Однокурсники

Нельзя сказать, что доктор Росси не догадывался, что его сын никуда не ходит и ни с кем не общается. И это его огорчало.

— Послушай, Гизела, есть в этом что-то нездоровое. Он слишком одержим. Может, он ведет себя так из-за своего маленького роста или чего-то там еще. В этом возрасте парни уже вовсю гуляют с девчонками. Бог свидетель — в его годы Фрэнк был настоящим Казановой.

Арта Росси терзала мысль, что его родной сын может оказаться не вполне… мужественным.

Миссис Росси, со своей стороны, считала: будь эти двое мужчин более близки друг другу, от сомнений ее супруга не осталось бы и следа.

Поэтому на другой день, после ужина, она вышла из комнаты, оставив их наедине. Чтобы они побеседовали.

Было заметно, что муж ее раздражен, поскольку, разговаривая с Дэнни, он всякий раз ожидал какого-нибудь подвоха.

— Как в школе — все в порядке? — поинтересовался он.

— Ну, и да и нет, — ответил Дэнни, как и его отец, с неохотой выдавливая из себя слова.

Доктор Росси нервно вздрогнул, словно испуганный солдат-пехотинец, очутившийся на минном поле.

— А что тебя беспокоит?

— Понимаешь, пап, все в школе считают, будто я чудной. Но многие музыканты похожи на меня.

Доктора Росси прошиб пот.

— Ты о чем это, сынок?

— Ну, они по-настоящему любят ее. И я тоже. Мне хочется, чтобы музыка стала моей жизнью.

Последовала небольшая пауза, пока доктор Росси искал подходящий ответ.

— Мой мальчик, — наконец сказал он, не найдя других слов, способных выразить искреннюю привязанность к сыну.

— Спасибо, папа. А теперь мне надо идти вниз и упражняться.

После того как Дэнни ушел, Арт Росси налил себе выпить. «Наверно, мне следует поблагодарить судьбу. Уж лучше пусть любит музыку, чем что-то другое — об этом другом даже и думать не хочется».

Вскоре после своего шестнадцатилетия Дэнни впервые выступал с сольным концертом в сопровождении симфонического оркестра колледжа — за дирижерским пультом стоял его учитель. Перед залом, заполненным до отказа слушателями, среди которых находились и его родители, Дэнни предстояло сыграть очень трудный для исполнения Второй фортепианный концерт Брамса.

Лишь только Дэнни, бледный от страха, вышел на сцену, свет софитов преломился в стеклах очков и чуть не ослепил его. Когда он очутился у инструмента, то почувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Профессор Ландау склонился к нему и шепнул:

— Не волнуйся, Дэниел, ты готов.

Волшебным образом страх Дэнни улетучился.

Аплодисментам, казалось, не будет конца.

Дэнни раскланялся и, повернувшись к учителю, чтобы пожать ему руку, был потрясен при виде слез на глазах старика.

Ландау заключил своего ученика в объятия.

— Знаешь, Дэн, сегодня я тобой страшно гордился.

В обычной ситуации сын, томившийся столько лет без отцовской любви, пришел бы в восторг от такого признания. Но в тот вечер Дэниел Росси был опьянен новым чувством: он испытал обожание толпы.

С первых же дней учебы в старших классах Дэнни всей душой мечтал поступить в Гарвард, где собирался учиться композиции у Рэндала Томпсона, специалиста по хоровой музыке, и у Уолтера Пистона, виртуозного исполнителя симфонических произведений. Лишь это стремление придавало ему сил, чтобы справляться с математикой, естественными науками и гражданским правом.

По сентиментальным причинам доктору Росси хотелось бы видеть своего сына студентом Принстона — университета, прославившегося благодаря Ф. Скотту Фицджеральду. К тому же он должен был бы стать альма-матер для Фрэнка.

Но Дэнни не поддавался ни на какие уговоры. В конце концов Артур Росси отстал от сына и прекратил свою агитацию.

«Мне не понять мальчика. Пускай идет учиться, куда хочет».

Но случилось нечто, пошатнувшее позицию невмешательства дантиста. В 1954 году ретивый сенатор Маккарти обратил свой взор на Гарвард как на «прибежище коммунистов». Несколько университетских профессоров отказались сотрудничать с комиссией Маккарти и обсуждать политические взгляды коллег.

