Страница 51 из 56
Себастьян фыркнул и снова потянул бренди.
– Она вообще могла ничего тебе не говорить, – заметил доктор. – Зачем ей лгать?
Виконт не сразу понял, что друг все еще толкует о леди Прескотт.
– Возможно, вдова думала, что этим защищает сына.
– А она боится, что епископа порешил сэр Питер? Но почему? Допускаю, баронет вполне мог разозлиться на человека, лгавшего ему целых тридцать лет. Но из-за такого не лишают жизни.
– По правде, у Питера Прескотта имелся тот же мотив для убийства епископа, что и у его матери для убийства сэра Нигеля.
– Да? – хирург стянул завязки мешка и, нахмурившись, глянул на Девлина через плечо. – И какой же?
– Письма маркиза Рипона.
– Неужели у баронета были причины опасаться, что епископ выдаст его деда? С таким-то запозданием?
– Не знаю. Судя по рассказам, когда дело касалось американской революции, его преосвященство становился чрезвычайно пристрастным. А если Питер и Френсис Прескотты разругались? – Себастьян одним длинным глотком осушил стакан и поднялся из кресла. – Кто скажет, как далеко могла зайти ссора?
* * * * *
Этой ночью Себастьяну снились окровавленные саваны, древние рассохшиеся гробы и поблескивающие черепа. Голоса давно умерших людей что-то шептали ему, приглушенное бормотание смешивалось с завыванием ветра, хлеставшего голыми темными ветвями по беззвездному небу.
В узкой, туманной долине стоял ряд домовин. С застывшим в горле комом, гулко шагая в безмолвии, Девлин приблизился к незаколоченным ящикам.
В первом с закрытыми глазами лежал Том, его юный грум. Россыпь веснушек на мальчишечьем носу ярко выделялась на мертвенно-бледной коже. С пробуждающимся ужасом Себастьян обнаружил в следующем гробу Пола Гибсона, сжимавшего молитвенные четки в сложенных на груди руках. Рядом с ирландцем покоилась женщина, чье лицо было скрыто кружевной оборкой атласной обивки. Шагнув к ней, виконт услышал треск ружейного выстрела и, вздрогнув, проснулся с пересохшим горлом и бешено колотившимся сердцем.
А потом еще долго, очень долго не мог уснуть.
* * * * *
ЧЕТВЕРГ, 16 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
Рано утром Геро поднялась на верхний этаж дома, в старую детскую, где когда-то они с младшим братом провели много счастливых часов.
Низенькие, узкие кровати были застелены голландскими покрывалами, на потрепанных лошадках, солдатиках и барабанах лежал слой пыли. Геро провела пальцами по истертой крышке старой школьной парты, находя то место, где они с Дэвидом, пока гувернантка отвлеклась, нацарапали свои имена, и улыбнулась своим воспоминаниям. Но улыбка быстро угасла, оставив тоскливую боль.
Баронская дочь подошла к немытому, затянутому паутиной окну, из которого виднелась площадь. Сколько дождливых вечеров, будучи маленькой, провела она на этом приоконном диванчике, свернувшись калачиком и затерявшись между страницами книг! Истории о приключениях и путешествиях всегда были ее любимыми. В своем воображении девочка следовала по Великому шелковому пути за Марком Поло, бороздила южные моря бок о бок с капитаном Куком, пересекала пустынные высокогорья Анатолии вместе с Ксенофаном [60]. «Когда-нибудь, – обещала она себе, – настанет время, я вырасту и непременно услышу, как теплые ветры Аравии шепчутся в листьях финиковых пальм, увижу, как восходящее солнце сверкает на снежных склонах Гиндукуша».
Только этого так и не произошло. До недавнего времени Геро думала, что после рождения ребенка должна будет уехать. Она не представляла, как сможет отдать чужим людям родное дитя и продолжать жить прежней жизнью, словно ничего и не случилось. Но потом ей пришло в голову: «Почему не отправиться в путешествие прямо сейчас? Почему не родить где-нибудь в далеком краю и не оставить малыша себе?»
Геро ощутила прилив волнительного воодушевления. Через несколько лет можно будет вернуться в Англию и просто-напросто представить ребенка сиротой, усыновленным во время странствий.
Почему бы и нет?
* * * * *
Этим утром Себастьян опять вызвал недовольство своего юного грума, потребовав наемный экипаж.
