Пробуждение любви

— Почему я… — начал Родерик.

— И… — перебила его Микаэла, — и почему я вам то нравлюсь, то вы отталкиваете меня.

Мгновение Родерик пристально смотрел на нее, затем отвернулся, пробормотав:

— Вы полоумная. Не понимаю, чего вы ждете от меня.

— Вы разрываете сердце Лео — он вас так любит! И все, чего он хочет от вас, — это немного вашего, времени и ласки. Он должен знать, что вы его любите!

— Разве я не обеспечил ему дом? Не нашел людей, которые заботятся о нем? Разве он не находится здесь в безопасности? Его что, плохо кормят? Его не бьют, не так ли?

— Он не щенок, милорд! Он маленький мальчик, чье сердце разбито, потому что его отец притворяется, будто его не существует на свете!

— В жизни есть более страшные вещи, — сказал Родерик.

— Вы обращаетесь с ним так потому, что точно так же с вами обращался Магнус, когда вы были маленьким?

Родерик выбрался из кресла, схватил свою трость, но вместо того, чтобы опереться на нее, принялся размахивать ею, словно дубинкой, шагая прихрамывая к Микаэле.

— Нет! Если бы отец только игнорировал мое существование! Но он буквально преследовал меня, унижал. Я не выдержал и отправился в то проклятое паломничество, которое почти стоило мне жизни.

Микаэла заставила себя стоять прямо и твердо, несмотря на дрожь в коленях.

— То, как вы поступаете, столь же плохо. — Голос ее дрогнул.

— Уверяю вас, это не так. — Теперь Родерик возвышался над ней, его капюшон был откинут назад, спутанные волосы лежали поверх плаща, глаза горели зеленым огнем. — К тому же я не тот, кого Лео может идеализировать. Я не могу научить его ездить верхом, сражаться, быть мужчиной. Вы это хотели услышать, мисс Форчун? Вы так же, как и Магнус, настаиваете на том, чтобы я признал мои недостатки?

— Я не ваш отец. И на мой взгляд, у вас нет недостатков. — Микаэла произнесла все это на одном дыхании. Он сам не знает о своих достоинствах. Глядя на него в этом свете, на его большое, могучее, нависающее над ней тело, словно он готовился поглотить ее, Микаэла хотела лишь одного — чтобы Родерик снова поцеловал ее, как это случилось у моря.

Поцеловал — и даже больше.

Его губы тронула насмешливая улыбка.

— Вы или дурочка, или же обманщица.

— Может быть, дура, но не обманщица. Почему вам так трудно признать, что я нахожу вас приятным мужчиной? Почему вы считаете, что вас нельзя любить?

— Вы слишком уж стараетесь, мисс Форчун. — Родерик фыркнул. — Когда мы поженимся, вы получите вашу долю денег. Так что нет нужды ухаживать за мной как за девицей.

— Я вовсе не ухаживаю за вами, вы, упрямец! — выкрикнула Микаэла и топнула ногой. — Но вы не умрете, если поухаживаете за мной!

— Вы зря теряете время, ожидая этого от меня.

— А как насчет Лео? — нажимала Микаэла, взяв его за плащ, поскольку он собрался отвернуться.

Родерик попытался стряхнуть ее руку, размахивая кулаком, в котором была зажата его трость.

— А что?

— Неужели вы не можете быть ласковее с ним? Разве вы можете не любить его? Если я. всего лишь средство для достижения ваших целей, если вы никогда не сможете полюбить меня, умоляю вас: разбейте это наследство ненависти, доставшееся вам от отца, Родерик! Лео — ваш сын!

Родерик метнул свою трость в очаг, где она разбилась, словно во взрыве, на тысячи осколков.

— Он не мой сын!

В комнате воцарилась тишина. Теперь он стоял спиной к ней, и у нее голова пошла кругом. Что он имел в виду? Почему он не признает Лео?

— Не понимаю, вы говорите, что…

— Я говорю… — Голос Родерика звучал так, как Ми-каэла никогда не слышала раньше: устало, печально, слом-ленно. — Я говорю, что Лео не мой ребенок. В нем нет моей крови. Он не мой сын.

— Но… — Микаэле захотелось присесть, но она не в силах была дойти до ближайшего кресла. — Все говорят… Сэр Хью…

— Все думают, что он мой сын, именно так и должно быть. Ради Лео, — объяснил Родерик. — Я познакомился с матерью Лео, когда впервые прибыл в Константинополь. Ее звали Аурелия. Она была шлюхой. Я переспал с ней.

