Страница 89 из 98
До сих пор карьера Макрина была сугубо гражданской, к воинским формированиям он не имел никакого отношения, разве что прошел в молодости обязательную службу призывника. Обращает на себя внимание факт, что на столь важные должности префектов преторианцев Каракалла назначил столь разных людей — Адвента и Макрина, — с разным образованием и жизненным опытом. Профессиональный военный и опытный юрист, командир и администратор. Возможно, они хорошо дополняли друг друга и могли принимать правильные решения именно благодаря разным взглядам на одну и ту же проблему.
Макрин — первый в истории Рима цезарь, который никогда не был сенатором. Многие сочли это неслыханным нарушением традиции и принятых законодательных норм. Но что было делать сенату? Вести о кончине Каракаллы и объявлении императором Макрина до Рима дошли почти одновременно. Ничего другого не оставалось, как только согласиться с волею армии.
Каким ударом по общественному мнению стало бы известие, что Макрин принимал участие в заговоре против цезаря! Пока об этом не знали, но если бы знали, императором Макрина не назначили бы — те же солдаты, что объявили его цезарем, сами бы и зарубили предателя мечами. Все обнаружилось позднее, хотя и до сих пор не известны все подробности заговора. Ну и конечно, нельзя исключать также того, что история с изменой Макрина была вымышлена его политическими противниками. Тогда у них была бы веская причина вызвать в войсках бунт против избрания Макрина. И тем не менее большинство дошедших до нас письменных показаний свидетельствует о том, что Макрин и в самом деле подготавливал покушение на императора, был инициатором государственного заговора. В его руки случайно попало письмо императору столичного мэра, предостерегавшее Каракаллу о готовящемся Макрином государственном перевороте и необходимости срочно принять меры. Зная жестокость и вспыльчивость цезаря и его подозрительность, Макрин счел это письмо (или донос?) достаточным основанием для немедленных действий. Нельзя терять ни минуты! Макрин скрыл письмо цезарю и договорился о дальнейших действиях с двумя трибунами преторианцев, а Марциалис и без того уже был преисполнен ненависти к цезарю. Вероятнее всего, Макрин заверил Марциалиса, что его защитят и он, и эти два трибуна, так что тому ничего не сделают. Случилось не так, как было задумано, — убийца был убит тут же, к большому облегчению остальных заговорщиков.
В письме к сенату Макрин сообщал, что армия провозгласила его императором, клялся, что при его правлении в стране будут царить порядок и спокойствие, не прольется ни капли крови римского гражданина, что он ничего не предпримет без согласия сената, а также его боевых друзей, командиров и советников. Править должен не цезарь, а действительно лучшие люди империи. В этом послании Макрин позволил себе даже иронически отозваться о своих предшественниках — цезарях из аристократических родов, которые не относились к простому люду с должным уважением.
И все же в этом письме, переполненном высоких слов и благородных обещаний, автор счел нужным подписаться всеми титулами, без которых цезарь не был бы цезарем, хотя формально сенат еще не присвоил ему этих титулов. Разумеется, они поспешили это сделать и присвоили множество еще и других почетных званий. Макрин принял их все, за исключением «почетного возницы колесниц», которым верноподданные сенаторы собирались почтить начало его правления по прибытии в Рим.
Девятнадцатилетний сын Макрина, Диадумениан, находящийся вместе с отцом в армии на Востоке, был также объявлен солдатами цезарем, что, разумеется, подтвердил сенат, добавив юноше звание патриция и предводителя молодежи. Таким образом, Макрин закладывал основы собственной династии уже в первые дни своего царствования, назначив наследника. Он же дал сыну фамилию Антонин, которую официально носил Каракалла, а также другие великие цезари II века — Антонин Пий и Марк Аврелий. Тем самым Макрин подчеркивал преемственность с великими римскими традициями и одновременно привлекал на свою сторону солдат, столь привязанных к своему благодетелю Каракалле.
По этой же причине Макрин в своем письме сенаторам не стал открыто осуждать своего предшественника, но и не намекал о своем желании причислить того к сонму богов, поскольку тем самым мог бы вызвать недовольство и сенаторов, и жителей Рима.
