Страница 92 из 125
Одному журналисту, который упорно пытался выставить его в неприятном свете, Оззи заметил: «Я всегда буду скандально известным персонажем… Но позволь мне рассказать одну историю, которая, возможно, убедит тебя в том, что я не так уж плох. Как-то раз я выступал на телешоу, там в прямой эфир звонили дети и задавали всякие вопросы… один паренек позвонил, и я спросил его: „Придешь ко мне на концерт сегодня вечером?" Он ответил, что нет, потому что его не пускает мама. Тогда я сказал: „Позови маму к телефону". Она подошла и сразу начала: „Вы жалкое, ничтожное существо! Как вы смеете вообще нам звонить!" А я ей: „Ваш сын сам мне позвонил". Она опять за свое: „Да вас вообще нельзя на улицу выпускать!" Тут я ей и сказал: „Знаете, вот что я собираюсь сделать: я дам вам и вашим детям лучшие места в зале, мои люди позаботятся о вашей безопасности. А если после того, как вы своими глазами посмотрите на мой концерт и пообщаетесь со мной лично, вы не измените свое мнение, тогда я признаю, что вы имеете полное право так считать". На это она мне ответила так: „Даже не думайте предлагать мне такое! Я прекрасно знаю, что вы пытаетесь сделать с детьми Америки. Но с этой семьей у вас ничего не выйдет, так что немедленно положите трубку!" Тогда я подумал: „Да уж, что тут сделаешь?"».
Семья всегда была значимой частью образа Оззи. У Тони Айомми, Гизера Батлера или Билла Уорда тоже, безусловно, были семьи и дети, но они всегда дрались прятать родственников от широкой общественности. Оззи же всегда был близок с семьей, даже его невероятно эмоциональная натура передалась ему от родителей и братьев с сестрами. Все эти годы он отзывался о них по-разному. Скажем, как-то в 1982 году он сказал: «Вся моя семья - чертовы психи. Моя сестра дважды пыталась покончить с собой. Откровенно говоря, она совершеннейшая психопатка, дальше просто некуда. Вторая моя сестра - настоящая неврастеничка. Да вообще, кого из родственников ни возьми - все с придурью, сечешь? Я вот стараюсь выгодно использовать свое безумие.
Моя сестра-неврастеничка Айрис… однажды - это было воскресенье - она убрала в доме и никому не позволяла даже просто по нему ходить. Невозможно было ни к чему притронуться, вздохнуть, даже поесть… Ну, я поднялся и вышиб из нее все дерьмо. Поставил фонари под оба глаза и пнул так, что она пролетела через всю комнату. Потом я решил, что мне нужно пойти покараулить, когда приедет отец, потому что, если он войдет в дом и увидит, как я отделал сестру, мне не жить. Я уселся возле стены и стал ждать, представляя себе этот чертов автобус и как отец в нем едет, распевает свои гребаные песни и баламутит народ… Вот он вышел оттуда, я подхожу к нему и говорю: „Па, я только что поколотил Айрис", а он мне: „Молодца! А вообще срать мне на то, что ты ее побил". Вот такой он был, мой старик… он был очень доволен, ведь это, типа, было нормально, чувак. Мы жили на самом дне».
Несмотря на жуткие воспоминания о детстве, Оззи все же уважает своих родителей: «Мой отец был одним из лучших людей, что когда-либо жили в этом гребаном мире… Он часто говорил мне: „Я не верю ни в Бога, ни в, мать его, ад. Я верю только в себя". Нужно верить в себя, потому что ты сам - единственный, кто может по-настоящему в тебя поверить, потому что ты понимаешь, что тебе нужно. Вот этому и научил меня отец».
В 2000 году Оззи сделал пару неопределенных заявлений о том, что он намерен собрать все воспоминания воедино и написать автобиографию. Но эта задача была не из легких - хотя бы потому, что большую часть жизни он провел в пьяном угаре, а спиртное, тем более в таких количествах, не способствует укреплению воспоминаний. А жизнь Осборна была полна событий, причем связанных не только с музыкой.
Теперь для Оззи все изменилось - как в творчестве, так и в жизни. В конце концов, когда металл как жанр только зародился, сотни групп стремились играть музыку именно в этом стиле, но уже в девяностые изначальный дух жанра был утерян. Оззи не мог исправить ситуацию, но, судя по интервью, которое он дал для «MTV», ему было немного грустно: «Термин „металл" всегда казался мне не слишком удачным. То, что называлось металлом, когда я начинал, за прошедшие годы так сильно изменилось, что сейчас, в девяностые, это уже совсем другая музыка. Тем не менее ее до сих пор обозначают этим несчастным словом „металл". На самом деле это же просто любой громкий рок, хард-рок, понимаете? Для меня слова вроде „хеви-метал", „грандж-метал", „трэш-метал" никогда не несли в себе никакого смысла, связанного с музыкой. Я предпочел бы, чтобы все это называли хард-роком или тяжелым роком, как-то так. Это, по крайней мере, музыкальный термин.
