Клеопатра

У нее, Клеопатры, больше способностей, чем у них всех, вместе взятых. Какой толк от Береники или Теа в шпионаже? Или перед лицом восставших египтян? Теа разве что примется умолять их о пощаде. Береника будет сражаться и погибнет. И никакой пользы государству они не принесут. То ли дело Клеопатра! Она докажет отцу, что способна на большее, чем самовлюбленная мачеха или злобная сестра. И тогда Авлет поймет, что его дочь — единственная, кто достоин сидеть рядом с ним и править от его имени.

Одногодки Клеопатры, египетские девочки, которые выполняли мелкую работу во дворце, носили белые платья. Эти наряды им выдавали уже во дворце. Вчера царевне стало любопытно, как она смотрелась бы в такой одежде. Она насела на маленькую служанку Секки и долго описывала ей страшные пытки, которые ждут египтянку, если она тайком не принесет Клеопатре простое белое платье и цветастый шарф. Семья Секки служила при дворе с незапамятных времен, в течение многих поколений. Ее мать была старшей над дворцовыми прачками. А братья драили огромные медные котлы на кухне, одновременно обучаясь искусству разделывания мяса и дичи. Этим они будут заниматься, когда подрастут. Секки боялась, что ее застукают. Ведь мать постоянно повторяла, что на дворцовой службе нельзя допустить ни одной ошибки.

В двери трижды постучали условным стуком, и в комнату царевны юркнула Секки. Перед тем как войти, девочка осторожно оглянулась по сторонам.

— Я вознагражу тебя, — прошептала Клеопатра, когда египтянка протянула ей сверток с одеждой. — Я прослежу, чтобы тебя назначили ко мне в прислуги.

— А как же то, о чем ты говорила вчера? — насмешливо поинтересовалась девочка.

— А что я говорила вчера?

— Что меня будут мучить, а потом убьют.

— Я сказала, что тебя будут мучить и убьют, если ты не поможешь мне, — поправила ее Клеопатра, натягивая через голову платье из хлопка. — Но ты помогла мне, поэтому я вознагражу тебя продвижением по службе. Если я стану шпионом отца, ты станешь моим собственным шпионом. Понимаешь?

Секки неохотно кивнула.

— Ну, и как я выгляжу?

Царевна была уверена, что с такой золотистой кожей, умением прекрасно говорить на местном языке и с плетеной корзинкой в руках она похожа на обычную служанку. Секки достала из кармана несколько полотенец и заткнула их за пояс госпожи. Теперь Клеопатра действительно выглядела как девочка из дворцовой прислуги.

— Сойдешь за мою сестру, — храбро предложила Секки.

— В Риме только об этом и говорят.

Клеопатра опустила пузырек с гвоздичным маслом и бросила взгляд на соседний прилавок. Продавец книг, грек по происхождению, разворачивал какой-то свиток. Пробежав глазами текст, он презрительно глянул на человека, который предложил ему этот свиток. То был коренастый римлянин в белом облачении, заляпанном остатками завтрака.

— И ты называешь это поэзией? — снова возмутился грек и вполголоса зачитал: — «Пусть живет и здравствует со своими кобелями, по триста приемля разом, не любя, но лишь надрывая уды им то и дело…»

Он швырнул свиток торговцу, который обиженно прижал папирус к груди.

Катулл! Несомненно, это тот самый злосчастный римский поэт, произведения которого. Деметрий объявил неподобающими для маленьких девочек. Клеопатра рвалась хоть одним глазком взглянуть на его стихи, но наставник заявил, что Катулл — развратник и безбожник. И вот теперь, во время третьего выхода на базар, ей наконец повезло. Каждый четверг, когда дворцовая стража была занята тренировкой во дворе, девочка проскальзывала на кухню и убегала через заднюю дверь. Она дрожала, кланяясь стражнику у ворот и бормоча приветствие на египетском языке, но равнодушный солдат не обращал на малышку внимания и продолжал чистить ногти кинжалом. Наслаждаясь теплым солнцем и прохладным ветерком, девочка мчалась на рынок, в лабиринт прилавков и лотков, где можно было найти все на свете, в том числе такие штуки, о которых Клеопатра даже не подозревала, например чесалки для спины, мазь против вшей, зубочистки и средства для улучшения потенции. В надежде узнать что-либо важное царевна ходила хвостом за странствующими философами, знаменитыми возмутителями спокойствия. Философы размахивали руками, напыщенно излагая свои идеи стайкам молодых людей, которые толпились вокруг них. Девочка прислушивалась к неторопливым беседам мужчин, которые играли в шахматы и болтали о всякой всячине — сырости, пыли, мухах и налогах. И следила за торговцами, которые обсуждали политику и злободневные вопросы. Как она ни старалась, но пока ее добычей стали лишь слово «совокупляться» на эфиопском и наставления старого повара о том, как правильно срывать спелые дыни.

