Страница 14 из 98
Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что казалось невозможным. И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремневых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до гор, и горы, перекопанные, сравнивались с землей — и все это с невероятной быстротой, потому что за промедление расплачивались жизнью.
Свирепость, злоба, изощренная жестокость и непомерная самоуверенность уживались в Калигуле с мелочной мстительностью и отчаянным страхом за свою жизнь.
С возвращением императора в столицу террор еще более усилился. Как это обычно бывает, террор, в свою очередь, разжигал оппозиционные настроения, особенно среди тех, кому грозила наибольшая опасность, то есть среди верхних слоев общества. Организовывались все новые и новые заговоры, их раскрывали, и это вело к новым политическим репрессиям. Возникал порочный круг, вернее, спираль зла — зримое отражение возраставшего безумия императора.
Вскоре в числе неугодных оказался и знаменитый философ-стоик и оратор Сенека. Спасся он лишь благодаря тому обстоятельству, что его сочли больным чахоткой, так что цезарь помиловал человека, и без того приговоренного к скорой смерти. Сенека же пережил гонителя и оставил сохранившийся в веках портрет императора, исполненный ненависти:
Уже одна омерзительная бледность лица служила верным доказательством его безумия, а к тому же и дикое выражение глубоко запавших глаз; а как отвратительна его лысеющая голова, как смешны тощие ноги на чудовищных стопах!
Образование Калигула получил, в общем-то, поверхностное, но говорить умел и даже, случалось, с юмором. Так, например, ему принадлежит меткая характеристика изящного и мягкого стиля Сенеки: песок без извести. Вкусы у него были плебейские. Он обожал скабрезные театральные пьесы, похабные песенки и непристойные танцы. Он страстно увлекался гонками на колесницах, очень любил лошадей и по целым дням просиживал в конюшне. Для своего любимого коня не только построил мраморную конюшню и дворец с прислугой, где от его имени принимал гостей, но даже собирался сделать его консулом и ввести в сенат. Что касается последнего, это намерение можно рассматривать и как насмешку над сенаторами, роль которых сводилась лишь к послушному одобрению самых глупых, преступных и даже просто безумных решений цезаря, а в таком случае не все ли равно, кто заседает в сенате — конь, осел или человек?
Себя же Калигула считал богом, отождествляя с разными небожителями, чаще всего с Юпитером. Со статуей последнего он беседовал как равный с равным и порой, случалось, гневался на небесного собрата и даже угрожал ему. Сенат не замедлил присвоить императору звание Юпитера Латинского, а сам цезарь повелел воздвигнуть себе храм изваянием в полный рост своей фигуры и назначил жрецов для совершения обрядов изысканнейших жертвоприношений. Одним из жрецов он сделал своего дядю Клавдия, которого презирал за то, что тот интересовался лишь книгами и историей. За оказанную ему принудительную честь Клавдий был вынужден уплатить восемь миллионов сестерциев, что намного превосходило его возможности, а потому стал бедняком и должником казны.
В довершение всех своих безумств цезарь принялся издеваться над офицерами гвардии. Двое из них, трибун преторианской когорты Кассий Херея и трибун Корнелий Сабин, поклялись отомстить. Подходящий момент наступил 24 января 41 года, когда на Палатине устраивались игры в память Августа. Калигула с утра смотрел представления и в полдень вышел из театра, чтобы отдохнуть и перекусить. Впереди него шел Клавдий с двумя сенаторами. Они пересекли двор и направились прямо во дворец, император же в сопровождении еще одного сенатора свернул к крытой галерее, где стояли готовые к выступлению мальчики из знатных семей, привезенные из Азии. Цезарь остановился и заговорил с ними, и в этот момент Херея сзади нанес ему удар мечом. Острие скользнуло по ключице, Калигула вскрикнул и пробежал несколько шагов, но ему преградил путь Сабин, вонзив меч прямо в грудь императора. Уже на лежащего императора набросились остальные заговорщики, нанеся ему около тридцати ран. Минутой позже убили Цезонию, рыдавшую над окровавленным трупом, а один из офицеров размозжил о стену голову их малолетней дочери.
КЛАВДИЙ
Tiberius Claudius Nero Drusus
1 августа 10 г. до н. э. — 13 октября 54 г. н. э.
Правил с 25 января 41 г. до 13 октября 54 г. н. э. под именем Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus.
После смерти был причислен к сонму богов под именем Divus Claudius
Если бы не чистая случайность — всего несколько шагов, — совсем по-другому сложились бы судьбы и самого Клавдия, и Рима. В тот роковой январский день он шел из Палатинского театра во дворец в нескольких шагах впереди Калигулы и не заметил, как цезарь неожиданно свернул к крытой галерее, где его ожидала группа мальчиков, приехавших из Азии, — и смерть. Клавдий и два сопровождавших его сенатора шли не оглядываясь. Если бы они увидели, что цезарь свернул в сторону и остановился, они наверняка пошли бы за ним или просто подождали, как велит учтивость. И тогда Клавдий наверняка разделил бы судьбу императора, ибо заговорщики решили не оставлять в живых никого из августейшей фамилии. А тем временем трое спокойно пересекли двор и уже вошли во дворец, когда тишину разорвал отчаянный крик тревоги. Поднялись шум и суматоха.
Палатин, а за ним и всю столицу, охватили ужас и паника. У заговорщиков не было никакого определенного плана действий, заговор сводился лишь к убийству императора и его семьи. Некоторые заговорщики были тут же, на месте, убиты прибежавшими на шум германцами-телохранителями императора, которые в ярости готовы были убивать всех, кто подвернется под руку. Помимо заговорщиков погибло несколько ни в чем не повинных сенаторов и много людей простого звания, случайно оказавшихся поблизости от места преступления.
В храме Юпитера на Капитолии немедленно собрался сенат. Многие сенаторы требовали восстановления республики. Самый удобный момент, тем более что в живых не осталось ни одного представителя правящей династии. Пора кончать с единовластием, репрессиями и террором безумцев из рода Юлиев и Клавдиев. И когда ближе к вечеру убийца императора Кассий Херея отважился, в конце концов, предстать перед сенатом, он не услышал слов осуждения. Напротив, ему, как трибуну преторианцев, паролем для городских когорт на предстоящую ночь было названо слово libertas— свобода.
Чрезвычайное заседание сената затянулось до глубокой ночи. Хотя большинство ораторов декларировало в своих речах возврат к республике, очень многие в глубине души склонялись к сохранению единовластия, причем будущим цезарем каждый видел себя. Было решено наконец перенести дебаты на следующий день. Однако уже этой ночью положение резко изменилось.
Нашелся уцелевший представитель правящей династии. Сенат совершенно о нем забыл — и ничего удивительного, ведь его не воспринимали всерьез даже в собственной семье. Его мать, Антония, называла сына монстром, которого природа начала делать, но не закончила. Желая подчеркнуть чью-то глупость, она имела обыкновение добавлять: «Он даже глупее моего сына Клавдия». Ливия, бабка Клавдия, женщина умная и проницательная, тоже относилась к внуку с презрением. Август избегал появляться публично в обществе Клавдия, хотя и отмечал благородство его души и умение хорошо формулировать свои мысли. Однако Клавдий страдал дефектом речи, поэтому все, что он говорил, звучало комично. К тому же у него тряслась голова, и при ходьбе он волочил ногу. Видимо, все это было следствием перенесенной в детстве болезни, но современников это обстоятельство отнюдь не смягчало. Они были глубоко убеждены, что человеку с такими дефектами нельзя претендовать на какое-либо участие в политической жизни и ждать, что окружающие вообще станут принимать всерьез такого шута горохового.