Страница 6 из 31
Сын пристыжен. Так-то. Что пишут газеты, которые любят четкие знаки и яркие краски на спортивной одежде? Они бы с удовольствием каждому, кто валяется на поле битвы, называемой жизнью, словно сбитая кегля, сказали именно то, что тот хочет услышать. Каждый лучше знает, чего ему хочется. Но из этого ничего не получится, так как в этом случае газеты будут в метр толщиной и сломают любой почтовый ящик, если их туда попытаются впихнуть. Пожалуйста, здесь написано то, что кто-то хотел бы иметь и что просто ошарашило другого. Мы еще и сегодня не можем избавиться от чувства ошарашенности. Почему нельзя сделать так, чтобы мы все стали знаменитыми? Да потому, что люди слишком отличаются друг от друга, а отличительных черт на всех не хватает. Кто нас похвалит? Никто, кроме нас самих! Вот вам две отличительные черты на выбор, если вдруг снова начнется война: верность и забывчивость. Получится песня в двухголосой аэродинамической трубе. Кто там так воет? Бинго! У кого есть эти две черты, тот может ставить свой крест там, где он стоял раньше. Тогда можно будет как следует обозреть все то, что мы снова потеряем. И кресты снова окажутся тут как тут. И лидер будет знать, кто где в данный момент находится, даже пролетая мимо на спортивном автомобиле, правда, только до определенного пункта, того самого, где кончается одна страна и начинается другая. С этого пункта он стартует днем и ночью. Поскольку мы никого больше не подпускаем к нашим границам, все мы уже там и отныне можем спокойно подойти к границам наших собственных возможностей. Мы можем даже бросать взгляд за пределы этих возможностей и каждый раз возвращаться туда, где были.
Женщина (пинает Жертву, через некоторое время ложится рядом, втыкает себе в бок штык или нож, который торчит там, покачиваясь, и продолжает говорить).Вы только послушайте! В одном из своих последних диалогов мой сын сказал, что хотел бы овладевать мячом как смерч. Но уже через три секунды он теряет его, отдает сопернику. Могу себе представить, как он разочарован. Сын хочет опередить смерть, примкнув к команде. И становится по-настоящему одиноким, так как мяч летит куда вздумается, не туда, куда его пинают. И может случиться, что матч подойдет к концу, прежде чем успеешь исправить свою ошибку. Потому что ты понадобишься где-нибудь в другом месте, на другом поле. Примерно так произошло со мной, когда я родила сына. Его вдруг не оказалось на месте. И отделать его я смогла только значительно позже. У сына есть свои кумиры. Но я набрасываю на него простыню, словно огромную палатку, чтобы он их не видел! А он, в свою очередь, накрывает одеялом мертвецов, которых сам же и сотворил, чтобы я не увидела их, вернувшись из магазина. Что произошло за время моего отсутствия? Провокация, смена огня, изгнание. Очередное нашествие новой моды, которая устраивает порку старой, это — непременная часть акции возвращения, ставшей сегодня очень выгодной по цене. Я всей душой за мирный диалог, прежде всего в военных делах. Я не стану замалчивать обилие дурных качеств. Я лучше наслажусь ими. Теперь мой сын пинает даже мое мертвое тело, чего я никак не могу одобрить. Специально для этого он надел новые, еще тепленькие, только что изобретенные солнечные очки фирмы «Ray Ban» и сделал себе наиновейшую прическу, которую он, конечно же, не должен был делать. Скоро начнется новая война с совершенно новой модой, жаль, что я потом его уже не увижу, своего сына. Одна газета так долго демонстрировала ему этуприческу, что он выучил ее наизусть. Загляните как-нибудь в сегодняшнюю газету, и вы узнаете своего сына, который предстанет перед вами в совершенно преображенном виде. По джинсам вы его не опознаете, он заимствовал их у миллионов других сыновей.
Вот этот парень, к примеру, отнюдь не промах, написано в газете, а вот тут вы видите его богатство, которое лишний раз говорит в его пользу, но, к сожалению, не уместилось на газетной полосе. Его богатство досталось ему для того, чтобы он в любое время мог его растранжирить. И что он с ним делает? Проматывает! Вот, кстати, и его подруга, писаная красавица, да-да, рядом с ним, потрясающая фигура, фото Б, рядом с «Феррари», авторитетно производящим трубные звуки. На мой взгляд, эта женщина выглядит, как ожившая трубочка с кремом, как пирожное, на котором выросли волосы. Но, может быть, я и не права. На вкус и цвет товарища нет. Он, по крайней мере, признает, что ему очень даже нужен другой человек, который был бы рядом, им, видите ли, слишком быстро овладевает чувство одиночества. Мой сын на по большей части смазанных, нечетких фотографиях так забавно морщит лоб. Он делает вид, будто и из него когда-нибудь выскочит герой. Но следует учиться и брать, и давать. Сын же предпочитает учиться брать. Это же глупо — учиться тому, что и так умеешь! В этом деле я — его сообщница. Один борец хочет теперь по-быстрому привить моему сыны свои привычки, от которых его кое-кто из спортивных журналистов годами пытался отучить. Сын уже давно хочет быть таким, как он, но ему придется жить с этими привычками одному, меня ведь рядом не будет.
