Японский гербарий

Часы, которыми были увешаны стены гостиной, едва ли не хором оповестили весь дом о наступлении утра.

Начали отбивать шесть часов старинные немецкие, с длинным маятником в виде сосновой шишки.

Потом французские, сделанные два века назад, с удивительно изящной женской головкой на корпусе.

Потом современные итальянские, на взгляд Зигни ужасно безвкусные — в этаком пейзанском стиле с наворотами: пруд, ветряная мельница на берегу, парочка уток подле нее, а циферблат — оконце на сторожке. Когда часам полагалось отбивать время, крылья мельницы приходили в движение, утки спускались на воду. Только что не крякали. А потом снова все замирало.

Были здесь и часы прошлого века из России, с кукушкой. Каждые полчаса птица выглядывала из дверцы домика на самом верху и громко, отчетливо возвещала: «Ку-ку!». Эти часы всегда старалась опередить другие хотя бы на секунду, даже в ущерб точности. Сэра рассказывала Зигни, что кукушку им подарили выходцы из России и поначалу Стилвотеры пытались усмирить ее и включить в общий хор, но она была слишком своевольной, и они отступили. Зигни улыбнулась. Даже неодушевленные предметы обладают характером.

— А вообще коллекционировать часы с боем было любимым занятием Дэна, — объяснила Сэра юной шведке в первый день, когда они совершали экскурсию по большому дому Стилвотеров. — Но это уже в прошлом. Как и всякий мужчина, Дэн непостоянен в своих увлечениях. Сейчас он просто заводит их, и, по-моему, его эта процедура даже утомляет. — Сэра улыбнулась по-матерински нежно. — Надеюсь, часы не помешают тебе спать?

— Нет-нет, что вы! Я попробую научиться различать их по голосам. — Зигни улыбнулась как можно теплее.

Она уже различала многие по голосам. Это правда.

Ну что ж, пора вставать, объявила себе Зигни и немедленно открыла глаза.

Каждое утро она делала зарядку. Конечно, не ту, к которой привыкла дома. В Арвике она доставляла себе удовольствие, пробежавшись босиком по снегу. Странное дело, но Зигни не чувствовала холода. Снег не обжигал ступни, напротив, таял под ними и как будто даже согревал их. Вот почему она с такой настойчивостью допытывалась у американца, который вручил ей билет в Америку, есть ли в Миннеаполисе зима.

Если и есть, то совсем не такая, как в Швеции. Поэтому Зигни взяла за правило каждое утро обливаться холодной водой.

— Снег будет, непременно, — успокаивала Сэра девушку, с содроганием глядя, как та выливает на себя воду из красного пластмассового ведерка. После процедуры купальник облеплял тело Зигни, словно призывая восхищаться безупречностью сложения. — Он выпадет в январе, уверяю тебя. — Сэра поежилась. — И что ты станешь тогда делать?

— Ходить босиком, — с улыбкой сообщила девушка.

— О Матерь Божья! — Сэра возвела глаза к небу. — Ты невероятная, Зигни.

— Я очень люблю снег.

— Ты катаешься на горных лыжах?

— Да, меня научил отец, когда я была еще совсем малышкой. Мы с ним ездили в Швейцарию каждый год.

— У нас катаются в Колорадо. Говорят, там прекрасные склоны. Но про это тебе лучше поговорить с Кеном. Он не катается, но наверняка слышал от ребят.

Свежая после зарядки и холодного душа, Зигни побежала в дом одеваться. Черные джинсы, черный свитер в обтяжку, высокие грубые ботинки. Чашка кофе — и она готова ехать на занятия.

Глава четвертая

Расскажи мне о себе

— Зигни! Сегодня я еду в университет на отцовской машине. Могу подбросить.

Зигни вздрогнула. Кен стоял на пороге гардеробной. А она смотрела в единственное окно, выходящее в сад. Этим окном завершалась стена, вдоль которой тянулся темный шкаф, где рядами висели на вешалках костюмы и платья Сэры. Чтобы не беспокоить гостью, Сэра кое-что забрала из шкафа, но большая часть вещей осталась. Полумрак комнаты нравился Зигни, а из окна виднелось такое же дерево, что росло под ее окном в Арвике. Странное совпадение — и здесь раскидистый ясень. Наверное, этот и тот, что дома, — одногодки. Впрочем, кто знает, может быть, американский климат позволяет деревьям расти быстрее.