Весьма любопытно проходило заседание сената, на котором зачитывалось это послание нового императора. Многие из сенаторов наперебой критиковали Каракаллу и его правление. Они называли десятки его невинных жертв, подчеркивали жестокость предыдущего цезаря, требовали отмены игрищ в день его рождения, а также свержения и переплавки золотых и серебряных памятников Каракалле. И все же ни один из сенаторов не осмелился объявить Каракаллу врагом народа, что повлекло бы за собой предусмотренные законом последствия — речь о вычеркивании имени этого цезаря из официальных документов. Сенаторы имели все основания опасаться реакции на такой законодательный акт подразделений преторианцев, в том числе тех, что размещались в столице. Некоторые из сенаторов осмеливались взамен этого особо почтить убийцу Каракаллы Марциалиса, подчеркнув его заслуги. Вот такая складывалась интересная ситуация. И новый император, и сенаторы, ненавидевшие Каракаллу, в своих выступлениях проявляли известную сдержанность, доходя как бы до невидимой границы и не решаясь ее преступить, словно их удерживала какая-то невидимая сила. Сила, конечно же, была самая что ни на есть конкретная — мечи обожавших Каракаллу. Каракалла уже давно был мертв, а оказывалось — продолжал оставаться среди живущих. Прах Каракаллы наконец привезли в Рим (кремацию произвели в Сирии). Урну с прахом некогда всесильного императора тайно, под покровом ночной темноты, провезли в мавзолей Адриана и поместили рядом с урнами Септимия Севера и других цезарей.
Вскоре скончалась и мать Каракаллы, Юлия Домна, успев, однако, причинить до своей смерти немало неприятностей Макрину. Известие о гибели сына застало ее в Антиохии. В первую минуту горя и отчаяния она чуть не покончила с собой, но смогла лишь легко ранить себя в грудь. Рана оказалась неопасной. Тогда императрица объявила голодовку. Она искренне оплакивала сына, хотя при жизни он причинял ей много горя. И опять же злые языки такое отчаяние матери приписывали горю не от потери сына, а от утраты своего влияния, что неизбежно последовало с его смертью. Теперь Юлия Домна больше не имела власти императрицы, что было невыносимо для женщины с такими, как у нее, амбициями. Будучи в течение многих лет женой и матерью императоров, она вдруг становилась никем. Не для нее тихая, спокойная жизнь богатой женщины без той власти, которой она обладала, без дворцов и драгоценностей, без придворной стражи и всяческих придворных церемониалов. Впрочем, Макрин не изменил ничего в статусе Юлии Домны, чего так боялась эта гордая женщина. Он оставил ей титул императрицы, и так она всеми и воспринималась. По-прежнему она проживала в роскошном дворце, охрана ее состояла из преторианцев. Она же ничего этого не оценила, напротив, возненавидела Макрина и принялась плести интриги против него. Предполагалось всякое, но факты до нас дошли следующие. Юлия Домна не ответила на соболезнование в письме Макрина, подбивала солдат своей стражи устроить на него покушение, желая — как считают некоторые авторы — единолично править, хотя в Риме никогда до этого не было так, чтобы женщина правила явно и вся власть была сосредоточена в ее руках.
Макрин отреагировал на происки заносчивой женщины решительно, но сдержанно: повелел ей покинуть дворец в Антиохии и выбрать себе для жительства другое место, которое ей по вкусу, но теперь она станет обычной благородной гражданкой безо всяких императорских почестей. Домна тяжело переживала это и очень скоро умерла. Некоторые утверждали — от голода, другие — от рака груди. Говорили, она давно страдала от этой болезни, возможно, упомянутая неопасная рана приблизила конец. Так закончилась жизнь умной и талантливой женщины, дочери жреца из маленького сирийского городка, волею судьбы вознесенной на самые вершины власти, богатства и почитания, но лишь для того, чтобы испытать несчастья и безграничную боль. Ей пришлось вытерпеть множество унижений, когда при дворе ее мужа императора Септимия Севера самым главным человеком сделался префект Плаутиан. Многие годы пребывая рядом со стареющим и ослабевающим от болезней мужем, она вынуждена была наблюдать возрастающую ненависть друг к другу двух ее сыновей. Эта ненависть привела в конце концов к тому, что Гета был убит офицерами Каракаллы буквально в ее объятиях, а ей самой запрещено было даже предаться горю. Затем ей суждено было стать свидетельницей кровавого правления сына. Правда, в тот период она стала главным лицом в государстве, чье слово было решающим, поскольку Каракаллу интересовали лишь войны и развлечения, а также обозная жизнь легионов. Но со смертью сына рухнул весь мир матери-императрицы. У Юлии Домны больше не осталось никого на свете.