Пробуждение любви

Элизабет сделала попытку оторваться от Микаэлы и ворваться в кухню, но девушке удалось удержать ее.

— Не важно, что они говорят, Элизабет, — с улыбкой прошептала она. — Не все ли равно, что они думают? Единственное, что имеет значение, — это что мои предположения оказались правильными — и теперь мы сможем быть вместе, как настоящая семья, навсегда.

Сердитая морщинка на личике Элизабет расправилась и сменилась очаровательной улыбкой. На этот раз она осторожно отошла от подруги и, взявшись пальчиками за юбку, принялась кружиться, на минуту закрыв глаза, словно в экстазе.

— Ты такая красивая, — прошептала Микаэла. — Словно принцесса. — Это была чистая правда.

Микаэла была вдвойне рада, что сшила себе новый туалет. После того как леди Джульетта испортила ее единственное выходное платье, а очаровательный приз, который она выиграла, был прислан ей в обрезках, Микаэла использовала все свое воображение и мастерство и соединила их оба. Ее розовая атласная юбка была расшита широкими полосами темно-зеленого бархата, которые стратегически ровно скрывали пятна от десерта. Цвета чередовались, как на майском дереве, и Микаэла должна была признать, что эффект оказался поразительным. Из кусков зеленого лифа она сшила короткий, отделанный кружевом, жилет и надела его поверх собственного розового платья с длинными, широкими розовыми рукавами.

Впервые в жизни Микаэла благодарила семью за то, что та была слишком бедна и не могла обзавестись постоянной швеей.

Микаэла надеялась, что леди Джульетту тоже пригласят на праздник, чтобы она увидела, как изобретательно было использовано платье, которое она изрезала, чтобы обмануть Микаэлу и лишить ее выигрыша.

Оно будет ее свадебным платьем.

Элизабет перестала кружиться и приблизилась к Ми-каэле. Она приложила ладошку к своему сердцу, затем вытянула руку и коснулась груди подруги.

По ее глазам Микаэла видела все, что чувствовала девочка.

— Я тоже люблю тебя, Элизабет,  — гпрошептала она, голос ее дрогнул. Затем до нее донеслись отдаленные звуки струн, она вытерла слезы и просияла улыбкой. — Пойдем поскорее в зал — прибыли музыканты и я Не хочу пропустить ни минуты сегодняшнего праздника.

Микаэла твердо знала, что это будет величайший вечер в ее жизни.

Трапеза тянулась, казалось, целую вечность, но Микаэла ничего не имела против. Ей было радостно сидеть за столом между Элизабет и Аланом, и' поток гостей, вливающийся в зал Торнфилд-Мэнора, броеал восхищенные взгляды на эту троицу.

Сердце Микаэлы станцевало зловредный и горделивый танец при виде леди Джульетты Оспри, сидевшей за одним из передних столов. Микаэла сделала все, чтобы зловредная женщина заметила ее. Та, к ее величайшему изумлению, вернула приветственные жесты и даже добавила восторженный взгляд на платье Микаэлы.

«Естественно, теперь она будет любезна со мной, — размышляла Микаэла. — Я буду находиться в лучшем положении, в положении хозяйки. Скоро она станет лишь гостьей в моем доме».

И именно в этот момент Микаэла решила простить леди Джульетте все ее мелкие пакости и почувствовала, как бремя, которое она несла, сама того не осознавая, упало с ее плеч.

Агата Форчун была права: прощение — лучший бальзам для души.

И, словно чтобы подтвердить это изречение, взгляд Микаэлы обратился к тому месту, где сидели ее родители, а именно за столом для самых знатных гостей — рядом с леди Джульеттой. У Микаэлы не было времени поговорить с матерью или отцом, но она несколько раз помахала им в знак приветствия и даже незаметно послала отцу воздушный поцелуй.

Родители, как обычно, выглядели очень счастливыми, словно у них не было никаких забот.

Звон уносимых тарелок соперничал со звуками музыки, но вскоре был перекрыт ахами и охами гостей. С левой стороны зала двое рослых молодых слуг внесли огромный поднос с самым гигантским тортом, когда-либо подаваемым за пределами Лондона. Элизабет вскочила на ноги, чтобы посмотреть сверху вниз на этот шедевр, когда он был медленно и осторожно водружен на уже расчищенный стол на помосте лорда.