— Но я еще не совсем готова, Кен! — сказала застигнутая врасплох Зигни первое, что пришло в голову. — Я не хочу, чтобы ты из-за меня опаздывал.

— Чепуха! Давай собирайся, я тебя жду.

Кен так быстро повернулся к Зигни спиной, что она удивилась: только что перед ней было улыбающееся круглое лицо, а теперь коротко стриженный русый затылок.

Зигни в общем-то не слишком задумывалась — что это за парень и какой он. И если бы она сейчас спросила себя, то ответила бы — нормальный. Парень как парень. Может быть, кому-то он нравится. И даже наверняка нравится. Высокий, хорошо сложен, с тренированным телом и улыбчивым располагающим лицом. Типичный американец. Но ей-то до него какое дело? Она приехала сюда учиться.

Вот она и учится. Четыре европейских языка — английский, немецкий, французский, испанский — обязательные. И еще один язык — не обязательный — для всех, кроме нее. Японский.

Зигни подошла к зеркалу, оглядела себя. Все, как обычно. Она снова посмотрела за окно и невольно потянулась за курткой с капюшоном — пожалуй, стоит захватить. Наверное, будет дождь, а зонты Зигни терпеть не могла.

Она выскользнула на лестницу. Деревянные ступеньки скрипели даже под ее небольшим весом — дом старый, но добротный и настоящий, как определила для себя Зигни. Он понравился ей сразу, как и хозяйка его, Сэра Стилвотер. Зигни имела полное право отказаться от дома, если ей что-то не пришлось бы по душе — условия программы позволяли. Но, во-первых, Зигни никогда бы не разрешила себе обидеть хозяев, а во-вторых, ей здесь на самом деле хорошо.

Она пылесосила эту лестницу раз в неделю, когда делала генеральную уборку в доме, — так они договорились с Сэрой, которая платила Зигни за работу. Не слишком много, но вполне хватало не только на гамбургер между лекциями, но и на книги, которые Зигни покупала с большой страстью.

В цоколе дома располагался гараж, это было ясно сразу же, по запаху металла, автокосметики и едва уловимому — бензина. Последний мог отличить только «нюх» Зигни — ей впору было работать «титестером», человеком, который способен различить тончайшие ароматы чая. Такие люди очень ценятся в Англии, известной как «чайная страна».

Машина, в которой сидел Кен, стояла с распахнутой дверцей, и, едва Зигни уселась рядом с Кеном и захлопнула дверцу, он тотчас нажал на кнопку пульта, и гаражные ворота поднялись. «Форд» взревел и вылетел из гаража.

Зигни улыбнулась — какой решительный водитель.

Кен вел машину напористо, Зигни только и успевала ловить себя на мысли: вот здесь я бы сбросила газ, входя в поворот, сейчас наверняка уступила бы дорогу красному «фольксвагену», почти притершемуся бортом, — пускай будет первым. Но Кен бестрепетной рукой направил зеленый «форд» вперед.

— Вот так-то, приятель, — довольным голосом пробормотал он.

Зигни улыбнулась.

— Не любишь уступать?

— Ни за что и никогда. И отступать тоже.

— Но самоутверждаться на дороге — это не слишком…

— Разумно, ты хочешь сказать? Разумно все, что ведет к успеху. — Кен бросил на нее победоносный взгляд. Потом взглянул в зеркало заднего вида и ухмыльнулся. — Посмотри-ка, держится от меня подальше. На всякий случай.

Зигни вздохнула. В конце концов, какое мне дело до этого молодого американца? Разве мне больше не о чем думать?

В голове завертелись японские слова. Она мысленно подбирала для них английские, потом к английским — шведские.

Какое-то время они ехали молча, затем Кен, влившийся в густой поток машин, вдруг повернулся к Зигни и попросил:

— Зиг, расскажи мне о себе.

От неожиданности она вздрогнула, потом повернула бледное лицо к Кену.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как что? Все. Про городок, в котором ты жила, про Швецию, про родителей. Про что ты думаешь целыми днями. Я ведь вижу, ты и сейчас о чем-то или о ком-то думаешь, и уж точно не обо мне. Интересно, что за мысль может быть такой длинной? Даже если ты думаешь о ком-то, разве нельзя сделать хотя бы небольшой перерыв?