Страница 47 из 83
Антиохийцы и Юлиан были весьма расположены друг к другу, ибо рассчитывали на взаимную пользу. Цезарь надеялся, что в этом большом эллинском городе его планы возрождения старой веры найдут широкую поддержку. Он уже ранее списал городской общине часть долгов по налогам, а жители ожидали от правителя, что тот сможет остановить бешеный рост цен на продовольствие. Причиной же дороговизны были действия еще прежнего императора, Констанция, который для снабжения своих войск опустошил склады восточных провинций, а последний урожай был весьма скромным из-за зимней засухи. Однако, как принято в таких случаях, все были убеждены, что у купцов и крупных землевладельцев закрома полны и они только ждут, когда цены на хлеб еще повысятся.
Когда во время гонок на колесницах Юлиан появился в своей ложе, весь ипподром принялся дружно скандировать: «Все полно, все дорого!» На следующий день император призвал местных богатеев и сановников и пытался их убедить, что — это его слова — «лучше отказаться от несправедливого заработка и помочь согражданам». Можно легко догадаться, что эти наивные призывы к благоразумию и ответственности не встретили у собравшихся ни малейшего сочувствия.
Работы у Юлиана, как всегда, было много. «В течение того же дня он отвечал многочисленным делегациям, посылал письма в разные города, военачальникам и наместникам, а также друзьям, выслушивал послания, принимал решения по петициям. А говорил он так быстро, что руки секретарей за ним не успевали. Отдыхать могла прислуга, а он переходил от одного занятия к другому. Покончив же с общественными делами, он ел, лишь бы подкрепить силы, и набрасывался на стопки книг, читая громко и без перерыва, словно цикада, покуда вечером его снова не призывали заботы об общем благе. Обед бывал еще более скромным, нежели первый прием пищи, а сон такой, какого и следовало ожидать после столь скудной еды. И снова являлись другие секретари, что проспали день в постели. Ибо помощники должны были сменяться и отдыхать по очереди, а он менял только род занятий». Такова реляция Либания, имевшего возможность вблизи наблюдать юлианов образ жизни в Антиохии.
Эти слова подтверждает и Аммиан Марцеллин, также бывший свидетелем пребывания цезаря в столице Сирин: «Не привлекали его никакие соблазнительные удовольствия, которыми так богата здешняя земля, а для якобы отдохновения обратился он к делам судебным, как и иным, трудным и военным. (…) Разрешая спорные проблемы, он, правда, вел себя не всегда верно, расспрашивая стороны об их религиозных убеждениях, но вы не найдете ни одного его приговора, которое противоречило бы истине. Никто не мог его обвинить, что он свернул с прямой дороги справедливости ради религии или чего иного».
А значит, Юлиан, так привязанный к своим богам, чувствовал себя прежде всего императором, ответственным за правопорядок и благополучие своих подданных, независимо от их убеждений и верований. Этот факт поражает каждого, кто беспристрастно анализирует деятельность этого правителя. «Подавляющее большинство эдиктов никоим образом, даже косвенно, не связано со сферой религиозных интересов. Они одинаково благодетельны и по отношению к язычникам, и к христианам. И те, и другие в равной мере пользовались улучшенными дорогами, более действенной, нежели прежде, юстицией, более равномерным распределением общественных тягот между разными слоями». Так писал в свое время Станислав Венцковский в своем труде о Юлиане как администраторе и законодателе. А вот мнение Тадеуша Котули из его книги, посвященной Северной Африке времен античности: «Цезарь не был оторванным от жизни мечтателем, как иногда полагают. (…) Как во всей империи, так и в Африке он защищал интересы горожан, заботился об обустройстве городов, условием чего было налаживание все ухудшавшегося состояния городских финансов».
