Страница 13 из 39
Сам того не замечая, я стал изъясняться как-то по-взрослому: ведь я всё-таки был педагогом!
– Валяй дальше! – распорядился Саша. Но вот я добрался до конца и сказал:
– Хватит! Давай проверим! – А сам подумал: «Сейчас начнёт спорить. Скажет: диктуй дальше. А я дальше не выучил».
Но Саша покорно протянул мне тетрадь. Проверял я очень медленно, про себя повторяя текст и по буквам вспоминая, как написано каждое слово в книжке. Проверив слово, я машинально подчёркивал его, как это делала телеграфистка, когда подсчитывала стоимость телеграммы.
Заметив, что я всё время подчёркиваю, Саша заволновался:
– Неужели столько ошибок?
– Да нет… Я просто так, для себя.
На самом деле ошибок было всего пять. Я позавидовал Саше: ведь вчера, впервые переписывая этот отрывок на память, я сделал гораздо больше ошибок.
«Саша пишет в два раза лучше меня – и всё-таки у него двойка, – подумал я. – Значит, если я буду делать ошибок вдвое меньше, чем сейчас, я всё равно не сдам переэкзаменовку…» От этих мыслей лицо у меня стало такое печальное, что Саша даже насторожился.
– Очень плохо, да?
– Да нет, вполне сносно, – ответил я. Взял ручку и вывел под Сашиным диктантом чёткую, с острыми углами четвёрку, похожую на недописанную букву «Н».
– Уж очень ты добренький, – усмехнулся Саша. Он ведь не знал, что это была моя давнишняя мечта, чтобы за пять ошибок ставили четвёрку.
Я вздохнул так облегчённо, как вздыхал в классе, услышав спасительный звонок, избавлявший меня от вызова к доске. «Слава богу, первый урок кончился!» – подумал я.
Но не тут-то было! Саша вдруг стал выпытывать у меня, почему трудные слова пишутся не так, как произносятся. Начал он со слова «поцелуйтесь».
Б школе учительница часто говорила мне: «Петров, ты совсем не умеешь анализировать слова». Но умел я или не умел, а тут уж надо было анализировать. Сперва я старался изменить слово так, чтобы на первый слог «по» падало ударение. «Поцелуй, поцеловаться…» – шептал я про себя. Но ударение никак на «по» не попадало. Тогда я подумал: «А что вообще такое это самое „по“?» И вдруг меня осенило: так это же приставка! Ну да, самая настоящая приставка. А ведь приставки «па» вообще не существует на свете. Это только в танцах бывают разные па, а приставок таких не бывает. Значит, всё очень просто. Я объяснил это Саше.
– Ага… Интересно, – сказал он. И что-то записал в тетрадку, словно отметку мне выставил. А скажи-ка, пожалуйста, почему пишется «свинья», а не «свенья»? Не знаешь?
– Так ученики вопросов не задают! – возмутился я. – Похоже, что я из детского сада только что пришёл, а ты уже какой-нибудь десятиклассник и экзамен мне устраиваешь.
Но, сказав про детский сад, я сразу вспомнил стихи Маяковского, которые мы там учили наизусть: «Вырастет из сына свин, если сын свинёнок…» Эти стихи я тут же прочитал Саше.
– Раз «свин» – значит, «свинья», – объяснил я.
– Ага, – снова сказал он и снова записал что-то в тетрадку.
В общем, не зря я накануне зубрил правила. И вовсе не из одних только «исключений» русский язык состоит. Напрасно Саша о нём такого мнения!
С тех пор мне очень понравилось «анализировать» слова. Как только услышу какое-нибудь трудное слово, так сразу начинаю разбирать его. И очень часто оно оказывается вовсе не таким уж трудным.
Но и на разборе слов тот первый урок не окончился. Ведь в нашем «классе», к сожалению, распоряжался не учитель, а ученик.
– Давай-ка теперь я подиктую, – сказал Саша и поднялся со стула, уступая мне место.
Но я садиться на это место вовсе не хотел.
– Ты? Мне?! Будешь диктовать?!
– Ага. Я! Тебе! Буду диктовать! – передразнивая меня, ответил Саша.
– Зачем же терять время? Его ведь не вернёшь!
Но мои «педагогические» фразы на Сашу не действовали.
– Диктовать тоже очень полезно, – объяснил он. – Это мне сама Нина Петровна советовала. Она-то уж лучше тебя понимает. «Когда, говорит, диктуешь, очень внимательно вглядываешься в каждое слово». Понятно?