Владелица лотка с благовониями, дряблая старуха с лицом как перезревшее яблоко, подозрительно следила за тем, как Клеопатра отставляет пузырек с маслом гвоздики и тянется за экстрактом лотоса. Нюхая духи, девочка одновременно вслушивалась в разговор, который шел у соседнего прилавка.

— Покажи-ка, есть ли у тебя деньги, девочка, — потребовала торговка.

Царевна встряхнула кошель с серебряными монетами.

— А, тогда все в порядке, — сказала старуха с такой жадной ухмылкой, что любой покупатель со всех ног бросился бы прочь от ее прилавка.

— Грязь! Мерзость! Полная ерунда! Гадость! — продолжал возмущаться грек, разнося новую поэму Катулла в пух и прах. — И что с ним случилось?

Прижав руку в груди, он начал нараспев декламировать:

— «Сколько, Лесбия, надо лобызаний мне твоих, чтоб насытить и пресытить? Так огромно число песков Ливийских, в сильфеносной насыпанных Кирене, меж ораклом Юпитера пустыни и гробницей святой над Ваттом древним…» И это — поэзия? Дрянь это, а не поэзия!

— Мой друг, ты можешь полагать, что это — не стихи, но здесь идет речь о том, что будоражит весь Рим. Лесбия, муза нашего поэта, нашла себе нового любовника. Катулл объявляет, что она не лучше обычной проститутки. Его сердце разбито. Неудивительно, что он поливает грязью всех, до кого может дотянуться. Он обезумел. И не обошел вниманием даже Юлия Цезаря.

Торговец-грек снова отобрал у римлянина свиток:

— Дай взглянуть еще раз.

Юлий Цезарь! Снова это имя. Им нужно будет заняться как следует. Клеопатра знала, что этот человек покорил Испанию и стал ее правителем. А еще у него огромная армия. Аммоний сказал, что он состязался в красноречии со знаменитыми ораторами, его превзошел только сам Цицерон. Юлий Цезарь мог убедить кого угодно в чем угодно.

— Вот здесь, видишь? — показывал римский торговец. — Он называет Цезаря обжорой и развратником. Говорит, что он спит с другим любителем мужчин по имени Маммурино.

Грек начал перечитывать поэму про себя. Хотя его губы шевелились во время чтения, Клеопатра не уловила ни единого звука. Затем торговец поднял взгляд на римлянина.

— А я думал, что в Риме таким не занимаются.

— Цезарь занимается, — пожал плечами римлянин. — Во время первого своего морского похода он переспал с Никомедом, царем Вифинии. Легионеры до сих пор называют его за глаза царицей Вифинии. Я-то знаю, брат моей жены — центурион десятого легиона.

Он достал из сумы еще один свиток.

— А как насчет этого?

Грек прочел его сперва молча, затем вслух:

— «Я не горю желанием поддаться на твои уговоры, Цезарь, а также узнать, какой у тебя характер — веселый или мрачный».

Клеопатра не могла определить, о чем эти стихи. Судя по всему, торговец книгами — тоже. Он вопросительно посмотрел на римлянина и спросил:

— На латыни это, наверное, звучит лучше?

— Перевод отличный, не сомневайся. А если ты не хочешь брать, то Никий с радостью купит все, что я ему предложу.

— Нет-нет, я беру, — поспешно ответил грек, выхватывая свитки из рук собеседника.

Затем повернулся и позвал слугу:

— Мальчик! Отнеси к переписчику, закажи сто копий. И пусть не тратит времени на всякие завитушки на полях! Мне нужны эти копии как можно скорее.

— Сто копий? — поразился римлянин. — Тебе же не понравились эти стихи.