Страница 48 из 75
То ли хорошая погода повлияла, то ли быстрое движение по дороге, не заполненной транспортом, но настроение Сергея было таким хорошим, что плохие мысли ему даже не приходили в голову.
В сумерках зеленая «Нива» в экспортном исполнении, за рулем которой сидел широкоплечий мужчина со сдвинутыми на лоб солнцезащитными очками и в черной майке с короткими рукавами, въехала в Браслав. Городок встретил Сергея Дорогина странной тишиной.
Сергей остановил машину рядом с двумя пожилыми мужчинами, которые о чем‑то оживленно разговаривали, держа в руках велосипеды.
- Добрый вечер, — сказал Сергей, приоткрыв дверцу машины.
— Добрый, добрый, — в два голоса, как‑то распевно ответили мужчины, осматривая «Ниву» с хромированными бамперами и многочисленными фарами.
— Где тут у вас гостиница? Я здесь давно был, уже не помню.
— Гостиница? Поедешь прямо до площади, там будет райком с флагом, возле него гостиница.
— Машину там где‑нибудь можно поставить?
— Конечно, можно, — сказал мужчина, поскреб щетинистую щеку и посмотрел в ту сторону, где, по его разумению, находилась гостиница. Затем резко обернулся. — А вы небось издалека?
— Издалека, — сказал Дорогин.
— Небось из Питера?
— Нет, ошибаетесь, из Москвы.
— Из Москвы сюда редко заезжают. На охоту или на рыбалку?
— Нет, в гости к знакомым.
— Понятно, понятно… —продолжая оглядывать машину, произнесли местные жители. — А закурить у вас не найдется?
— Будет, пожалуйста, — Сергей подал распечатанную пачку дорогих сигарет.
За всю дорогу от Москвы до Браслава он выкурил только три сигареты. Усталости Сергей не чувствовал, словно не отсидел за рулем многие сотни километров, а всего лишь прошелся вдоль берега лесного озера.
Мужчины закурили.
— К кому в гости?
— Есть у меня один знакомый, на хуторе живет.
При слове «хутор» мужчины вздрогнули, и уже каким‑то совсем другим — настороженным — взглядом один из них посмотрел на Дорогина.
— К кому ж это вы на хутор?
— Есть у меня знакомый, егерем работает.
-—Егерем? — нараспев и грозно произнес второй мужчина, поправляя педали на своем велосипеде, ему хотелось скорее уехать.
— Да, а что такое? — интонация показалась Дорогину странной, даже не просто странной, а подозрительной. — Скляров Григорий, вы, наверное, его знаете, он здесь живет и работает всю жизнь.
— Работал, — сказал мужчина и повернул голову в ту сторону, где был костел, быстро перекрестился. Перекрестился и его собеседник.
— Что такое? — спросил Сергей, выбираясь из машины и подходя к мужчинам.
— Вы как раз и приехали на девять дней.
— На какие девять дней? О чем это вы?
— Сгорел Гриша Скляров, вместе с семьей сгорел. Когда гроза была, девять дней назад. Хутор сгорел, все хозяйство сгорело. Только конь да собака остались целы.
— Конь? Собака? — с непониманием и недоверием произнес Сергей, пытаясь заглянуть в глаза пожилым мужчинам.
Те глаз не прятали, от Сергея не отворачивались.
— Расскажите поподробнее, а! Давайте. Я столько отмахал, чтобы Григория увидеть.
— Не успел, — сказал мужчина, поправляя кепку, сдвигая ее почти на глаза. — Молния, говорят, ударила в хутор. Ветер был страшный, так полыхало кругом, гремело, как в войну. В общем, нет Григория, нет его жены, да и дочка с внучкой сгорели.
— И дочка с внучкой? — переспросил Дорогин.
— И дочка с внучкой тоже. Все.
— Как могло такое случиться?
— Кто ж его знает? Прямо в дом, наверное, молния саданула. А дом у него старый, деревянный. Добротный дом, сразу после войны ставили. Дерево смолистое, вот он и полыхнул. Моментом, говорят, сгорел.
— Почему никто не спасся?
— Кто ж его знает? Может, растерялись, может, еще чего, может, не успели, а может, не смогли… Молния ж, такое дело…
— Что ты такое, Петр, говоришь? — мужчина взял за локоть своего приятеля, несколько раз моргнул, а затем приблизился к Дорогину почти вплотную. — Не так все было, не так.
— Кончай, Михалыч, сплетни разносить! Что ты человеку голову дуришь?