Или, взгляните, вот еще одна спортивная знаменитость. Этот спортсмен стал легионером, теперь ему все нипочем, ничего-то он не боится. Летает куда попало, встречается с кем попало. А вот этот, которого я могла бы заполучить себе в сыновья, если бы чуть дольше собирала газетные вырезки, хотя и стал благодаря спорту знаменитым, но, как отпрыск бедных родителей, чем-то напоминает машину. То, что он демонстрирует, производит, если вдуматься, такое грустное впечатление, выглядит так убого, что хочется плакать. Хоть включай телевизор и води утюгом в такт его движениям. Будь на то моя воля, его следовало бы прооперировать, чтобы он лежал в постели и оставил в покое свой спорт. Следовало бы избавить его от этой деятельности, он ведь частенько жалуется, как тяжел его удел: играть, все время играть! На газоне. На песке. На щебне. На гипсе. На бетоне. На собачьем дерьме. Несмотря на все потуги, однажды он просто перестанет верить в себя, хотя именно для этого он ездил в Австралию, где окружил себя великолепным дворцом. Он нуждается в нас, своих машинистах, мы должны продвигать его по жизни. Но скоро он уйдет из наших мыслей, словно лунатик, который не знает, что с ним такое приключилось, ведь он уже не может побеждать. Этот человек может существовать далее за пределами своей жизни, в нескольких газетах и телеканалах, да он, по всему, только там теперь и существует. Да, я вижу: именно здесь он дома, у нас, там, куда сливают о нем информацию! О Господи, я, кажется, зарапортовалась, ну да ничего. Кто стал бы судить о достижениях других, если бы при этом не имелись в виду высшая цель и некий особый смысл? Разве что Бог. На то он и Бог. Но наш спортсмен всякий раз оказывается не тем, кем должен быть. Мы сокрушаемся, глядя на его фотографию. Как жаль, что в последнее время он слишком мало тренировался. Травмы отбросили его далеко назад. Нам бы туда его ни за что не забросить! Мы ведь тоже травмированы тем, что он больше не добивается побед. Мы знаем, что это значит. Герхард! Что с ним? Жив ли он еще? Герхард, где ты? Мы больше не видим его, зато видим его самолет, исчезающий за горизонтом, должно быть, он там, в самолете! Мы подпрыгиваем от радости. Первые кинокамеры уже включены, а он еще даже не приблизился к финишу. Он тоже то, что мы из него сделали: проигравший! Но он все еще в хорошей форме. Просто он выстроил свой дом слишком близко от нашего жилья! Вон из этого мрака — и будем снова счастливы! Вперед! С чего бы этому парню, что обособленно живет в Монако, разъезжать на автомобиле у нас, раз здесь больше нет Золотого австрийского кольца? Нет уж, давай-ка к нам, в наши неудобства, а не только к спортивному журналисту, который знает тебя по детским забавам! Носись на своем авто у нас, а не там, где тебя никто не видит! Утешьте, утешьте меня, такой ужасный конец. Этот парень и сам хотел бы ездить здесь, но по лучшим дорогам, не таким тряским, изношенным повседневной жизнью, какие мы можем ему предложить. Чего стоит одно его богатство! О, кумир наших голубых экранов! Как, он хочет быть необыкновенной личностью и при этом еще и жениться, как и мы, обычные люди? На самых верхушках наших согнутых спин уносим мы его с экрана, перед которым по восемь часов ежедневно пытаемся судорожно удержать на весу наши головы, словно неумелые пловцы над поверхностью воды. Из-за нас он представляет собой нечто вечно сущее и в то же время вечно кажущееся. Этот спортсмен, и тот, и тот, и вон того упакуйте мне тоже! Он не обязан быть приветливым с нами. Но со спортивным журналистом должен выказывать учтивость. Вглядитесь-ка в ваш телеэкран поглубже, до самого дна! Что вы видите? Там играют люди? То-то же!