Низкий, но широкий торт был выполнен в виде боевого щита, покрытого узором из лесных орехов, воспроизводящим герб Шербона, и украшенного изящными побегами молодого папоротника и осенними листьями. Букеты перьев и лент размещались по углам, создавая впечатление фантастических фонтанов.

Когда торт наконец был установлен на столе, слуги отступили, Алан встал и гости разразились аплодисментами. Алан дал им возможность выразить свой восторг в течение нескольких секунд, улыбаясь и кивая головой, пока осматривал полные ожидания и любопытства лица. Затем поднял обе руки, призывая к тишине.

— Добрый вечер, друзья мои. Благодарю вас за то, что сегодня вы приехали в Торнфилд-Мэнор. С легким и радостным сердцем я и моя семья, — он сделал жест рукой в сторону Элизабет и Микаэлы — и сердце девушки подпрыгнуло в груди, — приветствуем вас в нашем доме по случаю торжественного и счастливого события.

Под столом рука Элизабет дотянулась до руки Микаэлы и крепко сжала ее, на что та ответила пожатием.

— Разумеется, я от имени всех присутствующих выражаю сожаление, что наш сеньор, лорд Родерик Шербон, не смог появиться здесь из-за личных дел, требующих его внимания. Мне бы очень хотелось, чтобы он был с нами.

«Определенно, он святой, — думала Микаэла, — произносить такие любезные слова о Шербонском дьяволе. Мой будущий муж — славный, славный человек».

— Но я готов сердечно приветствовать его ближайшего соратника сэра Хью Гилберта, который тоже вернулся из Святой земли. — Алан захлопал, а следом и все гости, когда темноволосый высокий человек поднялся из-за стола, где сидели также леди Джульетта и родители Микаэлы.

С выгодного положения на помосте Микаэле хорошо было видно, какое оживление вызвал сэр Хью Гилберт среди женской части гостей. Микаэла сама удивилась красоте мужчины, его одежда была превосходна — дорогая и хорошего качества. Черные волосы были коротко подстрижены, он носил очень короткую бородку — точнее, немногим более, чем темную тень. Со своего места Микаэла видела, как темные ресницы окаймляли его глаза. Сидевшие ниже ее помоста женщины вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть незнакомца, затем, сблизив головы, принялись оживленно обмениваться впечатлениями.

Сэр Хью, казалось, чувствовал проявленное к нему внимание, потому что когда заговорил, его глаза покинули фигуру Алана и заскользили по чуткой толпе, словно он был менестрелем, готовым продекламировать драматические поэмы перед жадно внимающей аудиторией.

— Мой дорогой лорд Торнфилд, лорд Шербон повелел мне выразить его глубочайшее и самое искреннее сожаление по поводу того, что он не смог лично ответить на ваше любезное приглашение присутствовать на вашем пиру вместе с вашими гостями. После смерти отца у лорда Шербона дел невпроворот. Но если вам потребуется его помощь, он готов ее оказать. — Этот красноречивый красивый мужчина поклонился в сторону Алана: — Лорд Торнфилд, приношу вам личную благодарность за ваше теплое гостеприимство. — Он сел.

Микаэла увидела, что на лице Алана появилось несколько озадаченное выражение.

— Сэр Хью, не будете ли вы так любезны сказать мне: лорд Шербон, он не… болен?

Хью снова поднялся на ноги.

— Вовсе нет, лорд Торнфилд. Он — воплощение здоровья. — Он приготовился сесть.

— Простите меня, но я — все мы — слышал, что он был серьезно ранен в Святой земле. Я думал, что, может быть, его раны…

Хью выпрямился и пригвоздил Алана, по мнению Микаэлы, безмерно высокомерным взглядом.

— Смею уверить вас, что полученные лордом Шербоном раны никоим образом не мешают ему править. Но я непременно сообщу ему, что вы любезно интересовались его здоровьем. Уверен, он будет тронут вашей… заботой. — Сэр Хью снова сел.

Микаэла не могла не почувствовать себя слегка задетой — словно каким-то, почти незаметным образом этот сэр Хью Гилберт умудрился проучить Алана в его собственном зале на его собственном празднике.