Страница 19 из 20
— Всякое даяние благо, — уже добродушнее сказал поп. — Только не забудьте. Я вам вот что скажу, молодой человек. У вас, у образованных, принято над верой надсмехаться. Но вот взять, к примеру, таинство миропомазания. Разве не уберег Господь Государя, помазанника своего, в Борках, и ранее, при злоумышлении 1 марта?
— Тогда почему же Господь батюшку государева не уберег? Он ведь миропомазанный был.
— Миропомазанный, — согласился отец Серафим.
— Тогда как же его убили? — встрял вдруг дьякон Верзилов, перестав жевать капусту.
— Видать, не тем помазали, — сказал судейский.
— Да как же не тем! — вступилась генерал-майорша. — При Николае Павловиче это было, тогда чем попало не мазали!
— Да как же маменька, при Николае Павловиче, когда Александра Николаевича помазали, когда Николай Павлович в бозе почил!
— Дурак ты, Сергей! — сказала Марья Ивановна. — Миро-то при Николае Павловиче еще изготовили!
Опасный философский спор сей прерван был самым неожиданным образом — в столовую ворвался едва державшийся на ногах гвардейский капитан с глобусом, с порога сунул его Ольге Сеньчуковой, сказав, что это от тестя детям, и объявил приставу, что только что у дверей участка арестовал человека и должен его допросить.
— Вот, ваше преподобие, вся наша юридическая система в лицах, — тихо сказал судейский отцу Серафиму. — Брат пристава по своему желанию взял и арестовал человека!
— Так это брат Ивана Александровича? — удивился священник. — Мне кажется, что я его где-то недавно видал. Кажется, я даже догадываюсь, где… Мог бы по фамилии догадаться…
— Да-с, наш средненький, Сашенька.
Пристав вскочил и зло стукнул по столу кулаком, так, что тарелки подпрыгнули и расплескалось вино в бокалах. Ольга Иосифовна попыталась удержать его за руку, но он грубо оттолкнул ее и сказал через стол:
— Ты, Александр, пьян. Какое право ты имеешь своевольничать у меня на участке?
— Это заговорщик, Иван! Если бы я пошел за разрешением к тебе, он бы сбежал!
— Уймись! — прикрикнул пристав и вновь грохнул кулаком.
Заплакала Машенька Сеньчукова, уткнув лицо в юбку матери, старший сын капитана в испуге прикрыл глаза, а сын судейского потер занывшее ухо. Уж он-то знал, что дядя Ваня тоже горазд ухи драть. И только отец Серафим сразу понял, что его пьяный собрат по Доброхотной лиге всерьез перепуган, и за его утверждением об арестованном заговорщике может крыться что-то серьезное.
— Да где же схваченный-то? — спросил он у капитана.
— Там внизу два городовых ему руки заломали.
— Иван Александрович, надо бы сходить, — обратился к приставу батюшка. — Если человек невинный, извиниться надо и отпустить с благословением, что же невинному человеку в светлый праздник в кутузке сидеть. А коли преступник, его надо в арестантскую запереть — у городовых сегодня тож праздник.
Тяжело вздохнув, пристав выбрался из-за стола, взял брата за плечо и они пошли вниз. Следом и все остальные потянулись, оставив в столовой только детей с Ольгой Иосифовной и капитаншей, да судейский отказался участвовать в балагане.
Заговорщик был совершенно замерзшим и нестрашным, в скромном пальто с телячьим воротником, в потертой, но приличной барашковой шапке и в сапогах без калош.
— Мы, ваше высокоблагородие, несли с Пятаковым к вам наверх самовар, когда ваш брат с шаром цветным набежали и велели этого господина споймать, — сказал один из державших задержанного городовых. — А что с ним дальше делать, — не сказали.
— И в чем же перед тобой провинился этот человек, Александр? — спросил пристав.
— Я его убью!
— Зачем ты велел его арестовать?
— Он мерзавец!
— С чего ты взял?
— Пусти, а то вырвусь!
— Если не ответишь, тебя самого велю в кутузку посадить!
— Он следил за мной!
— А может, ты ему должен?
— Целый день! Куда я — туда он, куда я — туда он. Да я из-за него чуть глобус не потерял! Ты посмотри на его наглую рожу! Сейчас заеду! Пусти!
