Переломы

— Или, скорее, это был кататонический рефлекс.

— Как, по-вашему, он мог добраться в таком состоянии до автобусной остановки?

— Кататония редко поражает человека внезапно, ее можно сравнить с оболочкой из бетона: представьте, что он на вас льется и постепенно застывает, пока не затвердеет полностью. Прошло несколько недель, и больной уже не владел своим телом, не понимал, как выглядит. Может быть, он вышел из дома со своим одеялом, не имея никакой определенной цели, присел на автобусной остановке, а потом наступила неподвижность. Чаще всего за кататонией скрывается шизофрения или психическая травма. Нам предстоит это выяснить.

Она согласно кивает, потом идет к передней дверце машины. Люк смотрит на ее затылок, на мягкие волны волос, спадающие на плечи. Анна недалеко, она парит где-то в воздухе, как легкий дух. Доктору так хотелось бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте и думать лишь о работе, изнемогая под тяжестью проблем психических патологий.

Жюли садится за руль и опускает стекло:

— До скорого, доктор. И держите меня в курсе, если до завтра что-то узнаете, хорошо?

— Да, конечно.

Поколебавшись, она говорит:

— Послушайте, сегодня мне повезло, и в полдень я успею пообедать в медицинском общежитии в Салангро. Спагетти болоньезе, знаете, с таким рыжим соусом… лучшее блюдо за неделю. Если вас это привлекает…

Люк чувствует, как что-то сжимается у него в груди. Он умирает от желания.

— Увы. У меня страшно много работы. Меня недавно назначили судебным экспертом по психиатрии в Лилле, там произошло убийство. И потом… суд через три недели, а мне надо просмотреть столько статистики, столько видеоматериалов, все протоколы, и еще…

— Да ладно. Я все понимаю, вы просто не любите рыжий соус.

Жюли поднимает стекло, и машина медленно выезжает с парковки. Люк смотрит вслед, пока она не скрывается из виду.

Анна…

Углубившись в воспоминания, психиатр идет к мрачному зданию, основному месту своей работы. Открывается раздвижная дверь, и мимо него быстро проходит какой-то человек в низко надвинутой на глаза красной кепке и куртке с поднятым воротником.

Сбитый с толку Люк останавливается перед входом. Он видит, как человек удаляется быстрыми шагами, а миновав въезд на парковку, бросается бежать. Психиатр вбегает в приемное отделение. Сотрудницы болтают в углу. Люк ударяет кулаком по деревянной стойке:

— Эй!

Одна из сотрудниц с улыбкой подходит к нему:

— Да, доктор?

— Только что отсюда выбежал человек в верхней одежде. Вы ничего не видели?

— Нет. Ничего.

Короткая пауза. Девушка с недоумением смотрит на собеседника:

— Что-то еще?

— Нет, спасибо.

Психиатр стоит неподвижно, еще не понимая, почему он вдруг так разволновался. Он вынимает из кармана сигарету, нюхает ее и решает снова выйти на улицу, чтобы наконец закурить. Черт побери, если от работы в психушке сам становишься параноиком, куда же катится мир? Он успевает сделать только три затяжки, а потом сигарета падает на землю, а сам он снова входит в приемное.

Люк обшаривает глазами стойку. Кровь мгновенно приливает к щекам.

— Лоранс! Простите…

Регистраторша, не скрывая легкого раздражения, отставляет чашку с кофе.

— Да?

— Бланк госпитализации? Я только что заполнял его, куда он делся?

Она пожимает плечами, отходит, чтобы спросить у подружек, возвращается:

— Никто его не трогал.

— Вы уверены?

— На сто процентов.

Вконец заинтригованный Люк идет в палату к своему больному. Прислонившись к стене, засунув руки в карманы, он несколько мгновений смотрит на него.

— Кому могло понадобиться украсть бланк твоей госпитализации? Что про тебя хотят узнать? Кто же ты такой?