– Вам не понравилось, как я правил гнедыми по дороге в Танфилд-Хилл? – сжалось от подавляемых чувств лицо бывшего уличного беспризорника
– Дело не в этом, – возразил виконт, – а в том…
Он запнулся, не желая озвучивать смутные тревожные предчувствия, оставленные увиденным сном, и, засунув в потайные ножны в голенище высокого сапога кинжал, сказал только:
– Зная, как из-за вчерашней поездки разболелась рука у меня, я понимаю, что твоя рана должна болеть не меньше. И хочу, чтобы ты отдохнул, только и всего.
Лицо мальчишки немного просветлело, хотя по-прежнему сохраняло хмурое выражение ослиного упрямства.
– Мое плечо в порядке.
– И будет в еще большем порядке после денька отдыха. А теперь ступай, найди-ка мне извозчика.
* * * * *
Сэр Питер поселил свою оперную танцовщицу в Камден-Тауне, в скромном жилище недалеко от Бромптон-роуд. Это была если и не фешенебельная, то вполне респектабельная улица. Опрятные домики с аккуратно расшитыми стенами из красного кирпича блестели свежевыкрашенными дверями, в оконных ящиках буйствовали калачики и анютины глазки.
На стук виконта дверь открыла плоскогрудая девчушка лет тринадцати в накрахмаленном белом чепчике и с ошарашенным выражением на остреньком личике. В этом доме явно нечасто принимали гостей.
– Господи, – удивленно выдохнув, прошептала юная служанка.
– Эйми, – окликнул женский голос из глубины дома, – это… Ой!
Появившаяся за спиной девчушки содержанка сэра Питера при виде Себастьяна испуганно прижала к губам маленькую ладошку. Густые черные кудри, сияющие глаза и кожа цвета девонширских сливок, должно быть, когда-то сделали актрису звездою подмостков. Теперь же, судя по округлости, выпиравшей под скромным узорчатым муслиновым платьем с завышенной талией, красавица была не меньше, чем на шестом месяце беременности.
– Прошу извинить за вторжение, сударыня, – снял шляпу виконт. – Но я разыскиваю сэра Питера.
– Он повел Френсиса к Уайтхоллу, посмотреть на смену гвардейского караула.
– Френсиса?
– Да, нашего сына, – женщина смущенно провела левой рукой по выступавшему животу, и Себастьян увидел, как утреннее солнце блеснуло на золотой полоске простенького кольца.
* * * * *
– Она мне не любовница, – подтвердил Питер Прескотт, – а законная супруга. Мы поженились почти четыре года назад, перед рождением Френсиса.
Приятели стояли рядом на краю плаца конной гвардии, у одной из захваченных в Египте турецких пушек [61], на ствол которой карабкался светловолосый карапуз примерно трех лет от роду.
– Жена у тебя красавица, – заметил Себастьян.
При взгляде на сынишку черты баронета осветила мягкая, медленно угасшая улыбка.
– Арабелла из приличной семьи, ее отец был врачом. Но после смерти кормильца они остались без гроша и дочь отправилась в Лондон в поисках работы, – Прескотт помолчал. – Ну, ты знаешь, как это бывает.
Девлин посмотрел через плац в сторону казарм Гайд-Парка [62]. Теплое солнце купало деревья в золотистых лучах, но на горизонте можно было заметить вновь сгущающиеся грозовые тучи.
– Конечно, – вел дальше собеседник, – после того, как женщина подвизалась на сцене, ее происхождение уже не имеет значения. Какой аристократ возьмет в жены собственную любовницу?
– Тот, у которого имеется мужество следовать велению сердца? – предположил Себастьян.
– Мужество? – резко хохотнул сэр Питер. – Будь оно у меня, Арабелла бы сейчас открыто жила со мной в качестве супруги и хозяйки в поместье, а не пряталась в Камден-Тауне.
60
Ксенофан Колофонский— древнегреческий странствующий поэт и философ. Покинул ионийский Колофон из-за персидского нашествия. Путешествовал до глубокой старости (а прожил он примерно 92 года), затем поселился в Элее (развалины этого древнего города сохранились и поныне, в 90 км южнее Неаполя).
61
Пушки были захвачены при взятии второго по величине египетского города Александрии в ходе англо-турецкой войны 1807-1809 гг.
62
Казармы Гайд-парка- разумеется, речь идет о старых зданиях военных казарм, построенных в георгианском стиле и затем неоднократно перестраивавшихся. Их классические фронтоны до сих пор торчат над воротами церемониального входа. Возведенное в Гайд-парке в 1970 году новое здание казарм называют самым уродливым строением в Лондоне.