В семидесятых есть своя прелесть. Тогда можно было пойти на концерт и услышать там разную музыку - я, например, прекрасно помню, как „Black Sabbath" выступала вместе с Джеймсом Тейлором. Теперь такого просто не случится, это все равно что смешать воедино какой-нибудь рэп и то, что теперь называют хеви-метал. Я не могу себе представить, что кто-то способен двенадцать часов кряду слушать однотипную музыку и при этом говорить что-нибудь вроде: „Ну, последняя группа была ничего, но все же лучшая - третья. Вот это да, просто супер". Как можно сравнивать одинаковые вещи? Теперь в музыке совсем нет разнообразия».
Вот это его утверждение - «теперь музыка вся одинаковая» - на самом деле довольно обычная мысль для музыкантов его возраста, особенно среди тех, кто недавно ушел из большой музыки. Кстати, слышать это от Оззи, который последние три года возглавлял «Ozzfest» - фестиваль самой прогрессивной и, кстати, разнообразной музыки, - немного странно. Рик Уэйкман, клавишник группы «Yes» и хороший приятель Оззи еще с шестидесятых, с похожими чувствами вспоминает, как пересекались пути «Sabbath» и «Yes»: «В семьдесят третьем я немного поработал [с „Sabbath" в качестве сессионного клавишника] над альбомом „Sabbath Bloody Sabbath" и получил море удовольствия. А потом я участвовал в записи альбома „Ozzmosis"».
В 1999 году Уэйкман попросил Оззи помочь ему с вокалом для своего текущего альбома - сиквела работы 1974 года «Journey To The Centre Of The Earth»: «Я позвонил Оззи, когда работал над „Return To The Centre Of The Earth", и спросил его: „Оззи, я тут написал одну тяжелую песню, и хотел бы, чтобы ты ее спел". Он ответил: „В общем-то, без проблем, а можно ее послушать?" Я сказал: „Конечно, но после того. как ты ее споешь, я хочу убрать большую часть гитар, и запишу те же риффы в исполнении Лондонского симфонического оркестра". Ему понравилось! То, что он сделал, было просто супер, и я знаю, что ему она [песня „Buried Alive"] очень нравится. К тому же мы отлично провели время, пока делали эту работу».
Уэйкман, многословный и слегка эксцентричный гений, который в свое время и сам одержал уверенную победу над алкоголизмом, продолжает: «Знаешь, мы с Оззи частенько ужинали вместе, а потом, за чашечкой кофе или бокалом вина, просто сидели и общались. С Оззи можно говорить на серьезные темы, а можно просто обмениваться шутками и болтать ни о чем. Знаете, он очень светлый парень… Когда он окажется у врат рая (как ни странно, я уверен, что он попадет именно в рай), святой Петр обязательно встретит его вопросом: „Ну что, когда же мы сможем побеседовать?" Они его как пить дать впустят!»
Оззи, которого всегда окружали одобрение коллег-музыкантов и постоянная поддержка семьи, можно простить то, что он чаще смотрит в прошлое, чем в будущее. Вот что он рассказал о книге воспоминаний: «Я только начал - диктую сыну, а он набирает текст на компьютере. В нашей семье он - мозг. Я толком ничего не могу вспомнить. Сейчас, как и раньше, бывает, что я встречаю человека, с которым не виделся уже лет десять, и он начинает: „А помнишь ту ночь, когда ты приперся прямо ко мне домой и сделал то-то и то-то?" А я ему: „Вот черт, ни хрена не помню". Даже если я умру прямо завтра, чего, надеюсь, все же не случится, можно будет смело сказать, что я прожил совсем не скучную жизнь. Карьера в „Sabbath", сольная карьера, а еще жизнь до того момента, как я стал серьезно заниматься музыкой, годы реабилитации, когда я то бросал, то снова начинал пить, вес, который я постоянно набирал и снова сбрасывал, группиз и другие женщины, те периоды, когда уходил из дома и воз вращался, - о, мне есть в чем покопаться. Пока я дошел до того момента, как в семьдесят первом слетел с катушек и выпрыгнул из окна… Как-то я купил целый фунт травы, взял четыре таблетки мескалина, четверть унции кокаина и бутылку текилы и на три недели пропал из жизни. Пожалуй, это было худшее время в моей жизни. Мне в голову приходили мысли типа „ну все, похоже, я никогда в себя не приду". Я разговаривал с лошадьми - а самое главное, что они мне отвечали».