10

Александр ожесточенно испытывает на прочность решетки своей темницы. Раз за разом он упирается ногами в металлическое основание, сжимает прутья руками и изо всех сил тянет назад. Почти девяносто килограммов, преобразившиеся в сгусток энергии, не приносят результата. Впервые после того, как он пришел в себя, в голову приходит невыносимая мысль: он больше не хозяин своей судьбы.

Он думает о семье, вспоминает забавные моменты.

А что, если… Что, если с ними случилась беда? А что…

Не думать об этом, только не сейчас. Не сейчас? А когда? Можно подумать, что здесь, в этой яме, он может изменить свои мысли. Он проводит рукой по голове, облизывает губы. Появляются новые ощущения, голод и жажда, и он все сильнее чувствует холод.

Хватит, с него довольно этого бреда, сколько можно сидеть в клетке для кроликов! Он решает воспользоваться единственным средством, с помощью которого можно преодолеть эти решетки: своим голосом. Главное, чтобы он звучал уверенно.

— Слушайте, может, хватит уже? Выпустите меня немедленно!

«Немедленно… медленно… енно… енно…»

— Чертово эхо!

«Во эхо… эхо… эхо…»

— Тихо…

Александр резко замирает, все его чувства обостряются еще больше.

— Кто? Кто это сказал? Кто вы?

Ни звука. Александр понимает, что на этот раз ни о какой галлюцинации не может быть и речи.

— Ради всего святого, ответьте, чего вы хотите?

До его слуха доносится шепот, невнятный, словно журчание далекого ручейка:

— Тихо… Замолчите… Иначе… придет чудовище и унесет вас… И вас больше никто никогда не увидит… Тихо, поняли?

Александр бросается влево, прижимается лицом к решетке. Голос, голос шел оттуда, он совсем рядом!

— Кто вы?

Ответа нет.

— Сколько времени вы здесь?

Шорох.

— Долго…

— Долго? Как долго?

— Я… Я уже не знаю. День, неделю, месяц… Или больше… Это уже неважно.

Мир рушится. Александр вспоминает: «Когда ты вернешься, папа? Когда мы поиграем в футбол? Завтра…»

Он закрывает глаза.

— Что здесь происходит?

Тишина, а потом:

— Нас наказывают. Мы здесь во искупление.

— Во… во искупление? Но… Что это значит?

Ответа нет. Александр просит, требует… Ничего.

Он отходит к задней стене, прижимает руки ко лбу.

Искупление…

В мыслях царит полный хаос, но он понимает, что он здесь не единственный пленник.

Здесь находится еще один человек, вероятно, женщина, если судить по интонациям. Запуганная, словно забитая собака.

11

Алиса просыпается в своей кровати, закутанная в халат, с мокрым от пота затылком. Ей больно глотать. Проходит несколько секунд, прежде чем она осознает, что находится в безопасности, у себя дома.

Она перекатывается на бок, встает, у нее болит все тело. Очки? Куда она их дела? Перед глазами все расплывается, она ничего не видит. Она пытается найти очки на ощупь и, не найдя, садится на кровать, обхватив голову руками. Ей бывает плохо при пробуждении, потому что кошмар не отступает. Кошмар все время возвращается, она видит одно и то же: она в темноте, привязанная. Вокруг кровь, а она не может закричать. И еще… Доротея.

Ей так не хватает Доротеи.

Доротея умерла десять лет назад.

Алиса идет в душевую кабину, берет очки, лежащие у поддона, надевает их и накидывает на шею шнурок. Потом резко поворачивается к занавеске для душа. Сдвигает ее в сторону, как привыкла.

У нее перехватывает дыхание, когда она вспоминает, что вчера сделала точно то же самое.

Никакой окровавленной блузки в поддоне нет. Где же она? Алиса начинает искать, обшаривает все. Ничего нет…

Это был сон? Разум опять сыграл с ней дурную шутку? Это случается так часто…

Она смотрит в зеркало. Следуя незыблемому ритуалу, пускает несильной струей теплую воду — очень теплую, приятной температуры, — снимает очки и медленно умывается. Теперь стало лучше.