От этого признания сердце Микаэлы вновь бешено забилось, что было непонятно ей самой, поскольку она знала, что Родерик должен был заниматься любовью с матерью Лео. Микаэла удивилась, ощутив укол ревности.

— Но настоящий отец Лео находился в том городе прежде, чем туда прибыл я. Знайте, что я встречал его, — он сражался в моей роте, хотя в то время я не знал его имени.

— Он их бросил? Ау… Аурелию и ребенка?

— Нет. Он не вернулся к Аурелии и не узнал о рождении Лео. Его убили в Гераклее, там погибло много людей. Выжили только Хью, я и горстка других, те, что способны были быстро двигаться.

— Но как тогда Лео оказался с вами и с Хью? И почему вы объявили сына другого человека своим собственным?

— Когда меня ранили… хирург не думал, что я выживу. Он не мог ничего сделать и только дал Хью наркотик, чтобы облегчить мои страдания. Хью отнес меня к Аурелии, и она спасла мне жизнь.

— А потом она отдала вам своего сына? — Микаэла услышала недоверие в собственном голосе.

— Аурелия горячо любила мальчика. Она и не думала, что когда-нибудь они расстанутся. Но у нее не было выбора.

— Почему?

— Она была при смерти. — Родерик наконец отвернулся от очага и снова упал в свое кресло, словно силы покинули его. — Когда Хью принес меня к ней, она уже угасала. Она подцепила какую-то разновидность лихорадки, и та распространилась… распространилась… — Родерик замолчал на минуту. — Однажды она расстегнула свой капот — когда увидела, что я буду жить, а она — нет. Ее… груди были черно-багровыми и распухшими. Белки глаз пожелтели. Она знала, что доживет лишь до того момента, как мы покинем Константинополь. И кто тогда будет заботиться о незаконнорожденном сыне проститутки? Никто. Аурелия прекрасно понимала это. Лео останется сиротой, выброшенным на улицу того города, станет добычей торговцев рабами. Когда я уезжал, она умолила меня взять его с собой и заботиться о нем как о собственном сыне. Это была плата за подаренную ею мне жизнь, и я с радостью согласился. То, как родился Лео, не было его виной. Он был младенцем, невинным младенцем. К тому же сыном одной из самых красивых и добрых женщин, каких я когда-либо встречал.

И если сегодня утром Микаэла подозревала, что, возможно, влюблена в Родерика, теперь она была в этом уверена. Ее сердце разрывалось от сочувствия и жалости к Лео, его несчастной матери, к Родерику.

— Но почему вы назвали его своим сыном? Разве было недостаточно того, что вы взяли его с собой? Дали ему место в своем доме?

— Нет. Если я умру, у Лео не будет никаких прав на Шербон. Он окажется в том же положении, что и в Константинополе, а может быть, даже в худшем. Я обещал это Аурелии, зная, что она, вероятнее всего, умрет прежде, чем мы с Хью и ее сыном достигнем Англии, и я буду верен этому обещанию до конца своих дней. Я готов поклясться перед самим королем Генрихом, что Лео мой сын. Вот так.

Родерик Шербон умолк. Ничего подобного Микаэла даже представить себе не могла. Микаэле казалось, что перед ней совсем другой человек. Жертва, которую он принес ради той женщины и ее сына — очаровательного, невинного, прекрасного Лео. Да, мальчик был настоящим сокровищем, и Микаэла полюбила его, это правда, но то, что совершил Родерик, он сделал, зная, что если у него самого родится сын, наследником Шербона все равно останется Лео.

Родерик Шербон любил Лео больше, чем Микаэла могла себе представить. Какой счастливый, счастливый мальчик!

— Лео должен это знать, — спокойнопояснила она.

— Что он не мой сын? — Родерик покачал головой: — Не думаю, мисс Форчун.

— Он — ваш сын. Вы — его отец. Вот так. — Микаэла подошла, чтобы встать позади Родерика, и нерешительно положила руку на его правое плечо. — Но ему обязательно нужно знать, что вы любите его.

— Я забочусь о нем, — пояснил Родерик, слегка поворачивая голову, и Микаэла знала, что он смотрит на ее руку у него на плече.