войне с галлами, так и второе — о гражданской войне, чрезвычайно тенденциозны и необъективны. Вот что говорит Цезарь в конце третьей книги «Записок о гражданской войне»:

«Цезарь пробыл в Азии лишь несколько дней. Услыхав, что Помпея видели на Кипре, он предположил, что Помпей направляется в Египет по причине близких связей с царствующим домом и разных удобств этой страны. Тогда и сам он прибыл в Александрию с одним легионом, которому приказал следовать за собой из Фессалии, и с другим, который он взял у легата Фуфия Калена и вызвал из Ахайи, с восемью сотнями всадников, с сотней родосских военных кораблей и несколькими азиатскими кораблями. В обоих легионах было около трёх тысяч двухсот человек; остальные были больны от ран, полученных в сражении, и изнурены военными тяготами и долгим путём и потому не могли последовать за ним. Но Цезарь так полагался на славу о своих подвигах, что без колебания двинулся в эту экспедицию с недостаточными силами, в расчёте, что везде будет в безопасности. В Александрии он узнал о смерти Помпея. Тут же, при выходе с корабля, он вдруг услыхал крики солдат, которых царь оставил для охраны города. Оказывается, они бежали толпой на него из-за того, что перед ним понесли фасцы [54]. Толпа заявляла, что этим умаляется царское величество. На этот раз шум затих, но всё-таки в следующие за тем дни от стечения народной массы часто происходили беспорядки, и многих из его солдат убивали на улицах в разных частях города.

Тогда он вызвал ещё два легиона из Азии, которые были образованы им из Помпеевых солдат. Сам же он вынужден был оставаться из-за сильных пассатных ветров, делавших отплытие из Александрии очень затруднительным. Между тем он был убеждён, что спор между царём и царевной принадлежит решению римского народа и его консула и тем более касается его должности, что именно в его предыдущее консульство, по постановлению народа и сената, был заключён с Птолемеем-отцом союз. Поэтому он заявил, что, по его мнению, царь Птолемей и его сестра Клеопатра должны распустить свои войска и решать свой спор лучше легальным путём перед его трибуналом, чем между собой оружием.

Царством управлял по малолетству царя его воспитатель евнух по имени Пофин [55]. Он, прежде всего, начал жаловаться среди своих приверженцев, что царя вызывают на суд для защиты своего дела. Затем, найдя себе нескольких помощников в задуманном деле среди царских друзей, он тайно вызвал войско из Пелусия в Александрию и командующим всеми силами назначил того же Ахиллу, о котором мы выше упоминали. Соблазнив его обещаниями от себя и от имени царя, он дал ему понять — письменно и через гонцов, — чего от него хочет. В завещании царя Птолемея были названы наследниками старший из двух сыновей и старшая из двух дочерей. Об исполнении этой воли Птолемей в том же завещании заклинал римский народ всеми богами и союзами, заключёнными с Римом. Один экземпляр его завещания был через его послов доставлен в Рим для хранения в государственном казначействе (но хранился у Помпея, так как из-за политических смут его нельзя было передать в казначейство); другой с тождественным текстом был оставлен в Александрии и был предъявлен Цезарю запечатанным.

Когда это дело разбиралось перед Цезарем и он всячески старался в качестве общего друга и посредника уладить спор между царём и царевной, вдруг сообщили о прибытии в Александрию царского войска и всей конницы. Силы Цезаря отнюдь не были настолько значительными, чтобы на них можно было положиться в случае сражения вне города. Не оставалось ничего иного, как держаться в подходящих местах внутри города и узнать намерения Ахиллы. Во всяком случае Цезарь приказал своим солдатам быть под оружием, а царя уговорил отправить наиболее влиятельных из своих приближённых послами к Ахилле и объявить ему свою волю.

Посланные им Диоскорид и Серапион, которые перед этим оба были послами в Риме и пользовались большим влиянием у его отца Птолемея, прибыли к Ахилле. Как только они показались ему на глаза, то он, не давая себе труда выслушать их и узнать о цели их прибытия, приказал схватить их и казнить. Один из них был тяжело ранен, но был вовремя подобран и унесён своими как убитый, а другой был убит на месте. После этого Цезарь овладел особой царя. Он полагал, что царское имя будет иметь большое значение у его подданных, и желал придать делу такой вид, что война начата не столько по воле царя, сколько по частному почину немногих отдельных людей и притом разбойников. Войска, бывшие под командой Ахиллы, ни по своей численности, ни по личному составу, ни по боевой опытности, по нашему мнению, отнюдь не были ничтожными. У него было под оружием двадцать тысяч человек. Это были прежде всего Габиниевы солдаты, которые уже освоились с александрийской вольной жизнью и отвыкли от римского имени и военной дисциплины; они успели здесь жениться и большей частью имели детей. К ним присоединялись люди, набранные из пиратов и разбойников в провинциях Сирии, Киликии и в окрестных местностях. Кроме того, сюда же сошлись осуждённые за уголовные преступления и изгнанники» [56].

53

Триера— основной тип древнегреческого боевого корабля. Имела водоизмещение до 230  т,, длину 40–45  м,ширину до 6  м. Основным движителем триеры были вёсла (150–170 вёсел), располагавшиеся в три ряда с каждого борта (отсюда и название корабля). Трирема— римский военный корабль, строившийся по образцу триер.

54

Фасции— в древнем Риме перевязанный ремнём пучок прутьев, служивший при республике атрибутом власти высших должностных лиц.

55

Пофин — другая огласовка имени Потин.

56

«Записки Юлия Цезаря и его продолжателей о галльской войне, о гражданской войне, об александрийской войне, об африканской войне», М.—Л., 1948, стр.350–353.