Солнце в бокале

– Это отец прислал тебя поговорить со мной?

Жан-Анри тяжело вздохнул: ну почему на его долю выпадают самые неприятные поручения отца? Он несколько минут собирался с мыслями, прежде чем заговорить.

– Отец хочет знать, все ли бумаги Соланж ты отдала ему.

Его голос звучал сдавленно, и Мадлен поняла, как нелегко брату учинять ей допрос.

– Передай, что у меня не осталось ничего, что принадлежало бы маме. Он получил все.

Девушка замолчала, давая понять, что разговор окончен. Жан-Анри был уже у дверей, когда она неожиданно спросила:

– Почему ты называешь ее Соланж? Она же была твоей матерью. Неужели ты стыдишься этого? – Резко поднявшись, Мадлен подошла к брату и, положив ладони ему на плечи, заглянула в лицо. – Это отцу должно быть стыдно, не тебе.

– Тебе не понять, – ответил Жан-Анри. – Твое рождение не покрыто позором. – И, сбросив, ее руки, он стремительно вышел из библиотеки.

Мадлен некоторое время прислушивалась к затихающим шагам брата. Затем, осторожно ступая по скрипучему дубовому паркету, выскользнула следом.

Она прошла по длинной галерее первого этажа, под носом у увековеченных на холстах предков, и свернула в сторону кухни. Взбежала по витой лесенке на второй этаж, почти не дыша, прокралась по коридору и облегченно вздохнула, только когда оказалась в своей спальне.

Мадлен могла попасть к себе и более коротким путем. Но тогда ей пришлось бы пройти мимо комнаты отца, а она старательно избегала какой бы то ни было встречи с ним. Она боялась, вдруг он догадается по ее лицу, что ей есть что скрывать.

Отдышавшись, девушка вновь вернулась к двери и осторожно повернула ключ в замке. Все! Теперь можно не опасаться, что ее застанут врасплох. Мадлен подошла к окну и легко надавила на угол подоконника. Глухо щелкнул потайной замок, и в стене открылась небольшая ниша.

Местонахождение тайника открыла Соланж дочери в день ее шестнадцатилетия, считая, что у каждой юной девушки должно быть место, где она могла бы хранить то, что не предназначается для посторонних глаз.

До недавнего времени там были спрятаны небольшие денежные сбережения, сэкономленные от тех сумм, что Мадлен получала от родных на именины, Рождество и другие праздники, золотые серьги с крупными сапфирами – подарок бабушки, матери Соланж, и дневник – поверенный девичьих снов и мечтаний.

Но теперь в нем были спрятаны более ценные вещи: фотография матери и толстая тетрадь в кожаном переплете.

Уронив слезу на снимок, Мадлен взяла в руки тетрадь, и они предательски задрожали. Она вспомнила, как незадолго до смерти мать пришла к ней в комнату…

Было уже далеко за полночь, на улице разбушевалась гроза, и девушка никак не могла уснуть, поэтому появление матери ее обрадовало.

Соланж приложила палец к губам и плотно прикрыла за собой дверь. Затем протянула дочери старую тетрадь.

– Детка, мне некому довериться, кроме тебя. Жан-Анри слишком предан отцу, чтобы я могла отдать ему это.

– Что это, мамочка? – Мадлен протянула руку к тетради.

– Свидетельство низости твоего отца. – Прекрасное лицо Соланж исказила гримаса отвращения.

Мадлен отдернула руку, словно на месте тетради обнаружила ядовитую змею.

– Я не понимаю тебя, мамочка. Ты говоришь такие страшные вещи.

– Поверь мне, детка, жизнь страшнее любых слов. Мне давно следовало рассказать тебе обо всем.

Соланж замолчала, словно в последний раз обдумывала, стоит ли раскрывать дочери то, из-за чего ее жизнь превратилась в ад. Затем, тяжело вздохнув, погрузилась в воспоминания:

– Ты, конечно, знаешь, что Жан-Анри неродной сын твоего отца? – Мадлен кивнула. – Почти все в округе уверены, что он незаконнорожденный, а те, кому известна правда, по разным причинам предпочитают молчать. Дело в том, что до замужества с твоим отцом я была женой другого человека. Его звали Себастьен, и он считался одним из лучших специалистов в области виноделия в Бордери. Я любила его, он меня обожал. Шла война. Наша страна находилась во власти немецких, оккупантов, каждый второй француз вступал в ряды Сопротивления, но Себастьен, погруженный в мир ароматов, был далек от политики. Это и погубило его.