— У нас тут все говорят, кому‑то дорогу перешел Гриша, вот его и сжили со свету.
— Кому он мог перейти?
— Ну, мало ли лихих людей? Опять же, браконьеры какие, а может… — и небритый мужчина оглянулся по сторонам, помял в пальцах окурок, который истлел до самого фильтра.
Сергей подал пачку.
— Закуривай, закуривай.
Мужчина взял не одну, а две сигареты. Одну раскурил, другую пристроил за ухом и затем произнес заговорщицким шепотом:
— С таможенниками, наверное, он чего‑то не поделил, вот они его и спалили. Но я вам ничего не говорил, понятно?
— Понятно. Какие таможенники хоть?
— Кто ж их знает, таможенников сейчас — куда ни ткнись, в лес не зайти,к реке не подъехать. Вон у нас дед возле Двины живет…
— Это ты про кого?
— Да про кого, про кого.» -шепотом говорил мужчина, — про Петрачка.
— А да, ведь деда мучают уже полгода. Деду почти сто лет, так они у него по суду коня конфисковали, замучили бедолагу. Он сейчас в больнице лежит.
— Погодите, погодите, мужики, а как проехать?
— Куда тебе надо проехать?
— На хутор.
— Так хутора уже нет, только труба печная -торчит. Как в войну, словно немцы сожгли, — все таким же заговорщическим шепотом, то и дело оглядываясь, говорил небритый, пожилой местный житель.
Дорогин понял: произошла трагедия. Пока он лишь держал это в голове, слова еще не превратились в чувства, и сердце еще не окаменело. Он воспринял пока лишь информацию, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Говорите, по этой улице гостиница?
— Да, да, поезжай. Тут триста метров, свернешь налево.
Дорогин сел в машину и уже через пять минут входил в холл гостиницы. Ему достался номер на первом этаже, главной достопримечательностью которого являлся огромный куст сирени, чьи ветви буквально вваливались в открытое окно. Сергей жадно вдохнул аромат и улыбнулся. Такого пьянящего запаха он не слышал уже давно, может, с самого детства.
«Ну и пахнет! Такой запах, наверное, царит в раю, — мечтательно подумал, продолжая улыбаться, мужчина, и улыбка тут же сползла с его лица. Он вспомнил, зачем приехал, и вспомнил слова местных жителей. — Опоздал! — сказал он себе, прикасаясь рукой к кисти сирени. — Сколько раз в своей жизни я уже опаздывал и появлялся, когда от меня никакой пользы!» — он рассматривал ветку сирени, держал пышную кисть на ладони.
Дорогин увидел цветок с пятью лепестками, грустно улыбнулся, но обрывать его не стал. Ветка качнулась и мягко ушла за окно. Муму, словно птицу, отпустил ее на волю. Ветка исчезла в сумерках. Сергей закрыл окно, уселся на кровати. Пьянящий, райский запах все еще царил в маленькой комнатке, его можно было уничтожить лишь одним способом — выкурив сигарету.
Сергей вытащил пачку, из которой угощал двух словоохотливых местных мужиков, закурил, жадно затянулся и откинулся к стене, уперся в нее затылком. Его глаза были закрыты, губы подрагивали, на щеках ходили желваки, кулаки непроизвольно сжимались, причем так сильно, что даже коротко обрезанные ногти до боли впивались в кожу ладоней.
«Ну что делать? — спросил он сам себя, выпуская голубоватую струйку дыма. — К чужой смерти тебе не привыкать. Может, развернуться, сесть в машину и поехать назад? Я спокоен, спокоен, я абсолютно спокоен… Нет, ты не спокоен, ты нервничаешь, — сам на свои мысли отвечал Дорогин, — и нервничаешь очень сильно. Что‑то держит тебя, словно когти впились в сердце, — и он вспомнил слова Григория Склярова, сказанные им в Москве, в холле студии Останкинской телестудии, что‑то про таможенников, что‑то про левые контрабандные грузы, которые за определенную мзду таможенники пропускают за границу. — Да, да, — продолжал вспоминать Дорогин, — он же приезжал не только за деньгами, он заходил еще в МВД, пытался найти правду. Наивный, наивный… Он всегда был наивным и простым. Но и я наивен. Оба мы хотели сделать как лучше. Ведь я же мог дать ему деньги сразу, в тот же день, но стал хитрить, думал, не возьмет, у меня лично не возьмет, а от людей — да. Почему тогда я этого не сделал?»