Несмотря на, по идее либеральную, справедливую и толерантную религиозную политику, дела в этой области шли весьма неважно и доставляли много проблем как в результате конфликтов между язычниками и христианами, так и из-за внутрихристианских разногласий. Отсюда столь многочисленные призывы к миру и спокойствию в изданных в Антиохии эдиктах, отсюда и злорадное — надо это честно признать — решение, когда в Эдессе дошло до столкновений между двумя христианскими сектами — ариан и так называемых валентинианиев. «Поскольку достойная всяческого восхищения заповедь велит христианам отказываться от земных благ, дабы легче войти в царствие небесное, мы, содействуя их святым, повелеваем изъять все деньги эдесской церкви и раздать их солдатам, а все земельные наделы присоединить к нашим имениям, дабы верующие, живя в нищете, сохраняли спокойствие и не потеряли царствия небесного, на которое так уповают». Поскольку речь шла о сектантах, ортодоксальные общины, по всей видимости, не протестовали, хотя по логике вещей и они могли чувствовать себя в опасности.
Не сочувствующий «галилейцам» и идеализирующий прежнюю веру император, тем не менее, хорошо понимал, что христианский клир превосходит языческих жрецов, не имевших никакой организационной структуры и прозябавших в течение полувека в роли полуподпольных предсказателей. А поэтому настоящее возрождение древних культов могло наступить только одновременно с институционной и нравственной реформой, осуществляемой среди как священников, так и жрецов, а за образец следовало брать именно христианство. В рамках реализации задуманного Юлиан создал иерархию в язычестве. Во многих провинциях уже назначены были верховные жрецы, надзиравшие за деятельностью святилищ на подведомственной территории и образом жизни их служителей. Они являлись неким аналогом епископов.
В посланиях к этим верховным жрецам император прямо рекомендовал брать пример в некоторых делах с «галилейцев», в частности, проявлять доброжелательность к чужим, заботиться об умерших и погребении, вести себя достойно. Он наказывал языческим жрецам сторониться театров и нечестивых занятий, пьянства в кабаках, планировал создать систему поддержки нуждающихся, что подтверждает даже враждебный императору Григорий из Назианза. «Он намеревался строить приюты для странников и убогих, божьи дома и дома для девиц, и дома раздумий, а также организовывать поддержку бедных, в том числе и в форме писем, которыми мы рекомендуем людей, достойных вспомоществования, и которые сопровождают их из провинции в провинцию».
Служители культа, по мнению императора, в повседневной жизни должны были избегать всякого порока, стараться даже пассивно не соприкасаться ни с чем неуместным. В частности, книги для чтения следовало подбирать разумно, исключая слишком нескромных поэтов и делая упор на труды Платона. Аристотеля и стоиков. Надлежало также выучить наизусть старинные гимны во славу богов и молиться им три, ну, минимум, два раза в день.
Сам Юлиан являлся в этом отношении отличным примером: совершил паломничество на гору Кассий вблизи Антиохии, неподалеку от устья Оронта, а в августе отправился к святилищу бога Аполлона среди рощ и ручьев в Дафне, почти в предместье сирийской столицы. Правда, цезарь там столкнулся с неприятной неожиданностью — место было заброшено, жертвоприношений практически никто не совершал.
А вопрос о жертвенных животных, которых сам Юлиан усердно приносил на алтари богов и настоятельно советовал другим поступать так же, вырос в целую политическую проблему, ведь в городе не хватало хлеба. Правда, поскольку в кормах тоже был недостаток, часть скота и так предстояло забить, а мясо жертв вовсе не пропадало, поскольку на алтарях сжигали только несъедобные части, а остальное раздавалось людям. Но народ все равно был недоволен, так как львиную долю получали приближенные к цезарю солдаты из Галлии. Аммиан Марцеллин с осуждением взирал на этих зажравшихся и вечно пьяных вояк, которых приходилось выносить с бесконечных пирушек и, взвалив на спины горожан, растаскивать по казармам.
Христиане раздували эти серьезные и мелкие проблемы, и в городе росло недовольство. Император подвергался все более злым насмешкам. Высмеивался его низкий рост, походка, даже бородка, которую он отпустил, тогда как его предшественники, начиная с Константина Великого, были гладко выбриты. Ставилось Юлиану в вину и увлечение философией, и равнодушие к гонкам, театру, эротике.