Более того, ректор Гарварда, непреклонный доктор Пьюси, не согласился уволить их, как того требовал Джо Маккарти.

— Сын, — все чаще и чаще обращался к Дэну доктор Росси, — как может человек, брат которого погиб, защищая нас от коммунистической угрозы, мечтать о том, чтобы учиться в подобном заведении?

Дэнни отмалчивался. Какой смысл говорить, что музыка вне политики?

Пока доктор Росси упорствовал в своих возражениях, мать Дэнни изо всех сил старалась не вмешиваться и не принимать чью-либо сторону. Таким образом, единственным человеком, с кем Дэнни мог обсуждать эту важнейшую дилемму, оказался профессор Ландау.

Старик был весьма осторожен в высказываниях, но и он как-то признался Дэнни:

— Этот Маккарти меня пугает. Знаешь, в Германии все начиналось точно так же.

Он невольно замолчал: воспоминания обожгли болью незаживающую рану.

А потом продолжил негромким голосом:

— Дэниел, все кругом всего боятся. Сенатор Маккарти считает, что он вправе диктовать Гарварду — приказывать, кого увольнять, и тому подобное. Я думаю, ректор этого университета проявляет огромное мужество. И за это мне бы очень хотелось выразить ему свое восхищение.

— А как вы это сделаете, профессор Ландау?

Пожилой человек слегка поклонился своему блестящему ученику и произнес:

— Я пошлю ему вас.

Наступила середина мая, когда стали приходить письма из различных университетов с выражением согласия о зачислении. Принстон, Гарвард, Йель и Стэнфорд — все желали заполучить Дэнни. Даже доктора Росси это впечатлило, хотя он и опасался, что мальчик может совершить роковую ошибку.

Конфликт разразился в выходные, когда отец вызвал Дэнни в свой кабинет, уставленный мебелью, обитой кордовской кожей. И задал свой ключевой вопрос.

— Да, папа, — застенчиво ответил сын. — Я собираюсь в Гарвард.

Наступила мертвая тишина.

До настоящей минуты Дэнни лелеял смутную надежду, что когда отец станет свидетелем твердости его убеждений, то в конце концов сдастся и уступит.

Однако Артур Росси был тверд как кремень.

— Дэн, мы живем в свободной стране. И ты имеешь право поступать в любой университет, какой тебе захочется. Но и у меня есть свобода выразить свое несогласие. Поэтому я принимаю решение не платить ни пенни по твоим счетам. Поздравляю, сынок, отныне ты предоставлен сам себе. Ты только что объявил о собственной независимости.

На мгновение Дэнни смутился и растерялся. Но затем, вглядываясь в лицо отца, он вдруг понял, что вся эта история с Маккарти была лишь предлогом. На самом деле Артуру Росси просто на него наплевать.

А еще он понял: пора изжить свою детскую потребность в одобрении этого человека.

Ибо теперь он узнал, что никогда ее не получит. Никогда.

— Ладно, папа, — сипло прошептал он, — если тебе так хочется…

Он развернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Сквозь закрывшуюся следом тяжелую дверь он услышал, с какой силой отцовский кулак ударил о письменный стол.

Как ни странно, но он почувствовал себя свободным.

Джейсон Гилберт-младший

радость он пел, и радостью чистой

звездное сердце его управлялось,

радостью чистой до самых запястий

снова наполнит он сумерки.

…

его плоть — это плоть, его кровь — это кровь;

ни один голодный не стал бы внимать его словам;

ни один увечный не стал бы ползти ту милю

вверх по холму, увидеть бы только, что он улыбнулся.

Он был самым настоящим золотым мальчиком. Высоким, светловолосым Аполлоном — его обаяние притягивало женщин и восхищало мужчин. Он преуспевал во всех видах спорта, чем бы ни занимался. Учителя обожали его, поскольку, несмотря на бешеную популярность, он был вежлив и почтителен.

2

Каммингс Эдуард Эстлин (1894–1962) — американский поэт, художник, эссеист, драматург. Одним из его стилистических приемов был отказ от использования заглавных букв.