Однажды поздно ночью, когда я уже лежала в постели, а Себастьен работал в своей лаборатории, к нам постучался Поль Дюфер, наш сосед. Он сообщил, что членам Сопротивления стало известно, что Себастьен сотрудничает с оккупантами. Его обвинили в предательстве и заочно приговорили к смерти. Зная, что он действительно пару раз консультировал немецких специалистов по вопросам купажа, я испугалась и принялась умолять его бежать. Себастьен лишь посмеялся над моими страхами и ответил, что его совесть чиста и ему нечего бояться.

Проснувшись на следующий день, я спустилась в кухню, чтобы, как обычно, сварить кофе, и обнаружила мужа повешенным на потолочной балке. Надпись на стене, сделанная углем, гласила, что так будет с каждым предателем. Не знаю, как я не сошла с ума в тот миг. Возможно, меня спасло от помешательства то, что я находилась на пятом месяце беременности.

Помню лишь, что долго сидела на полу перед телом Себастьена. Потом пришел Поль Дюфер, он вынул мужа из петли и похоронил на окраине кладбища. Я была благодарна ему за это. Узнай в Сопротивлении о том, что он сделал, ему бы тоже грозила смерть.

С гибелью Себастьена рухнул весь мой мир. Я не знала, что делать. И тогда Поль предложил мне стать его женой и тем самым спасти меня от возможной смерти. Как жена казненного предателя я должна была подвергнуться бойкоту, а репутация Поля, видного деятеля Сопротивления, могла спасти жизнь мне и моему еще не рожденному ребенку.

Я дала согласие на брак и переехала в дом семейства Дюфер. В этот самый дом. Через четыре месяца родился Жан-Анри, а спустя пять лет – ты. Не испытывая к мужу иных чувств, кроме благодарности, я старалась окружить его заботой, и он вполне этим довольствовался. Но как-то раз, когда тебе было года три, я застала его в своей спальне. Поль рылся в моих вещах. На вопрос, что он ищет, твой отец грязно обругал меня. Я потребовала, чтобы он покинул мою комнату, на что он разразился очередной злобной тирадой. Поль кричал, что это его дом, а я хитрая дрянь, которая скрывает от него рабочие записи Себастьена, и что надо было меня подвесить рядом с муженьком, как подстилку предателя. Не могу передать весь тот ужас, который охватил меня, когда я поняла, кто убил Себастьена. Именно тогда я поклялась отомстить Полю за его смерть, и именно с этого времени ненависть стала основой наших отношений.

– Но почему отец считал, что записи Себастьена у тебя? – спросила Мадлен, впервые нарушив исповедь матери.

– Потому что они действительно были у меня. Я знала, что у Себастьена есть тетрадь, в которую он записывает все секреты коньячного производства. Это был его подарок нашему будущему ребенку. Себастьен говорил, что описал в ней в деталях процесс создания абсолютно новой марки коньяка.

– Почему ты не сказала о ней отцу?

– Первое время я была в таком горе, что не думала о тетради, потом родились вы. Если бы не тот случай с Полем, то я и не вспомнила бы о записях Себастьена. – Соланж посмотрела в глаза дочери. – Мадлен, ты должна поклясться мне, что никогда не откроешь правды Жану-Анри. Он боготворит Поля и не перенесет известия, что тот является убийцей его отца. Кроме того, обещай, что не отдашь эту тетрадь отцу. Прости, что взвалила на тебя всю тяжесть моей тайны, но мне больше некому довериться.

– Я сделаю все, как ты хочешь, мамочка. – Мадлен обняла Соланж. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, детка.

Мадлен вернула тетрадь в тайник и, раздевшись, забралась под одеяло. Сон не шел. Множество мыслей одолевали ее. Воспоминания о матери, ненависть к отцу, жалость к ничего не подозревающему брату.

В дверь тихо постучали. Мадлен, приподнявшись на подушках, спросила:

– Кто там?

– Это я, Жан-Анри. Открой, мне необходимо с тобой поговорить.