Спорить с Ниной Петровной было опасно. И я, как утопающий за. соломинку, схватился за отрывок из Гоголя. Ведь я знал его наизусть.
– Хорошо, успокойся. Никто с твоей учительницей не спорит. Диктуй мне, пожалуйста, первый попавшийся отрывок. – Я взял томик Гоголя. – Вот, например, со слов: « – Поцелуйтесь со своею свиньёю…»
– Что это тебе всё время одно и то же место случайно попадается? – удивился Саша.
«Сейчас обо всём догадается!» – испугался я и с самым независимым видом произнёс:
– Диктуй откуда хочешь. Хоть из «Носа»! Хоть из «Записок сумасшедшего»!
– Да, одно и то же по два раза читать неинтересно, – сказал Саша. – Я что-нибудь другое найду.
Он стал перелистывать страницы, а я от предчувствия своего полного краха, кажется, побледнел, присел на стул и дрожащими пальцами взялся за ручку.
Саша между тем рассуждал:
– У нас вот теперь сборники какие-то однообразные выходят. Если весёлый – то хохочи всё время, пока живот не заболит. А уж если мрачный, так тоже до самого конца… Поседеть можно! А у Гоголя, смотри, как всё разнообразно. Вот Иван Иванович с Иваном Никифоровичем ругаются… Смешно, да? А рядом, на сто девяносто первой странице, «Вий». Мороз по коже продирает! Прочтёшь сборник – и посмеёшься, и поплачешь… Так гораздо интереснее получается. Вот я тебе сейчас из «Вия» подиктую. Самое страшное место!
«Пусть диктует, – подумал я. – Скажу потом, что со страху ошибки насажал. Ничего, мол, не мог сообразить от ужаса. Затмение мозгов произошло. Сила художественной литературы!..»
– Значит, описание Вия, – сказал Саша. – – Понятно? Пиши. Только я медленно буду диктовать, чтобы в каждое слово вглядываться… «Весь был он в чёрной земле… Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землёю ноги и руки…»
– Ой, неужели так прямо и написано: «Весь был в земле»?! – воскликнул я.
– Прямо так и написано. Не веришь, так посмотри!
Это мне только и нужно было. Я, словно бы не доверяя Саше, схватил книжку и прочитал всё, что там было насчёт земли. Ну конечно, уж заодно и безударные гласные разглядел.
– Да, действительно так… Скажи пожалуйста, какой ужас!
Я уселся на место и тут же записал прочитанные фразы.
– «Длинные веки опущены были до самой земли», – читал дальше Саша.
– Ой, неужели прямо до самой земли? – снова поразился я. – Так и написано?
Я снова вскочил со стула и заглянул в книжку.
– «С ужасом заметил Хома, что лицо было на нём железное…» – медленно, будто заучивая наизусть каждое слово, диктовал Саша.
– Ой, неужели такой страшный? Лицо железное?!
Я вскочил в третий раз и, трясясь от ужаса, выхватил у Саши синий томик. А сам с надеждой подумал: «Так я, пожалуй, весь диктант без единой ошибочки напишу!» Но не тут-то было. Саше мои вскакивания со стула надоели.
– Что ты всё время ойкаешь, как Липучка? – сердито спросил он. – А ещё говорил, что всего Гоголя наизусть знаешь!
– Конечно, знаю… – залепетал я. – Но классика, понимаешь, так прекрасна, что каждый раз кажется, будто читаешь впервые.
Саша поморщился: он не любил таких громких фраз.
– Ладно… Сиди смирно – и всё. Если ещё раз вскочишь, как щёлкну по затылку! Понятно?
Понять это было нетрудно. Я продолжал писать диктант.
– Во как Гоголь умел страх нагонять! – не удержался Саша. – У тебя прямо руки трясутся от ужаса.
Если бы он знал, отчего у меня тряслись руки! Кончив читать про страшного Вия, Саша сказал:
– Ну, вот и всё!
«Да, вот и всё! Крышка!» – подумал я и протянул Саше свои каракули. Но он отмахнулся от моей тетради, схватил жестяную кружку и стал постукивать по ней чайной ложечкой, точно так же, как это делал я, когда раньше, давным-давно, играл с бабушкой «в трамвай».
– Звонок! Звонок! Урок окончен! – провозгласил Саша. – Проверять я тебя не буду. Зачем?
– Конечно… не надо… – запинаясь от радости, сказал я. «Спасён! Спасён!!!» И добавил: – У меня ещё и почерк жуткий… Я ведь внук доктора! Понимаешь? Ничего разобрать нельзя!