— Кто вы такой? — спросил пристав у задержанного, поняв, что иначе брата не утихомирить. — И что вы делаете в Полюстрово?
— Же не компран па, — грустно ответил Артемий Иванович и разразился длиннющей тирадой по-французски.
— Чего такое?! — взорвался капитан, вырвался из рук пристава, и перед носом Артемия Ивановича замаячил кулак, обтянутый лайковой кожей перчатки.
— Нон, нон! — Артемий Иванович пальчиком отвел кулак в сторону и пояснил: — Альянс!
— Что за черт! — сказал пристав. — Кого ты приволок за собой, Александр?
— Ничего не понимаю, — пробормотал капитан. — Чего он говорит? По-французски, а ни слова не понять…
— Макаров на месте? — спросил пристав у одного из стоявших рядом с Артемием Ивановичем городовых. — Приведите его живо сюда!
Посланный городовой тотчас вернулся из канцелярии с долговязым прыщавым юношей, исполнявшим при участке обязанности письмоводителя.
— Драздвуйте, — сказал Макаров, шаркнув сапогом.
— Ты в гимназиях обучался, по-французски можешь говорить?
— У меня по ядзыкам двойка была-с, — прогундосил недоросль.
— Вот черт! Батюшка, ради Христа, может, вы по-французски разумеете?
— Нет, Иван Александрович, я не могу… — сказал отец Серафим. — В академии я французский плохо учил, вот если бы с древнееврейского или греческого толковать. Когда ваш брат поймает какого древнего грека или, Боже упаси, еврея, тут я со всем удовольствием… У нас на курсе был один грек, Папа-Никола, он был…
— Они говорят, что граф Монтебелло, — смущенно сказала приставу Вера.
— Господи, какой конфуз! — сказала генерал-майорша. — Верочка, ты ничего не путаешь?
— Я, маменька, давно не имела практики во французском языке, — еще больше смутилась Вера.
— Граф Монтебелло — французский посол, — с убитым видом сказал пристав. — Фамилию Монтебелло он действительно произнес, значит, он жаловаться хочет.
— Сейчас я ему рожу разобью, а потом пусть жалуется, кому хочет! — выкрикнул капитан. — Они же заговор на Государя!
— Александр, успокойся, — пристав был настроен очень агрессивно, у него просто руки чесались выкинуть брата на улицу, захлопнуть дверь и забыть о нем. — Мы и так уже попали из-за тебя в неприятную историю.
— Они с сообщником хотели меня под лед пустить! И вчера у кондитерской Вебера напали! Я его узнал! Обыщи его! Я думаю, у него бомба, он хотел бросить ее в участок!
— Боже, какой ужас! — всплеснула руками Мария Ивановна. — Здесь же дети! Иван, ну сделай же что-нибудь!
— Vive Ravachol! — крикнул Артемий Иванович, услышав про бомбу.
— Держите его крепче! — велел, вздохнув, пристав, и сам взялся обыскивать арестованного. Двое городовых крепко взяли арестанта за плечи, а Артемий Иванович извивался и хихикал.
Найти удалось немного. Из карманов предполагаемого бомбиста было выужено и передано капитану для осмотра дешевое клеенчатое портмоне со смутившими всех словами «От товарищей по Якутской ссылке», выведенными чернильным карандашом, фотография прилично одетой дамы на фоне Эйфелевой башни с английской подписью на обороте, горсть конфет «Ушки» и 40 рублей денег.
— Ну что, братец, а где бомба? — насмешливо спросил пристав.
— Наверное, он ее в снег бросил, — сказал капитан. — Когда его городовые вязали.
— Ну, так пойди да поищи. Заодно протрезвеешь на морозце.
— Только ты его, Иван, в кутузку посади. На случай, если найду, — капитан с ненавистью посмотрел на Артемия Ивановича и, взяв услужливо поданный городовым фонарь, вышел на улицу.
— Посадить-то я посажу, да только коньяком от этого мусье пахнет взаправдашним, хорошим, — сказал пристав, дав городовым знак отвести задержанного в арестантскую.
— К столу, обратно к столу! — возгласил судейский, и все, топоча по лестнице, полезли вверх.
— Я вам, Марья Ивановна, так скажу, — говорил отец Серафим, подталкивая генерал-майоршу снизу в поясницу. — Если у вас какой бес дома объявится, или порчу напустят — прямиком ко мне.